Корсары Николая Первого - Михеев Михаил Александрович

– Ну все, Александр Александрович, удачи.

Сегодня они уходили без какой-либо помпы. И погода не способствовала, и общее настроение людей. Даже сам адмирал был один, без свиты. Оно и к лучшему, наверное, хотя бы можно было поговорить напоследок по-человечески, не обращая внимания на этикет и субординацию.

– Спасибо за все, Роман Платонович!

– Ладно вам, – адмирал улыбнулся, и от уголков глаз разбежались тоненькие, будто солнечные лучи, морщинки. – Берегите себя. Погибать вам совсем нежелательно.

– Сам не хочу, – улыбнулся Верховцев. – Ничего, бог даст, скоро увидимся.

– А куда ж мы денемся, – вновь улыбнулся Бойль. – Ладно, все, идите уж!

Когда корабли оделись парусами и двинулись к выходу из гавани, он все еще стоял на причале и смотрел им вслед. О чем он думал? Радовался, что смутьян наконец перестанет баламутить общество? Или сожалел о том, что не может сам возглавить поход, и далекая молодость, ветер в лицо и палуба под ногами остались в далеком прошлом? Кто знает. Он просто стоял и смотрел, как уходит эскадра, и Верховцев, обернувшись, уже далеко, на грани видимости, смог различить на причале его одинокую фигуру. Он не знал, что видит так много помогавшего ему адмирала в последний раз [76].

Патрульный бриг отсалютовал эскадре флагом. На «Новую Землю» легла вся рутина службы по охране акватории. Задача, вполне адекватная как возможностям корабля, так и противнику, точнее, его отсутствию. Вряд ли команда была этому очень довольна, все же единственному оставшемуся в Архангельске полноценному кораблю теперь предстояло находиться в море постоянно, заходя в порт лишь для пополнения запасов, но тут уж никуда не денешься. Любую задачу кто-то должен выполнять, и если в бою русскому бригу поучаствовать не довелось, то отработать затраты на строительство и содержание ему предстояло теперь именно так.

До горла Белого моря «Миранда» шла под парами. Александр, пользуясь случаем, давал возможность новым механикам попрактиковаться с машиной в условиях реального похода. А куда деваться? Британского специалиста с ними больше не было, и рассчитывать теперь приходилось исключительно на собственные силы. Верховцев и сам почти все время провел в машинном отделении. Во-первых, присматривая, чтобы его люди ничего не натворили, а во-вторых, и сам пытаясь закрепить в памяти нюансы обращения с машиной. В прошлых походах он по мере сил учился этому, но большую часть времени приходилось быть наверху, на мостике. Сейчас было пока спокойно, и, памятуя о том, что повторенье – мать учения, он по мере сил нагонял упущенное.

Надо сказать, освоились балтийцы очень быстро. Все же опыт работ с паровыми машинами, пусть и на отечественных кораблях, у них был немалый. Зато на уголь ворчали так, словно это был любимый престарелый дядюшка, никак не собирающийся умирать и оставлять им наследство. Мол, был бы английский, малозольный… А так – работать тяжело, и топки постоянно чистить приходится [77].

Впрочем, работа для них продолжалась недолго – аккурат до Сосновца, где была проведена догрузка углем из остатков английского склада. После этого шлюпу предстояло, как и остальным кораблям эскадры, идти под парусами, сберегая топливо. Нагрузка на механиков сразу падала, хотя очистку и профилактику узлов машины производить требовалось. Учитывая габариты оборудования, работа тоже немалая.

