Союз нерушимый... - Силоч Юрий Витальевич

Складывалась самая неприятная ситуация из возможных: когда единственный разумный ход во всей партии был спровоцирован и наверняка заранее просчитан противником, в то время, как его намерения оставались для меня загадкой.

21

Снова общественный транспорт, снова давка, ругань, запахи пота, чеснока, кислого пива и грязной одежды. Я уже привык передвигаться так — без личного автомобиля. Было страшновато выронить обрез или пистолет, однако плащ скрывал самодельную перевязь, которую я сшил сам из кожаных обрезков, купленных в сапожной мастерской у метро. Да, коряво, да, немного натирает, зато не приходится нести оружие, например, в штанине или в сапоге, как я собирался раньше. Это, безусловно, очень брутально, но не совсем удобно.

Вокруг «Лебедей» я кружил почти до полуночи и впал в отчаяние.

Вооружённая до зубов охрана, набитые электроникой и оттого практически разумные собаки, машины, куча технических средств контроля. И против всего этого — простуженный старый мужик с пистолетом и обрезом. Негусто. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что, как и у любой крепости, единственным слабым местом завода были ворота. Они, разумеется, тоже охранялись, но можно было сесть на хвост какой-нибудь фуре из целой вереницы, ожидавшей своей очереди на досмотр. Быстро сбегав в магазин неподалёку, я вернулся с брикетиком чёрного перца и принялся высматривать такси до завода.

К воротам вёл длинный тесный «коридор», зажатый между двумя подпиравшими небеса бетонными стенами завода. Сверху светили гроздья прожекторов, и в их безжалостных лучах окружающее пространство выглядело голым и беззащитным.

Я присмотрел фуру, стоявшую в темноте, позади всей вереницы. К ней я подкрался незаметно и, стараясь не попадать в поле зрения зеркал и камер, посыпал, и натёр перцем кое-какие её металлические части. Этим же перцем я вымазался сам, отчего в носу засвербело, и я несколько раз беззвучно вздрагивал, чихая.

Ворота открылись, очередь двинулась вперёд, а я уже висел вниз головой, прицепившись к фуре, чувствовал, как приливает кровь к голове и ужасно хочется чихать. Вереница ползла жутко медленно, лай собак и голоса охранников постепенно становились всё ближе. Грязь под машиной блестела в свете фонарей, как звёздное небо, рухнувшее на землю. Фура дёргалась, от ледяного металла ладони уже давно окоченели, я боялся, что ещё совсем немного — и сорвусь к чёртовой матери прямо под колёса, пустив коту под хвост весь хитрый план.

Грузовик въехал в ворота и остановился в небольшом «отстойнике» — тесном бетонном загоне. Я рассмотрел ноги охранников: пятеро типов в чёрных галифе и грязных кирзовых сапогах. Рядом смирно сидели две огромные овчарки, у которых часть головы была металлической, отчего складывалось впечатление, будто они носили каски. Глаза светились красным — зрелище не для слабонервных — инфернальное.

«Немцы в касках», — подумал я, но мысль не показалась такой уж забавной.

Сжаться, стать как можно меньше, не дышать, не думать…

Охранники о чём-то говорили — я не слышал их из-за рычания двигателя. Они подвели собак, те принялись принюхиваться, заставив меня внутренне содрогнуться и стиснуть занемевшие пальцы, едва не оставляя вмятины в сыром холодном металле. Не паниковать, не паниковать, спокойно…

Этот момент въелся в память, как статичное изображение на плазменном телевизоре.

Запах псины, выхлопов и ядрёного сапожного крема, тарахтение двигателя, сквозь которое пробиваются короткие фразы охраны, отказывающие пальцы, кровь, стучащая в висках, красные глаза и чёрные носы, вдыхающие грязный воздух…

Овчарка громко фыркнула, и спустя полсекунды вторая псина повторила за ней. Охранники громко засмеялись.

— Не нравится, да? — рука потрепала одну из собак по холке. Та подняла голову и возмущённо гавкнула.

— Проезжай!

Заскрипели ворота отстойника, машина дёрнулась, из-за чего я едва не сорвался, и проехала на территорию. «Проехала на территорию», — я катал эти слова на языке, и они были невообразимо вкусными. Душа пела от того, что моя безумная затея увенчалась успехом.

