Проклятие Ильича (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

К счастью, гостиница и правда оказалась недалеко, да ещё большую часть дороги проделали по подземному переходу. А в вестибюле из стен прямо дул тёплый воздух. Лафа. Правда, на этом удача и закончилась. Поселяться в гостинице в СССР — это настолько непростое и небыстрое мероприятие, что зубами хочется поскрипеть. С какой целью заполнять этот огромный опросный лист? Почему нельзя написать имя, отчество и цель? Нет, и прописку, и ещё кучу разных вещей, и — что самое удивительное, по крайне мере Левин всегда удивлялся — всё это почти тридцать приехавших спортсменов должны делать одной шариковой ручкой, у которой обязательно на третьем или четвёртом человеке кончится паста. Ну и чёрт с ней, с пастой. Владимир Ильич, вспомнив всё это из прошлой жизни, купил десяток шариковых ручек в «Берёзке» с мокрым шариком, и они быстренько своей группой карточки гостя заполнили. И ни фига. Пока все не заполнят, селить команду не будут. И потом не стали, даже когда выданными Владимиром Ильичом ручками народ эти писульки написал. Пересменка у администраторов. Опять пришлось ждать. Единственный плюс — это то, что есть всё равно нельзя. Почти все вес сгоняют, и сегодня только чай, а на ночь бутылка кефира. Кефир работает в этом случае замечательно. Выпил перед сном бутылку, и, считай, почти полкило веса у тебя сгорело до утра.

Наконец все бюрократические препоны были преодолены, и самбисты разбрелись по номерам. Владимир Ильич попал в номер четырёхместный со Снегирёвым, Сашкиным и студентом ветеринарной академии с нерусской фамилией и ещё более нерусской внешностью. Парень был тувинцем. Читай — монголом. И боролся в наилегчайшей весовой категории до 48 кг.

Разместились, приняли душ, и Левин даже успел вытянуться на кровати, когда в дверь постучали.

— Ребята, а пойдёмте в цирк, я на входе афишу видела. Там тигры. Люблю тигров.

На пороге нарисовалась демонесса Марина.

— Посоли⁈ — обрадовался Буян.

Нет, правда, так и представился мухач тувинский. Это переводится — заслуга.

— Пошли!

И Сашка Сашкин туда же. Понятно, деревенский парень и в цирке, может, и не был никогда.

Левин на часы взглянул командирские. Три часа дня.

— А во сколько начало?

— В шесть вечера.

— Пойдёмте, один раз в жизни всего в цирке был, — поддержал народ и Снегирёв.

— Давайте хоть подсохнем, а то простынем.

— А как добираться — это далеко? — не уходила дьяволица.

Владимир Ильич в Свердловске несколько раз на соревнованиях был в той жизни и как тренер, и как спортсмен. Тут была школа самбо на Уралмаше. Очень сильная школа.

— Рядом вокзал, там всегда есть такси. Оба на! Пятерых не повезут. Тогда на перекладных. До центра на троллейбусе, а потом на трамвае. Я город не очень хорошо знаю.

— На двух такси поедем, мне Коля денег дал, — отмахнулась Марина. — Сохните, через пять минут… ладно, через десять минут зайду.

Когда такси нужно, его нет, а когда тебе фиолетово, есть ли оно, то прямо в ряд стоят, зелёными глазками заманивая. Пришлось ждать минут десять всё под тем же ветром и колючим снегом, а когда, уже отчаявшись, решили ехать с пересадками на троллейбусе, то сразу две волги подъехали. Через двадцать минут их сгрузили у цирка. Билетов естественно не было. Народ скорчил постные мины. Ох-хо-хо. Советский человек — это советский человек. Привык жить по правилам. Нет билетов, значит, нужно вздохнуть и идти домой.

Владимир Ильич при капитализме всё же тридцать с лишним лет отбыл и знает, что билеты есть всегда и надо только правильно спросить об этом. Он достал из кармана паспорт сунул туда сложенную десятку красненькую и подошёл к пустующему окошку с надписью: «Билетов нет. Все ушли на…» Просто: «Билетов нет». Постучал в окошко, которое с недовольной гримасой, но всё же открыла женщина.

— Милая, мне там контрамарку оставляли. В смысле, пять контрамарок. Сколько с меня?

Народ тусующийся в холле возле касс оглянулся на «счастливчика».

