Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Будет язык! Будет…
Зверь – большой, лохматый – выскочил из-за здоровенной разлапистой сосны. Появился внезапно, встал на пути в тот самый момент, когда беглец обернулся в последний раз. На двух задних лапах встал.
Немец зверя не видел, Бурцев – да. И…
– А-а-ахр-р-р…
Эсэсовец с разбегу, всей грудью напоролся на…
М-м-мля!
Из спины, из черного мундира показалась сталь.
Не зверь то был вовсе! Звери не разгуливают по лесам с рогатинами в лапах. Человек – заросший, грязный, упитанности выше средней, обернутый в звериные шкуры, стоял перед Бурцевым.
А между ними корчился и хрипел, издыхая, водитель «Фамо», нанизанный на толстую палку с широким наконечником.
Незнакомец в шкурах не спешил извлекать рогатину. Проворчал что-то. Глянул на Бурцева, оскалился, сверкнул глазами.
Ну, невезуха! Ну, западло! Без пленника остался!
– Ах ты зараза!
Бурцев не сдержался. В сердцах, сгоряча – кулаком, да по морде. Сшиб, сбил, свалил. А вот чтоб не лез, гад, к чужой добыче!
Ого! Из-за деревьев, из-за кустов на подмогу избитому выступал народец. Тоже – в шкурах, с рогатинами. Человек десять. Нет, пятнадцать.
Бурцев попятился. Да что же такое получается, господа хорошие? Опять партизаны какие-то? Пруссы? Они вроде бы тоже любили в звериных шкурах расхаживать. Или, может, литвины?
Утробно рыча, поднялся поверженный толстяк. «Чем дальше в лес, тем толще партизаны», – промелькнуло в голове.
Толстый партизан выдрал рогатину из тела фрица. Наставил окровавленное острие на Бурцева.
– Вы кто такие, мужики? – спросил Бурцев по-немецки.
Нет ответа.
И оружия под рукой никакого нет!
А наконечник все ближе, ближе…
– Ты кто, спрашиваю? – пятясь, еще раз поинтересовался Бурцев у обладателя рогатины.
– Скирв-ф-ф… – невнятное шипение, фырчание, урчание и зубовный скрежет.
Клич у них такой боевой, что ли?
Дикари, блин, какие-то. Питекантропы! Только вот палки-ковырялки у них не с каменными, а с железными наконечниками.
Железный наконечник клюнул. Прямо в брюхо.
Незамысловатый такой удар.
Ну, тут-то все просто… Что копье, что рогатина, что штык – один хрен! Бурцев подтянул живот, чтоб не задело. Развернулся, уходя с линии атаки, пропустил толстую палку перед собой. Перехватил там, где кончалось железо и начиналось дерево. Дернул на себя.
Незнакомец по инерции пробежал пару шажков, так что бородатая морда уткнулась Бурцеву в плечо. Теперь разворот… И локтем – в зубы. Толстяк снова грохнулся наземь. Рогатина осталась в руках Бурцева.
Только вот со всех сторон уже подступают другие зверошкурые партизаны-питекантропы, и у каждого в руках по такой же дубинке с наконечником. Обидно, блин! Если дружина не поспеет – забьют как мамонта. Числом возьмут. А ведь дружина не поспеет. Уже не поспеет…
– Пся крев! – процедил Бурцев сквозь зубы.
– Поляк? – вскинулся вдруг обезоруженный толстяк. – Пан поляк?
Толстяк поднялся. Сначала на четвереньки. Потом – встал на ноги. По грязной бороде текла кровь. Странный тип во все глаза пялился на Бурцева. Бойцы с рогатинами озадаченно переглядывались.
Глава 50
– Тебя король Ягайло сюда прислал? – по-польски это чудище лесное говорило сносно, хоть и с сильным акцентом.
Очень мило! У Шварцвальдского леса фон Гейнц принял их за орденских послов. Здесь же, на тевтонских землях, путают с королевскими посланцами.
– Э-э-э… м-м-м… да, прислал, – соврал Бурцев.
Опыт подсказывал: в такой ситуации разумнее говорить «да», чем «нет».
– Польский лазутчик! – обрадовался зверошкурый.
А этот провокационный вопрос Бурцев на всякий случай оставил без ответа. Спросил сам:
– А вы? Что, тоже поляки?
Какой-нибудь заблудившийся и одичавший шляхтический отряд?
– Нет, – тряхнул колтунистой гривой толстяк, – мы – жмудь.