Правда, очень скоро выяснилось, что механики – они такие механики! И, опять же, стало ясно, почему именно их предпочли выпихнуть с Балтики. Под шумок, несмотря на постоянный вроде бы контроль, они ухитрились собрать в машинном отделении самогонный аппарат. К чести своей, присосались к нему они только после того, как началось путешествие под парусами, однако же перспектива оказаться в решающий момент с недееспособными механиками выглядела так себе. А учитывая широту русской души, которая обязательно приведет к тому, что они поделятся продукцией с палубными матросами…

В общем, Александр выдал такие слова и сочетания, что присутствующие восхищенно открыли рты, а наиболее молодые и неопытные даже слегка покраснели. А потом капитан долго размышлял над тем, что делать дальше – то ли похвалить за находчивость и мастерство, то ли применить опыт железнодорожников [78]. В итоге механики отделались двенадцатичасовым стоянием на палубе в полной выкладке, чтоб мозги проветрились, и это было еще мягким наказанием. Аппарат же аккуратно демонтировали и перенесли в корабельный лазарет, дабы, случись нужда, можно было бы произвести спирт для медицинских нужд. Учитывая, что новый корабельный врач был убежденным трезвенником, можно было надеяться, что злоупотреблять доверием сам и снабжать пойлом матросов он без крайней нужды точно не будет.

К слову, доктор оказался неплохим специалистом в своем деле. Средних лет, невысокий и полноватый, он обладал, кажется, бесконечной энергией. По кораблю мотался со скоростью невероятной, перед отходом заставил отдраить корабль до последней доски, а лазарет содержал в идеальном порядке. Сразу же вытребовал с Верховцева обещание при первой возможности раздобыть свежих лимонов, как лучшее средство от цинги. А пока с лимонами не определились, ограничился доступными средствами – сосновой и еловой хвоей, луком, ягодами и заодно уж хотел загрузить пару бочек рыбы печорского посола [79]. К счастью, Александр успел это заметить и запретить поднимать на борт столь дурно пахнущий груз. В конце концов, надолго уходить от берегов они не планировали, так что найти, чем восполнить запас свежих продуктов, могли достаточно оперативно.

К своим помощникам, и к монаху, и к Алене, доктор относился на удивление терпимо. Обычно эта братия конкурентов не любит, но, очевидно, доктор понимал: случись бой, ранения – и три пары рук лучше одной. К тому же рук умелых – опыта в работе с ранеными у помощников было едва ли не больше, чем у него самого. Опять же, предубеждения перед народными средствами, в отличие от многих коллег, доктор не имел. Желание же самих помощников учиться всячески поощрял. Про Алену и вовсе моментально сказал, что у девушки легкая рука… В общем, тот, кто прислал его сюда, хорошо понимал, кого выбрал. И неудивительно, что в экипаж доктор вписался с легкостью невероятной.

С остальными новичками притереться тоже удалось без особых проблем. Штурман, еще достаточно молодой, двадцати восьми лет от роду, человек, как оказалось, родом был с Архангельска. Ушел в море юнгой, причем на английском корабле. Был матросом, ходил в Америку и Китай. В море и на штурмана выучился, приглянулся чем-то смекалистый русский парнишка капитану. Так и ходил несколько лет на разных кораблях, пока перед самой войной не занесла его судьба обратно в Россию.

Последний рейс был на чайном клипере. Об этих рейсах Александру слышать доводилось, и он даже, было дело, восхищался мастерством ходивших на них моряков. А из рассказов штурмана он теперь с удивлением узнал, что в Китае эти корабли называли «опиумными», потому как занимались они завозом в Китай именно наркотиков [80]. В общем, интересная у человека была жизнь. Моряк достаточно опытный, штурман… ну, так себе, но вдвоем справятся. Именно так подумал Верховцев и на том успокоился. Тем более что как раз здешние воды штурман знал едва не с малолетства.

Да и новый командир абордажной партии на поверку оказался вполне нормальным человеком. На борт прибыл трезвым и в походе не пил. Вообще не пил. Как чуть позже он признался, вино ему особого удовольствия не доставляет, а потому, когда есть, чем заняться, к бутылке и не тянет. Занятий же ему хватало – матросов во владении оружием он тренировал ежедневно и со всем рвением, что радовало в том числе и Верховцева. Просто потому уже, что, когда матросы постоянно заняты, в их головах дурных мыслей не возникает, да и время летит куда быстрее. Плюс шансы выжить в бою неуклонно повышаются, так что капитан и сам принимал участие в тренировках, когда на это было время, которого, увы, вечно не хватало – обязанности командира занимали его неотрывно, хотя… Конечно, с накоплением опыта служба постепенно становилась легче.