Машина двигалась неторопливо, поэтому прыгать было не страшно: требовалось лишь присмотреть местечко потемнее и разжать задубевшие пальцы. Вязкая холодная грязь смягчила падение, и я тут же откатился и быстро огляделся по сторонам.

Чисто. Небольшой пустырь, заваленный старыми танковыми корпусами. Они громоздились тут и там, как скелеты драконов — ржавые, без люков, со срезанными катками, снятыми башнями и рваными ранами пробоин в корпусе. Многие почернели от гари и копоти, но встречались и вполне приличные экземпляры, на которых, что называется, муха не сидела.

Корпуса образовывали настоящие завалы, в темноте похожие на горные хребты — мрачные, массивные, угловатые. Позади меня послышался звук двигателя приближавшейся фуры, поэтому я со всей возможной поспешностью нырнул к ближайшему остову и затаился внутри, в просторном, но чертовски холодном корпусе самоходной артиллерийской установки.

В первые же минуты я ужасно продрог и сидел, обхватив себя руками, мелко подрагивая выдыхая воздух под одежду, чтобы хоть как-то согреться. Грязная и мокрая спина мёрзла сильнее всего, и оставалось лишь надеяться, что порошок из аптечки депутата не даст мне умереть от температуры хотя бы в ближайшее время.

Я проторчал в железном гробу почти час, пока фуры сновали туда-сюда, оглашая окрестности басовитым рыком. Их фары то и дело скользили по тёмно-зелёной бронированной стене моего убежища. Лишь убедившись, что заезд на сегодня окончен, я осмелился высунуть голову и оглядеться.

«Горный хребет» окружали длинные серые громадины заводских цехов. Окна с толстыми стёклами под потолком, залитая гудроном крыша, у стен завалы из всякого хлама на гнилых паллетах. Сверху — странные конструкции из арматуры, балкончики, люки, антенны, мигающие красные фонари и прочая машинерия. В детстве я излазил целую кучу таких зданий, построенных давным-давно, в иную эпоху и доживших до миллениума в виде бетонных развалин, полных индустриального хлама. Видимо, их планировка не претерпела хоть каких-нибудь изменений: архитекторам лишь пришлось сделать поправку на современное производство. Я был готов поспорить, что внутри меня ждут станки у стен, несколько линий конвейера по центру, пара десятков мест для людей-операторов, а под потолком — паутина металлических переходов, лестниц, труб и проводов.

Над цехами, аспидно-чёрный на фоне багрового московского неба, возвышался параллелепипед администрации, похожий сейчас то ли на обелиск, то ли на надгробие. И мой путь лежал на самый верх.

Выбравшись из укрытия, короткими перебежками, стараясь не шлёпать сапогами по грязи и избегать белых клякс света под лампами и прожекторами, я пробирался по территории завода. Тут было полно охраны: ещё несколько дней назад я не замечал такого оживления, сейчас же здесь была целая армия.

Особенно много солдат было на заводских «проспектах» — длинных, широких, прямых и ярко освещённых вездесущими прожекторами. Клоны в касках, под которыми тускло светились багровые глаза боевых масок, и шинелях с надетыми поверх пластинчатыми панцирями бронежилетов, разбившись на тройки бродили туда-сюда, и их было множество. Носились, сигналя и чудом избегая аварий, тёмно-зелёные бронированные уазики, из-за углов наклона брони и динамической защиты больше похожие на танки.

Разгружались и загружались фуры с логотипами предприятий лёгкой промышленности, но это было, скорее всего, прикрытие, дабы не привлекать к содержимому лишнего внимания. Жёлтые погрузчики с оранжевыми мигалками бросали блики на стены и железные бока грузовиков, вокруг которых суетились рабочие в синих робах и салатовых жилетах.

Завод напоминал растревоженный муравейник, поэтому мне оставалось лишь поблагодарить неизвестных строителей, оставивших на территории огромное количество тёмных углов, заваленных ржавым железом и мусором. Перебегая, прячась в чёрных тенях и сырых грязных закутках, замирая, когда очередная тройка клонов проходила мимо, я, пускай медленно, пускай тратя кучу сил и нервов, но приближался к заветному кубу администрации. Несмотря на поздний час, некоторые окна светились, и это тоже я счёл знаком того, что готовится нечто важное.