— Николай Иванович, а где нынче сын генерала? Он же теперь наследник?
— Уже нет. Не сумеет свои права заявить. Оттуда не заявишь.
Вот оно как. Сынок тоже был в деле?
— Значит, его сынок, скорее всего, и подвиг папочку на измену? А как именно?
Надворный советник поднялся с места.
— Простите, мне пора. В одиннадцать часов почтовая карета уходит, лучше поторопиться. Не планировал я поездки в Череповец, по вашей милости четыре дня коту под хвост. Иван Александрович, вы и так узнали больше, нежели положено судебному следователю.
— Ну, хоть пару слов, — взмолился я. — У вас еще целый час. Я сейчас сам сбегаю, извозчика отыщу, вас за десять минут доставят. Я ведь правильно мыслил? Хоть намекните? Я же вас в деле Борноволкова не подвел, да? И акции отыскал, и язык за зубами держу. Николай Иванович, не будьте этим… Ну, этим самым.
Подозреваю, со стороны я напоминал ребенка, уговаривающего строго отца купить лакомство. Канючит сынок и канючит.
А ведь подействовало! Наволоцкий вздохнул, покачал головой и снова сел.
— Только из уважения к вашему уму, да к тому, чтобы вы дальше землю не рыли. Алексей Калиновский после Императорского училища правоведения на службу не сразу определился, а пожелал отправиться в Европу. Генерал денег на содержание давал, но не очень много. На жизнь хватит, а шиковать не вышло бы. И ввязался Калиновский-младший в какую-то авантюру, попал в полицию, потом и в тюрьму. Генерал весь в расстройстве, стал ходы-выходы искать, а тут отыскались добрые люди из австрийского посольства, обещали помочь. Разумеется, не за так просто. Понимаете, о чем речь?
— Помогут сыну, но не за красивые глазки, и не за деньги, — догадался я.
— Именно так, — кивнул Наволоцкий. — Дальше рассказывать не стану, с вас довольно. Все. Прощайте. Извозчика мне искать не нужно, ему велено было у суда ждать. Про то, что молчать нужно, вы знаете.
Суперсекретный чиновник вышел, оставив меня не в лучшем состоянии духа. Нет, скажу откровенно — с одной стороны я был очень доволен. Дело мне уже в суд не отправлять, но с другой… Ну не раскрыл я преступление, потому что преступники на свободе. Разумеется, об этом никто не узнает, но для меня это равносильно затрещине.
Наволоцкий либо не сказал ничего, либо рассказал очень много. Можно предположить, что получив весточку от «добряков» из иноземного посольства, Калиновский к министру не пошел, в отставку не подал, а из любви к сыну сделал все, что от него просили.
А дальше просто. Коготок увяз, птичке кранты. Алексей, скорее всего, в Россию не вернулся, а инженер-генерал продолжал снабжать чужеземцев интересующими их данными.
Есть еще подозрение, что из-за сына на папашу и вышли. Наверняка русское посольство обратило внимание, что генеральский сын живет не по средствам. Вероятно, сначала взяли в оборот сына, а через него добрались и до папы.
Эх, ну почему генерала не убили слуги или грабители? Как все было бы проще.
Мне стало совсем грустно, но от тяжких мыслей отвлек шум раскрываемой двери. А это вернулся Николай Иванович. Неужели решил-таки поведать все остальное? Как же.
— Чуть было о самом главном не забыл, — демонстративно хлопнул себя по лбу надворный советник. Залез во внутренний карман и вытащил свернутые в трубку бумаги. Положив их на стол, посетовал: — Из-за этого меня и послали, как простого курьера. Дело Калиновского можно было просто затребовать, да почтой послать. А теперь точно — прощайте.
Конец книги