Бурцев усмехнулся. Ага, жуть она и есть жуть!
– Жемайтины [16] мы.
Подбоченясь, толстяк, добавил:
– А меня зовут Скирв…
Ах, так это имя, оказывается.
– Ну, а я – Вацлав, – скромно представился Бурцев.
– Я жемайтинский князь, – с вызовом объявил Скирв.
Бурцев снова не смог сдержать улыбки. Ишь, раздувается весь от гордости, а сам перемазан с ног до головы. Из грязи в князи, блин… И по бороде – кровавые сопли. И вонючие шкуры – на голое тело. К-х-хнязь…
– Князь, значит?
Толстяк уловил недоверие во взгляде и тоне Бурцева. Вздохнул. Опустил патлатую голову:
– Ну, пусть и не князь пока. Все равно глава рода. Некогда большого рода… К тому же великий литовский князь Витовт обещал за верную службу дать мне удел. Потом, когда тевтонов одолеем и Жемайтия отойдет под его руку.
Так… Витовт, значит. Великий литовский князь. Надо запомнить.
– По приказу Его Сиятельства Витовта, – продолжал Скирв, – князя Великого Княжества Литовского и Русского…
– Погоди-погоди… – изумился Бурцев. – Русского?
– Ну, да русского – тоже [17]. Так вот, по приказу Его Сиятельства я послан в орденские земли высматривать, что творится на главной немецкой дороге, и обо всем увиденном извещать Витовта.
– На какой дороге?
– Да вот на этой же! – Скирв махнул в ту сторону, откуда появились Бурцев и водитель немецкого тягача.
Ага… Тракт!
– Мы по-над дорогой прошли, почитай, уже всю Пруссию, к Добжиньским владениям выходили, от Польши оторванным. Аж до Взугжевежевского урочища добирались.
– Вы были во Взгужевеже? – встрепенулся Бурцев.
– Были.
– И что там?
– Немцы там крепость строить замыслили. Путь заставой перегородили. Место от леса расчистили, землю сровняли. Тын ставят. И людей нагнали уйму. Больше, чем гарнизон в ином замке.
«Интересно, – подумал Бурцев. – Очень интересно. Выходит, Взгужевежа отстраивается заново».
– Большая война скоро. Литовцы и поляки с русинами против ордена рати собирают. И орден тоже, вишь, готовится. Знаешь, какими союзниками обзавелся орден-то?
– Ну-у-у… – неопределенно протянул Бурцев.
– Вот и мы пока плохо понимаем, что за люди это. Да и люди ли вообще. Ездят на железных повозках без лошадей, из бомбард стреляют без фитилей и запальных огней. Даже по воздуху летать умеют на чародейских птицах. Колдовское племя – одно слово. А называют себя Небесным воинством и Хранителями Гроба.
Бурцев кивнул. Знакомая легенда.
– И откуда их призывают тевтонские магистры под свои знамена – не ведомо никому. Сколь лазутчиков сюда ни шли – толку мало.
– А что? – Бурцев осмотрел жмудина, его рогатину, шкуры. – У Витовта, кроме вас, других разведчиков нет?
– Ну почему же? Есть и другие. Но они все больше по градам, замкам и поселениям тевтонским ходят. А мы, вот, в глухомани – за дорогами следим. Кто куда едет, да с какими силами. Мы, жемайтины, с детства привыкли по лесам таиться, как никто другой.
– В самом деле? И кто же вас к тому приучил?
Скирв нахмурился:
– Тевтоны же и приучили. Со своими колдунами. Давно уж орден Жемайтию под себя подминает. Давно бесчинства творят рыцари креста в наших землях. Режут, жгут… Известное дело: коли народ не покоряется, немцы его истребляют.
– Ну, целый народ-то, небось, не истребят.
– Почему же? Захотят – истребят. Пруссов, вон, извели всех до единого, теперь за нас принялись.
– Пруссов? Извели?
– Ага. Вся Пруссия нынче – сплошь немецкая область. И говорят в ней по-немецки. Ни одного прусса здесь уже не встретишь, даже в самых глухих местах. Никого не осталось.
– Ну, один-то еще есть, – тихо пробормотал Бурцев.
Бедный-бедный дядька Адам… Каково это – узнать, что все твое племя вырезано под корень. Участь последнего из могикан – штука пренеприятнейшая.
– Что говоришь? – спросил Скирв.
– Да я так, о своем. Задумался просто.
