Метод Макаренко (СИ) - Кресс Феликс

— Если всё настолько серьёзно, тогда тем более нужен другой специалист. — Я постучал себя пальцем по лбу. — Без проблем с памятью. Давайте начистоту, Елена Павловна.

Она с готовностью кивнула:

— Давайте.

— Ответьте мне честно, почему вы ко мне прицепились? Вот не верю, что я настолько уникальный и других учителей русского и литературы нет. Вам должно быть известно, что незаменимых людей не существует.

Завуч отвела взгляд, щёки слегка порозовели, закусила губу, словно раздумывая, стоит ли говорить. Ага, значит, проблема какая-то всё же существует, раз она прилипла ко мне как банный лист к пятой точке.

— Все отказываются, — почти шёпотом призналась она, глядя куда-то в сторону.

Я склонился к ней поближе, приложив руку к уху:

— Что-что?

Она резко вскинула голову и, уже громче, почти с вызовом произнесла:

— Отказываются все! Вы четвёртый по счёту учитель. Три человека подряд ушли из-за одного класса. Сначала Светлана Андреевна, потом Сорокин, потом молодая девочка после университета… Никто не выдержал. Класс очень непростой.

Я выпрямился и едва заметно улыбнулся, скрестив руки на груди. Наконец-то она начала говорить правду, а не юлить, прикрывая всё это дело красивыми словами о высоком. Ложь я за версту чую. Это качество осталось со мной, даже несмотря на потерю памяти.

— Непростой, говоришь…

— Да, — почти со всхлипом продолжила она. — Проблемные дети, дисциплины никакой. А школа и так… — она замялась, будто выдавала страшную тайну, — на грани закрытия. А если сейчас и вы уйдёте… — голос её сорвался.

Ну актриса, ещё заплачь. Я чувствовал, что не всё она мне рассказала. Было что-то ещё, но я не мог понять что. Думается мне, здесь замешан и её личный шкурный интерес.

— Всё равно не убедили, Елена Павловна. Жаль детишек, но нет.

Я развернулся, сделал несколько шагов, но вслед мне прилетел грустный вздох:

— Макаренко меня загрызёт…

От услышанного меня током прошибло. Да ну, быть того не может! Мне сложно было поверить в такое совпадение. Может, это другой Макаренко, а не брат мой? Города разные. Игорь в Москве жил, а мы сейчас в Новочепецке. Но я всё равно решил уточнить.

— А Макаренко — это кто?

— Директор наш, — буркнула Павловна. — Игорь Александрович.

С другой стороны, зарабатывать мне как-то нужно же. Можно и учителем поработать, пока не освоюсь и не пойму, что здесь и как. Ну а что? Русский я знаю, книги читал раньше запоем. И брата повидаю, если это, конечно. он Нужно будет узнать так это или нет.

Да и опыт преподавания у меня был. Правда, не детям и не в школе, но не думаю, что сильно большая разница. К тому же это временно и всегда можно будет свинтить.

— Как, говоришь, называется школа, в которой мы работаем? — спросил я.

— Средняя общеобразовательная школа № 4 имени Тургенева, — осторожно ответила Елена Павловна, стараясь не спугнуть тень удачи.

— Значит, вот куда кривая вывела, — пробормотал я, глядя мимо плеча Павловны.

— Простите? — переспросила завуч.

— Ничего. Это так, сам с собой, — усмехнулся я. — Значит так, Павловна. Я до вечера думаю, а потом звоню тебе и сообщаю своё решение. И оно будет окончательным. Если скажу «нет» — больше к этой теме не возвращаемся. Ясно?

Завуч, чуть ли не подпрыгивая от радости, кивнула.

— Договор?

— Договор.

— Всё, бывай.

Сказав это, я развернулся и продолжил свою пробежку. Но в груди разгоралось знакомое чувство предвкушения новой охоты и приключений.

Интуиция — штука упрямая. Если она бьёт в набат, значит, что-то точно нечисто. И в совпадения я не верил. Что-то подсказывало мне, что не всё так просто с этой школой и не просто так я попал в тело учителя, который работал там под руководством моего брата. А значит, туда мне и дорога, потому что я привык доверять своей чуйке.

Дверь с тихим щелчком закрылась за моей спиной. Я провернул ключ в замке и неспешно снял кроссовки.

— Егорчик, это ты?

