Княжна подумала, что, возможно, ее мысли звучат и жестко, но… Два доктора и четыре медсестры на двадцать восемь раненых — это же сколько времени они ничего не делают! Причем не из лени, а только из-за того, что тут просто нет нагрузки. А вот перевезет она их на передовую, и вся эта команда сможет помочь уже целой сотне раненых. График, конечно, получится не самый легкий, зато каждый — каждый! — пострадавший солдат, что рискует жизнью за Россию, получит все необходимое ему лечение в самые короткие сроки.
Увы, перевозить местных раненых было нельзя — еще минимум неделю придется держать это отделение. Татьяна вытащила записную книжку, чтобы внести изменения в план поставок. Внутри помещения было недостаточно светло, и она вышла на улицу. Мимо как раз гремел колесами один из транспортных эшелонов: судя по стоящим на отдельных платформах броневикам Макарова, это был скорый до Инкоу. Вот только почему он тогда тормозит?
Почувствовав неладное, Татьяна крикнула казаков из приданного госпиталю отделения и побежала в сторону вокзала.
— Что тут? — немного опоздав, она оказалась на месте, когда суета рядом с поездом закончилась неожиданным грохотом.
Выстрел! Враги? Но почему тогда собравшаяся толпа так спокойна?
— Что тут происходит⁈ — рявкнула Татьяна и, расталкивая солдат и рабочих, принялась пробиваться к самому поезду.
— Княжна… — растерянный знакомый голос.
Девушка повернулась — на нее смотрел смущенный полковник Мелехов. Сначала на нее, а потом на лежащего на земле молодого человека в инженерном мундире. К счастью, над ним уже склонился железнодорожный фельдшер, обрабатывая рану.
— Нам надо поговорить, — Татьяна мгновенно поняла, что произошло, и попросила Мелехова отвести ее в сторону.
Раненый… Девушка за эти месяцы видела достаточно ран, чтобы понять — ничего серьезного. Выздоровеет, причем довольно быстро.
— Специально стреляли в плечо? — спросила она через минуту, когда рядом уже не было никого из посторонних.
— Он дурак, но это не повод убивать, — Мелехов почесал затылок. — У него, представляете, даже рука дрожала, когда пистолет взял. Но не отступился. Как такого убивать?
— Почему в левое плечо стреляли? Если бы он собрался, то смог бы и ответить.
— Я таких людей видел. Они могут быть бесконечно храбрыми, но к боли нужно привыкнуть. Он так еще не умел… А с рабочей правой рукой его же почти сразу можно будет снова приставить к работе? — Мелехов посмотрел на княжну с надеждой. — А то генералу уж очень нужны доработанные чертежи наших броневиков, чтобы отправить их в столицу. А тех, кто сможет сделать это достаточно грамотно, увы, в Маньчжурии не так много.
— Вернется в строй ваш инженер, — махнула рукой Татьяна. — Только вы уверены, что он захочет и дальше с вами работать?
— А почему нет? — Мелехов пожал плечами. — Это как в драке. Если за дело получил по морде, то это вовсе не повод обиженно убегать. Скорее выпить вместе.
— Глупые военные традиции.
— Работающие военные традиции.
— И все же! Вы знаете, Павел Анастасович, что возле Цзиньчжоу в последние сутки тоже случилось уже три дуэли? И все с офицерами 2-го Сибирского.
— Тоже ту газету цитировали? — сразу все понял Мелехов. — И кто только догадался привезти эту писульку в действующую армию. Надеюсь, Ванновский их найдет и вздернет… кхм, накажет.
— Кто бы ни привез, надо быть осторожнее. Вы только представьте, как бы тяжело пришлось 2-му Сибирскому, если бы вас сегодня ранили. Или, не дай бог, убили! Это же дуэль, все возможно.
— Тут вы правы, на дуэли все возможно, — согласился Мелехов. — Но и молчать было нельзя. Если бы мне предложили обсудить эту статью, я бы слова дурного не сказал. Но когда так, когда кто-то заранее поверил, что мы способны на такое по отношению к своим же — тут по-другому было нельзя. Только стреляться. И слава богу, что в русской армии, несмотря на официальные запреты, еще есть традиции, которые позволяют защитить свою честь.
