* * *
Я стоял на мостике одного из малых «Китов». «Императора» мы полностью забили готовыми турбинами для будущих «Несушек», а потом стало поздно что-то менять, и я раскидал наших по малым кораблям. Все равно летим одной стаей, так какая разница. В итоге со мной оказались Ростовцев, Максим и напросившийся в последний момент назад жандарм Зубатов. Последнего, если честно, не очень хотелось брать, но тот заверил, что у него важное послание для Дубельта, и пришлось выделять место.
Впрочем, Зубатов сидел тихо, словно стараясь не привлекать внимание. Да и остальные вели себя ему под стать. Максим штудировал летный устав, собираясь по прибытии сдавать экзамены на пилота, а Ростовцев закопался в какие-то свои бумаги. В утренних сумерках, когда мы вылетали, было не видно, что точно это такое. Но вот солнце выглянуло, и я с удивлением смог разглядеть, что ротмистр изучает не что иное как протоколы допросов.
— Зачем? — удивился я.
— Да помните, мы с вами говорили, что военный разведчик должен уметь замечать закономерности и поворачивать их в свою пользу? — Ростовцев улыбнулся немного растерянно. Или встревоженно? — Так вот здесь этих закономерностей как будто, наоборот, не хватает.
— Это те офицеры, что напали на Волковский? — я увидел в протоколах знакомые имена.
— Они, — кивнул ротмистр. — Вроде бы все логично. У каждого есть обида на Россию, двое так даже сотрудничали с польскими бунтовщиками, и теперь жандармы рассчитывают выйти на новые связанные с подготовкой бунта фамилии.
— То есть у них была возможность напасть, был мотив. Что смущает?
— Они все упоминают, что был еще один, в форме жандармерии. И что именно он предложил вас наказать, и он же нанял экипаж, превратив пустые разговоры в дело.
— То есть провокатор, — я задумался. — А описания?
— Они были пьяны, так что описания разнятся. Именно поэтому следователь решил, что они просто пытаются свалить вину на кого-то неизвестного. Но я ведь и наших поспрашивал…
— То есть уже давно занимаешься? — мне стало еще интереснее. Одно дело предположения, и другое — кажется, мой будущий разведчик провел целое расследование.
Вот Зубатов, словно почуяв конкурента, тоже навострил уши.
— Да, опросил всех наших, — принялся рассказывать Ростовцев. — И вроде бы действительно никто не видел чужих, но вот следы экипажа чуть в стороне от дороги были.
— Получается, незнакомец мог вызвать сразу двух извозчиков, — задумался я. — На одной повозке ехал вместе с офицерами. На той, которую мы потом «Медведем» разнесли. А вторая двигалась в отдалении и затем просто подобрала его.
— Я тоже так подумал! — закивал Ростовцев. — Поэтому нашел тех, кто знал первого извозчика, и попросил Максима поговорить с теми, кто с ним вместе работал. А то мужики, как офицера увидят, дар речи теряют. А на татар смотрят свысока, как настоящие столичные жители, и за звонкую монету готовы между делом отвечать на любые вопросы.
— И что? Кого там описали?
— Так я не читал еще. Хотел сначала все остальные детали в памяти освежить, — пояснил Ростовцев.
— Максим, — я окликнул татарина. — Где записи?
— В багаже, — не отрываясь от книги, ответил тот. Очень напряженно ответил, я даже повернул голову к нему, и в этот самый момент Зубатов сорвался со своего места.
Ни слова не говоря, он добежал до багажной части «Кита» и рванул аварийный рычаг, высыпая в леса под нами все, что не было закреплено. А потом повернулся, уже держа на вытянутой руке черный, недавно смазанный револьвер. Ростовцев с Максимом тоже выхватили пистолеты… Вот, оказывается, к чему был весь этот разговор. Ротмистр уже подозревал Зубатова и привлек татарина, чтобы проверить. А я… Я мог бы догадаться и сам.
В памяти невольно всплыли все прошлые события. Подстреленный мичман Кононенко, сообщения осаждающим Севастополь английским и французским войскам — все это ведь началось именно после появления жандарма. Он всегда был рядом: когда меня чуть не сожгли на дирижабле, когда в меня стреляли или пытались арестовать. Поработав в столице, Зубатов прекрасно разбирался в знаках тайных обществ, там же, скорее всего, и получил выходы на помощников в рядах наших врагов.