— Кто оставлял? — не раскрыла паспорт женщина.

Бляха муха! А кто сейчас есть из дрессировщиков? Запашные? Ещё в школу, небось, не ходят.

— Дуров. Вы паспорт откройте, там от него записка.

Открыла. Посмотрела на наглую улыбающуюся юношескую рожу. Но ведь в бобровой шапке юнец. Женщина вынула червонец и сунула в карман халата.

— Есть для вас, товарищ, пять билетов. С вас пять рублей.

Владимир Ильич улыбнулся женщине и сунул синюю бумажку. И ровно через минуту стал счастливым обладателем пяти билетиков, правда, разбитых на два группы. Два вместе и потом три в другом ряду, но тоже вместе.

— Спасибо.

— Паспорт заберите.

Событие шестьдесят пятое

«Ну посмотрите, России просто не везёт. Пётр I не закончил реформу, Екатерина II не закончила реформу, Александр II не закончил реформу, Столыпин не закончил реформу. Я должен закончить реформу». Б. Н. Ельцин

Буфет есть. Это хорошо? Да просто замечательно… Дудки! Все держат вес. Потому бряканье стаканов и аромат сдобы раздражал конкретно. И Марина ещё больше. Она, может, за фигурой и следила, но от мороженки и «Тархуна» отказываться не собиралась. Пришлось Владимиру Ильичу парням билеты отдать, которые три отдельно, и в зал прогнать, чтобы те слюной не захлебнулись, а самому стоически выдерживать атаку запахов, сидя за столиком рядом с Мариной. Вес не то чтобы Костику сгонять пришлось, пришлось придерживать, за полгода мускулатура прилично подросла, а с нею и вес, для дзюдо нормально, а вот 74 кг в весовых категориях самбо — это уже почти проблема.

Всё плохое, как и всё хорошее, заканчивается рано или поздно. Марина выскребла из мороженицы (точной копии тех, что через несколько лет будет собирать на 13-ой зоне в Нижним Тагиле зять Брежнева Чурбанов) всё до капельки и, подозрительно оглянувшись, не подсматривает ли кто, даже языком туда залезла.

Места были недалеко от прохода и очень близко к ограждению. Сначала выступали гимнасты. Левин, глядя на отработанные до мелочей движения, даже подумал, что вот до миллиметров же все продумано и отработанно. Сотни часов тренировок. Почему так нельзя в футболе? Есть же у них понятие «домашняя заготовка». Вот если бы получающие десятки миллионов рублей российские футболисты так отрабатывали свои домашние заготовки — с точностью до долей секунды и миллиметров — может, у них чего и вышло бы, кроме позора.

В перерывах довольно несмешно для взрослого человека шутили клоуны. А дети визжали и радовались. Да, цирк — это для детей, после шестидесяти сюда заходить не стоит. Когда мимо проносились лошади, от них воняло, прямо удар по обонянию. А ещё Левин понял, что простыл. Попросил Марину лоб потрогать, и она кивнула — да, горячий. И умоляюще посмотрела, во втором отделение же тигры.

— Сиди. Я пойду в фойе выйду, а то тут душно и воняет.

Владимир Ильич так и сделал, прошёл сначала в туалет, умылся, а потом вышел в вестибюль и присел там на скамейку. Всё же Советский Союз, не отнять — к нему подошла женщина из раздевалки и спросила:

— Всё ли хорошо с вами, молодой человек?

— Душно, я посижу… А можно, я куртку заберу? На улице лучше подышу.

Говорить, что запах конского пота и прочей мочи цирковой чуть не рвотные рефлексы вызвал у него, Владимир Ильич не стал. Женщина, наверное, любит свой цирк, зачем её расстраивать?

Снег и ветер, как по мановению волшебной палочки, прекратились, пока Костик полчаса на лошадей и клоунов любовался. Остался небольшой морозец, и в свете фонарей красиво пар отдыхивался. Облачко пересекало полоску света и превращалось пусть в ущербную, но радугу. Голова болеть почти перестала у Владимира Ильича, и он, чтобы совсем уж «выздороветь», решил не идти назад в вонючий цирк, а погулять, подождать ребят и Марину на улице. С этой стороны, от входа недалеко, проходила трамвайная линия, и звонками трамваи больную голову раздражали, тут же ещё и оживлённая дорога проходила, и от неё тянуло бензином. Обострённое головной болью обоняние попросило отойти подальше.