Татьяна замерла, обдумывая слова Мелехова.
Часть девушки была совершенно не согласна: есть противоречия, так и решать их нужно цивилизованным образом. Но другая, которая набрала силы здесь, в Маньчжурии, просто представила… А как бы все пошло, если бы не эти дуэли? Если бы макаровцы не были готовы защищать себя? Ответные статьи? Но остались бы те, кто предпочел бы поверить именно американцам. Суд? И опять же… Вон сколько революционеров судили, причем даже с присяжными, и что? Все равно находятся те, кто готовы их оправдать.
— Возможно, вы и правы… — ответила княжна вслух. — Но точно ли страх — лучшее лекарство от подобного? Нет, я понимаю, что разброд в армии гораздо опаснее, и в итоге могут погибнуть не единицы, а тысячи, но…
— Не страх, — оборвал девушку Мелехов и покачал головой. — Решительность.
— Что?
— Решительность, вера в свою правоту. Когда я, когда все наши готовы стоять за себя, другие это видят. И пусть американцы у себя хоть что угодно придумывают, но еще день-другой, и вся армия осознает, что трусы не будут стреляться за свою честь. Чтобы нас достать, надо будет придумать что-нибудь посерьезнее.
И столько силы, столько той самой веры в свою правоту было в словах Мелехова, что Татьяна ему поверила. Все-таки вокруг Вячеслава Григорьевича собрались очень непростые люди… Или это он помогает им разглядеть в себе что-то большее, чем они привыкли встречать в зеркале и глазах окружающих?
Продолжая размышлять обо всем увиденном и услышанном, Татьяна вернулась в госпиталь. И там ее уже ждали. Николай! Юсупов! Он не решался приехать на саму линию фронта, помня о приеме, что устроили ему в прошлый раз, но вот в тыл… Рискнул! Тоже по-своему храбрец, как и тот инженер с простреленным плечом.
— Татьяна… Мне сказали, что сегодня вы будете здесь. Нам нужно поговорить! — Юсупов подлетел к княжне и ухватил ее за руку.
За левую… Мысленно отметила девушка. А потом, снова вспомнив все, о чем они только что говорили с Мелеховым, она взяла и залепила молодому князю пощечину. Если веришь в себя, если считаешь, что прав — не надо бояться и сдерживать себя…
— Ой… — Николая откинуло почти на метр назад.
Девушка оценила, что месяцы постоянной работы, когда она и сама не чуралась таскать раненых и помогать докторам, не прошли зря. Удар стал резче, злее, тяжелее — или это просто то самое ощущение правоты?
— Уходите, — холодно сказала Татьяна, глядя сквозь Юсупова.
— Вам придется ответить за это. Не стоит забывать даже не о моем влиянии, а о том, что есть у моей семьи. Если вы запамятовали, то моя мать дружна с самой Александрой Федоровной…
— Вон! — Татьяна рассмеялась.
Когда не боишься смотреть в глаза своим страхам, некоторые из них выглядят даже не смешно. Жалко.
* * *
— Вячеслав Григорьевич…
Я только закончил изучать сводку по последним событиям в лагере. Дуэли из-за американской статьи пошли на спад всего за пару дней, удар Хёрста оказался совсем не таким страшным, как мне показалось, когда я прочитал его пасквиль в первый раз.
— Вячеслав Григорьевич! — Линевич окликнул меня в два раза громче, и тут я осознал, что просто так командующий всей Маньчжурской армией ко мне бы ни пришел.
Да я вообще не могу представить ситуацию, в которой ему бы имело смысл это делать вместо того, чтобы вызвать меня к себе.
— Нам объявили войну Англия, Германия и княжество Монако?
— Что? Почему Монако? — Линевич настолько растерялся, что даже забыл, зачем пришел.
— Потому что Монако — это протекторат Франции. Сами бы те вряд ли решились разорвать наш союз, а вот надергать каштанов чужими руками — вполне.
— Хватит! Ваши шутки… Порой мне кажется, что они каким-то образом разъедают мне мозг, — Линевич поднял руки, показывая, что сдается. — Надо будет спросить у врачей, возможно ли это на самом деле.
Вот теперь пришла моя очередь удивляться, но через мгновение я сообразил, что это теперь уже Николай Петрович шутит.