А тот случай на острове, когда нас зажали турки, когда подстрелили поручика Жарова, а Юлия Вильгельмовна… Мне показалось, в этот момент я сжал зубы так сильно, что те хрустнули.
— Это ты сдал нас тогда? — я не говорил ничего больше, но он все равно понял.
— Вас очень сложно убить, Григорий Дмитриевич, — револьвер Зубатова был направлен прямо на меня. — Вот думал, что целый корабль справится, но вы выжили.
— И сейчас у тебя нет шансов, — напомнил я. — Даже если выстрелишь, тут же и сам получишь пулю.
— Не боитесь стрелять рядом с целым шаром водорода? — Зубатов как будто тянул время.
— Ты же знаешь, на лету ничего нам не будет. Просто положи оружие, и тогда, возможно, твоя смерть будет легкой.
— Даже перед стволом пистолета максимум, что ты можешь мне пообещать, это смерть?
— Предатель, убийца… А на что ты еще рассчитывал?.. Стреляйте! — неожиданно я понял, что задумал этот шпион. Он за все это время сделал только шаг в сторону, как будто чтобы удобнее держать меня на прицеле, но на самом деле теперь рядом с ним оказался скрытый за декоративной обшивкой аварийный канат.
Мы добавили его после того пожара. На случай, если произойдет возгорание и нужно будет срочно избавиться сразу от всех шаров в обшивке. Аварийный канат активировал специальные патроны, которые разрывали крепления и выпускали начиненные водородом оболочки словно шарики из коробки.
Выстрел. Выстрел. Выстрел! Все разрядили свои стволы. Я успел дернуться, и пуля ударила в плечо, туда же, куда когда-то вонзилась стальная балка во время падения в море. Оседая на пол, я увидел, как тоже раненный Зубатов все-таки рванул канат, а потом, ухватив за лямки почти все парашюты, сиганул с ними в открытый до этого пол грузового отсека.
Максим с Ростовцевым попытались его задержать, но шпион не терял ни мгновения — выбросился и уже только на лету стал натягивать лямки парашюта. Я успел увидеть это через обзорный экран, когда гондола с нами клюнула носом и стремительно, все быстрее и быстрее, понеслась к земле.
Глава 23
Уже не раз такое было. Смерть как черная дыра — чем ближе к ней, тем медленнее течет время. Я успел побороть боль и оценить ситуацию. Выход был!
— Максим! — крикнул я.
— Ваше высокоблагородие, — парня потряхивало. — Парашют только один остался.
— Он не нужен! Снимай крепления с «Несушки»! — я махнул в сторону жестко закрепленного на каркасе гондолы самолета и чуть не задохнулся от боли. Резкие движения мне сейчас точно были противопоказаны.
— Григорий Дмитриевич, наденьте парашют, — Ростовцев был бледен, словно труп. Осознал, к чему привела его поспешность. — Хотя бы вы, но должны выжить!
— Отставить сопли! — рявкнул я. — Ротмистр, ваша задача установить ракеты! Только проверьте крепления, чтобы не сорвались с крыльев! И взрыватели снимите! А лучше вырвите, времени нет!
— Но, Григорий Дмитриевич, зачем? «Несушка» все равно не взлетит без разгона… — он начал, потом замолчал, поняв, что именно я задумал, а потом бросился выполнять приказ.
Сколько у нас было времени, пока лишившийся шаров дирижабль несся к земле? Чуть больше минуты? Эти двое справились за половину, еще секунд десять ушло, чтобы нам всем забраться в кабину, а потом Ростовцев, занявший место пилота, надавил на гашетку. Запальные шнуры подпалили заряды сразу шести ракет… В теории в этот же момент еще один сигнал должен был разблокировать держатели, но мы эти провода даже не подключали.
В итоге ракеты, выплюнув по столбу пламени, потянули «Несушку» за собой. Вперед-вверх, прямо сквозь борт гондолы, которая не выдержала напора и фактически без дна и крыши легко распалась на две части. Дальше остатки дирижабля падали уже бесформенной кучей дерева и ткани, а мы под напором шести реактивных ускорителей закладывали дугу над местом аварии. Тряхнуло — я даже не понял почему. Потом еще раз — на этот раз я разглядел, как выгорели до конца ракеты малого радиуса, уступив место своим более мощным товаркам.
