В огне (СИ) - Старый Денис

Дело кавалерии нагнать ужаса. Наше дело подгрести за казаками и убить тех, кого они убить не успели. Уже пришли данные, что из крепости выходят русские войны, нескончаемым потоком сыпались ракеты на врага, теперь только не упустить шанс, добить растерявшегося противника.

То, что враг растеряется, очевидно. Уже не менее двух тысяч ракет обрушилось на французов. Тем более, что это оружие разнообразно и можно накрывать врага по площадям, даже в лагерях французов. Такой ракетно-пушечной атаки мир еще не знал, думаю, что не скоро узнает. А еще отгромыхали взрывы заложенных в наших же окопах и ретраншементах фугасов.

Кроме того, должны были сработать и мои агенты, которые будут при Наполеоне. Вероятно, можно было и отравить Наполеона. Но узнай кто, что это сделано… Даже мой государь подобное не примет. А травить постепенно, не вариант. Очень опасно. И я посчитал, что неадекватность Бонапарта здесь и сейчас — это большая смерть для него, чем отравление. Наполеон еще нужен. Хотя бы для того, чтобы его судить.

Я не шел впереди. Не считаю это нужным. Без ложной скромности, я России нужен еще. Мне после войны работы будет не меньше, чем до.

Все громыхало, казаки громили французов, не выдерживающих ударов со всех сторон. План, условно мной названный «Разгром при Каннах» работал. Нужно было нивелировать превосходство противника в числе солдат и офицеров, сделав это недостатком. Наполеону просто негде сейчас развернуть все свои войска.

С одной стороны, слева от меня — Днепр, причем обрывистый, сложный для спуска. Да и тут стояли четыре парохода, готовые открыть огонь по наступающим французам. Справа устроена такая линия обороны, что пусть попробуют. Там и рвы с валами и колючая проволока, и разбросан чеснок. Ни людям, ни коням такое не пройти.

Остается два направления: идти вперед, или назад. Спереди сама крепость и туда французы уже сходили, неудачно. Или же назад, на меня. Но и отсюда уже идет атака. Так что…

— Что скажешь? — спросил я своего офицера, ответственного за связь.

Уже был виден один из воздушных шаров, поднятых рядом с крепостью. Так что мы можем в режиме реального времени маневрировать и принимать решения.

— Есть скученность врага, туда бьют ракетами! — прокричал связист.

И было не понять, почему он так кричит: то ли эмоционален, то ли контужен. Общий накал страстей кого угодно может выбить из равновесия.

* * *

— Мессир, нужно уходить! — молящим тоном обращался к своему императору дивизионный генерал Луи Габриэль Сюше.

— Вот так, когда у меня превосходство в силе? — Бонапарт не протестовал, он пытался найти решение, противодействие всему тому, что показывают русские.

— Это вторые Канны, — не унимался Сюше.

— А старик Суворов, значит карфагенянин Ганнибал, который разбивает римлян?

— Да, мессир, но мы оба знаем, чем закончились пунические войны и еще будем наблюдать, как горит Москва и уходит под воду Петербург, — дивизионный генерал, которому был обещан маршальский жезл по случаю победы по Смоленском, по воле судьбы становился тем, кто первым предложил императору бегство.

— Что скажешь, Жозеф? — обратился Наполеон к своему старшему брату, а ты, мой верный адъютант Жерар?

Жозеф Бонапарт молчал, стыдливо отворачивая голову. Он слишком многое сказал, чтобы теперь вот так… Он бахвалился, всем сообщал, с какой из дочерей русского императора станет крутить любовь. И все в таком духе, что теперь хоть в петлю от позора.

— Нужно решаться, мой император, — а вот адъютант Жерар Дюрок был более смелым и понимал, что время уже может быть утрачено. — Мы лишены маневра, наши войска, как и войска союзников толпятся на узком пространстве. Русским достаточно еще три километра отбить, чтобы мы оказались в клещах и превратились в толпу. Нужен решительный прорыв.

— А дальше я соберу новую армию и разобью русских. Трубите общий отход! — скомандовал Наполеон. — Готовьте мне карету и достойное конное охранение. Я возвращаюсь в Оршу.

