Младенца на трон! (СИ) - Кейн Алекс

Поразмышляв с минуту, архимандрит усмехнулся.

- А ведь и впрямь, государь, почем мне ведать, что не Господом он чрез тебя послан?

- Ну, вот и ладно, нынче ж Тимоха и придет, - улыбнулся Петр. - Излечишься, и все станет аки прежде, ладно да складно.

Дионисий помрачнел и закусил губу.

- Нет, государь, не станет ладно. Лихо ноне в церкви. Священники, обеты позабыв, мамоне служат. Сребролюбцы, почитай, чуть не в каждом храме сидят. Об пастве не радеют, а лишь для мошны своей усердствуют. Глядят на служение Богу аки на ремесло требоисправления.

- Купцы да посадские про то же на Земском соборе сказывали. А ты, значится, примениться к такому не могешь, - царь огляделся. - То-то гляжу, у тебя тут скромно уж больно.

- Богатство инока - Господь наш Иисус Христос, - наставительно заметил архимандрит. - Ибо сердце вещелюбца делается жестким и чуждым всякого духовного ощущения.

"Ого! - поразился Петр. - Никак наш Дионисий - последователь нестяжателей!"

- Вижу, преподобного Нила Сорского чтишь, отче?

Тот с удивлением посмотрел на царя.

- Не ждал я, государь, что ты слово его в голове хранишь. Да, батюшка, обет произвольной нищеты мною даден, и богатыми вещами окружаться мне негоже.

Архимандрит тяжело закашлялся. Когда приступ прошел, он помолчал, силясь отдышаться. Петр погладил его по руке, лицо его было серьезным и торжественным.

- Обещаюсь, отче, бороться с церковным сребролюбием. Но теперича я хотел о другом посудить с тобой. Время пришло при монастырях да лаврах больницы учинять. Людев-то у нас много, да токмо каждым дорожить надобно. Ничего ценнее нет, отче, нежели жизнь человечья. И для вас, священников, это первое дело. Каждый излеченный православный - одна душа к вашей пастве. Велика ль разница, новые ль рождаются аль уже живущие спасены.

- Эк как ты сказываешь-то, государь, - он надолго задумался, а через несколько минут добавил: - А я ведь, признаться, худое об тебе думал.

- Да ведомо мне, что немногие меня понимают, - махнул рукой Петр. - А вот ты послушай…

С полчаса он рассказывал архимандриту, что хочет сделать и чего добиться в результате. Священник краснел, бледнел, хмурился, улыбался, мысленно поражаясь неведомому доселе подходу маленького царя. Нельзя сказать, чтоб Петр его убедил, но призадуматься уж точно заставил.

И когда юный самодержец встал, чтобы попрощаться, Дионисий, приподнявшись на локте, перекрестил его:

- Бог с тобою, великий государь, и чудотворец Сергий в помощь, дабы постоял за русский народ и веру христианскую. Чую, любишь ты подданных, так будь же нам истинным отцом, крепи державу, и да пребудет с тобой благодать Господня!

***

Зимой Москва встречала вернувшегося, наконец, из польского плена митрополита Филарета. Вместе с ним прибыли боярин Василий Васильевич Голицын, думный дьяк Фрол Луговской, боярин Михаил Борисович Шеин и еще с десяток важных персон. Им устроили пышную встречу, но царский пир Петр давать не стал: он помнил, что в реальности Филарет стал патриархом, и не хотел допускать этого. Поэтому ограничились лишь торжественным въездом в город.

Не прошло и двух дней, как на патриаршем дворе, где остановился митрополит, появился Шереметев и тотчас был принят. Спустя несколько минут он уже сидел в небольшой приказной палате, использовавшейся иногда для неофициальных приемов.

Комната с белым сводчатым потолком была увешана иконами, вдоль стен стояли крытые шитьем сундуки, лари, скрыни, в углу примостился недавно привезенный из Европы резной шкаф.

Филарет восседал на высоком стуле с деревянной спинкой и ручками-подлокотниками. Это был невысокий, крепко сбитый мужчина слегка за шестьдесят, с худым усталым лицом, мудрым, проницательным взглядом и сеточкой морщин вокруг глаз. Седые, слегка волнистые волосы прикрывала круглая митрополичья шапочка, а седая же борода полностью скрывала шею. Он с легким удивлением смотрел на сидевшего на расписном ларе Шереметева, пытаясь понять, что пытается донести до него родственник.