От этого слащаво-сюсюкающего обращения у меня аж скулы свело, будто лизнул батарейку. Зоя Валентиновна, мать тела, в которое я попал. Соответственно, теперь и моя мать. Такие дела.

Пожалуй, это оказалось самое тяжёлое наследие моего предшественника. Женщиной Зоя Валентиновна была… интересной. Надо сказать, чуйка у неё похлеще, чем у наших матёрых оперов из девяностых. С первого же дня в больнице она заподозрила неладное.

Чуять чуяла, но доказать ничего не могла. Амнезию мне подтвердили даже врачи, так что алиби у меня было железное. Но всё равно с ней было непросто.

И дело не только в её подозрительности. Сам её характер… Он был таким, что даже мне, повидавшему всякое, порой хотелось вскинуть лапки кверху и сдаться на милость победителя. Она была полновластным командиром на этом поле боя. А прежний Егорка, судя по всему, был её послушным, инфантильным солдатиком. Только вот незадача, я-то не он.

Нет, матерей я уважал. Что тогда, что сейчас. Но конкретно эту женщину я предпочёл бы уважать с безопасной дистанции. Своя, не своя, а нервы сберечь хочется.

Всё, что касалось «нового» Егора, она воспринимала как испытание. Видимо, ставила себе цель вернуть всё, «как было». А я тем временем поставил себе другую задачу: как можно скорее решить квартирный вопрос и отчалить в отдельное логово.

Понимаю, что для неё я сын, пострадавший в аварии и чудом выживший. Но помыкать собой, как она это делала с прежним Егоркой, не позволю! Пацану двадцать семь лет было, а он с матушкой жил в одной квартире, трусы и носки свои сам постирать не мог. Откуда я всё это знаю? Да за эти дни прочувствовал на своей шкуре заботу матери.

Поэтому у нас с Зоей Валентиновной началась самая настоящая холодная война за мою независимость. Пока я выигрывал, держал оборону, но затягивать процесс не хотелось.

— Я, Зоя Валентиновна, — ответил я, хотя вопрос был скорее риторическим: кроме нас в квартире больше никто не жил.

«Матерью» я её назвать не мог. Не поворачивался язык. Моя мать осталась там, в прошлом. Эта женщина была… сложным тактическим противником, с которым пока что приходилось делить территорию. Возможно, в будущем что-то и изменится, но не сейчас.

— Я же просила, — Зоя Валентиновна выплыла из кухни, словно фрегат под полными парусами. — Не называть меня так. Мать я твоя, мать!

Она вытерла руки о кухонное полотенце и уставилась на меня, уперев руки в боки. Наши взгляды скрестились, и у меня в голове заиграла музыка из «Хороший, плохой, злой». Вот-вот хлопнет выстрел, и кто-то из нас будет сражён… Наповал. Не хватает только ветра по коридору и перекати-поле.

— Кто же спорит, Зоя Валентиновна, — не стал отрицать очевидное я. — Факт неоспоримый. Вот вспомню всё, все наши с вами тёплые моменты, — я сделал небольшую, едва уловимую паузу, — и сразу начну вас матушкой величать. А пока, — я развёл руки, изобразив на лице обезоруживающую, немного виноватую улыбку, — извиняйте.

Она покачала головой, смерив меня взглядом, в котором читались и недовольство, и лёгкая обида. Затем развернулась к кухне, бросив через плечо:

— Иди завтракать. Вид у тебя, как у загнанной клячи.

Выдохнув, я прошёл в свою комнату. Этот раунд был за мной, но ответочку стоило ждать в любую минуту. Зоя Валентиновна не привыкла сдаваться. Настоящая железная леди. Ей бы и Маргарет Тэтчер в пояс поклонилась уважительно.

Закончив с мыльно-рыльными процедурами, я вошёл на кухню. Мать стояла у окна, попивая кофе и глядя куда-то вдаль. Услышав мои шаги, она обернулась. Скользнула взглядом по мне и, ничего не сказав, снова отвернулась к окну.

Я подошёл к кофейнику, налил себе чёрной, ароматной жидкости, сцапал пару румяных сырников с тарелки и уселся за стол. Тишина. Только звон ложечки о чашку.

— Что решил с работой?

Я неспешно прожевал кусок, запил кофе.

— Думаю ещё.

— Я могу решить этот вопрос. Посидишь пока дома, потом восстановим тебя на работе или найдём новую. Это не проблема.