Сказал император, думая над тем, что ему удастся все же заключить мир с русскими, если он прочно засядет по линии Витебск-Орша-Могилев.

— Нужно время. Мне немного нужно времени и разорить Пруссию с Австрией… — бормотал себе под нос Бонапарт. — Тогда я соберу армию.

* * *

Матвей Иванович Платов даже два дня не пил, чтобы только не проспать величайшее сражение. И сейчас он летел, обгоняя ветер на встречу своей славы. Именно удар казаков, ну пусть усиленных калмыками, должен стать решительным. Тогда и ни у кого не возникнет сомнений, кто должен оставаться старшим на Дону.

— Поднажми, братцы! — кричал Платов, подгоняя своего коня, вырываясь вперед.

Он уже услышал бой барабанов. Французы отступали. Если они выйдут из ловушки, пока Платов вместе со Сперанским не захлопнут двери, то пиши пропало. Нужно начинать с начала и бить француза уже в чистом поле, без опоры на крепость. А это не легкая задача, да и кровавая, в том числе и для русских воинов.

Вот он — враг! Близко!

— Пистоли! — кричал Платов, имя в виду револьверы.

— Бах-ба-бах! — первыми успели ударить французы.

Лошадь под Платовым подкосила ноги, а он кубарем свалился, кувыркаясь по земле. Мимо, смертельно опасно проскакали казаки, не успевшие среагировать на падение командира.

— Ах ты богу душу мать! Я вас чертей еще научу, как в бой идти, — прихрамывая ругался Платов.

Уже раздавались выстрелы, русские воины разряжали барабаны своих револьверов, не жалея патронов. В конце-концов, от плотности огня по французами зависят русские жизни. Но вторые револьверы уже будут использовать аккуратно, выцеливая каждую цель. А пока…

Хруст ломаемых пик, крики сраженных французов, поминание и Бога и черта — все смешалось. Казацкая лава нашла себе соперника и сейчас крушила француза, пусть и успевшего построиться в каре, но револьверные выстрелы быстро создали бреши в таком построении. Каре уходило в прошлое, оно уже не спасение от любой кавалерии.

— Вперед! — уже через три минуты вновь кричал Платов, указывая своей саблей направление.

Ему быстро подвели нового коня и атаман нагонял передовые казацкие линии, которые уже теряли динамику удара и погрязли в рукопашных боях.

— Атаман, уходют! Вона вправа и уходют! Тама же генералы почитай одни! — кричал полковник, глава ближних казаков Платова, которые были собраны атаманом по примеру охраны Сперанского.

— Туды, твою богу душу мать! Наполеон уходит! — Платов с новым азартом перенаправил своего коня вправо.

Он вновь летел, изводя своего коня настолько, насколько только могла выдать животина. И даже немного больше. Вот он — Наполеон. Взять его и войне конец. Платов уже думал о том, что именно скажет императору. Мол, плешивый, сдавайся, сам Платов полонил тебя.

— Бах! Бах! — раздались выстрелы.

— А! — выкрикнул Платов, сваливаясь с коня.

И выкрик был скорее от досады. Уходил Наполеон, бежал, да еще и заслоны выставлял, чтобы упредить погоню.

— Врешь, гад, не уйдешь! — выкрикивал Платов, вслед уходящему французскому императору грозя кулаком. — Из России не выпустим!

* * *

Император Российской империи стоял и, словно мальчик, как тогда, как его обличила в заговоре матушка, плакал. Но теперь Павел Петрович не скрывал своих чувств, не прятался в Зимнем дворце за дверью и тихо, но горько рыдал. И был он не один в таком состоянии.

Впервые в истории русская победа, может быть самая великая из всех, та, которую будут воспевать и через двести лет ученики в школах будут заучивать, она со слезами на глазах. С горькими, искренними слезами.

— Отец! — вырвался из моих объятий Аркадий Александрович Суворов, сын Великого Полководца и патриота России.

Аркадий подбежал к гробу отца и, не замечая даже государя, обнял, безмолвно лежащего Суворова. Император сделал шаг и приобнял Аркадия, тот развернулся и уткнулся в плечо государя. И даже этот конфуз не был замечен.

— И он — генералиссимус победы,