- И мыслю я, Владыко, что тяжелые времена ждут нашу церкву. Царь ее попирает, а у нас сердца кровью обливаются.

- Господь с тобою, Федор Иваныч, - голос митрополита был мягок и богат интонациями, - он ставленник Божий, и православию дурного не учинит.

- А вот это, могет, и не так вовсе…

- Малец шестилетний глаголет по-взрослому да вершит великие дела… И со шведами, и с ляхами нас замирил… Больницы открывает, избы на странноприятельство, да и в Азове, сказывают, по его указке Заруцкий-то сидит. А не на твоем ли дворе, боярин, чудеса вкруг него учинялись? Как об таком не памятовать?

- Дык чудеса-то творить не токмо Господь могет, но и тот, кто супротив него.

- Так ты мыслишь, что…

- Да, Владыко. Малец этот - дияволово семя. Ты глянь, что деется-то! Церквам теперича возбраняется покупать да принимать в заклад земли…

- Ну, то и ране было, при царе Федоре Иваныче, просто позабылось в разрушное-то время, - махнул рукой митрополит.

- Оно конечно. Но вот царь дал добро иноземцам кирху ихнюю в слободе, где наемники живут, отстроить. Эдак латинство по всей земле нашей расползется, инда моргнуть не успеем. Видывал я пару раз, как он не по-нашему крестится, тремя пальцами. Аж дрожь пробирает… А еще слух идет, будто он церкву под себя подмять чает. Ох, и недоброе время настает, Владыко.

Филарет сидел молча, устремив задумчивый взгляд на образ Спасителя. Да-а, странные дела творятся в государстве…

- Ей-ей, царь к рукам своим все ниточки прибирает. А потом разом как дернет, и погибнет на земле русской православная вера!

Митрополит сокрушенно покачал головой.

- И что ж ты мыслишь учинить, Федор Иваныч?

- Я, Владыко, на Земском соборе, когда государя выбирали, об Мише, отроке твоем, предстательствовал, кого хошь спроси. Вот и нонича мыслю: как было б ладно его-то царем поставить. А ты б Патриархом стал, завсегда ему смог бы пособить, присоветовать чего. Уж Михайло-то никогда супротив святой веры не пойдет! Не буду лукавить, я уж и с местоблюстителем Ионой, и с иными митрополитами про се баял - все на сына твово согласные.

Легко встав, Филарет прошелся по комнате, ряса его тихо шуршала по полу. Погруженный в свои мысли, он не замечал нетерпеливого взгляда боярина. Царь, дите малое, безгрешное - посланец дьявола? Нет, невозможно, решительно невозможно! Но почему ж тогда он вздумал притеснять церковь? Разве Господу это угодно? Как разобраться в этих играх человеческому уму?

Наконец митрополит остановился перед Шереметевым и задумчиво кивнул:

- Что ж, Федор Иваныч, ступай с Богом. Ответа пока тебе я давать не стану, но обещаюсь крепко обо всем, что ты сказывал, подумать.

Боярин отвернулся, пытаясь скрыть разочарование. Тяжело опустился на колени, облобызал Филаретову руку, кряхтя, поднялся и был таков. А митрополит шагнул к Спасителю и огорченно уставился на образ. Что же делать? Как разрешить проблему? Конечно, и сына хочется на престоле видеть, и династию заложить, и самому стать патриархом, но против законного царя идти не дело. А вот если венценосец и впрямь посланец диаволов…

[29] Почтовая станция.

[30] Николо-Греческий монастырь на Никольской улице в Москве.

[31] Печатать.

Глава 31

В просторной горнице за крытым камчой столом сидели два Федора Ивановича - Шереметев и Мстиславский. Оба потягивали теплый питной мед и заедали его подовыми пирогами, ведя неторопливый разговор.

- Нда-а, теперича все по-новому повернется, - вздохнул бывший правитель-регент, дожевав очередной кусок. - Вона, царь что с нами, боярами-то, чинит, а сам наказывает то одно поменять, то другое. Эх, пропала Русь…