Точка бифуркации (СИ) - Величко Андрей Феликсович

Идем далее. Франция. Армия так себе, флот немногим лучше, промышленность до германской не дотягивает. Зато колонии есть, и такие, что просто пальчики оближешь. Идеальный противник, причем кому угодно из тех, кому нужны колонии. А если учесть, что у нее в союзниках Турция, владеющая обширными и весьма перспективными землями, то и тем более.

Россия. Армия сильная, флот слабый, промышленность так себе. Взять с нее нечего, кроме ее собственных территорий, за которые ее солдаты будут отчаянно драться, интервентов у нас не любят, Наполеон свидетель. То есть хороший союзник и нерентабельный враг, причем опять-таки для всех.

И, наконец, Великобритания. Армия не такая уж плохая, несмотря на трудности в Южной Африке. Флот – мощнейший в мире. Развитая промышленность. И колонии, по сравнению с которыми все остальные кажутся мелкими и бедными клочками земли. То есть очень выгодный союзник для того, кто собирается воевать с Францией, и не очень для того, кто точит зубы на Россию.

– Почему?

– Да потому, что с России взять нечего! А с Англии нельзя, она же союзник.

До Эдуарда, кажется, начало потихоньку доходить.

– Так ты, – слегка запинаясь, проговорил он, – предлагаешь союз Великобритании, Германии и России против Франции и Турции?

– И Австро-Венгрии. Да, Берти, ты все понял правильно. Англии – все французские колонии, кроме Алжира, Германии – Алжир и Ливию, России – по мелочи от Австро-Венгрии, Месопотамию (тьфу на нее!) и проливы.

– Последний пункт… он… э-э-э…

– Понимаю. Но ты все же подумай – а может, выгоды от такого расклада как-то перевесят его отрицательные стороны? Ни на каком конкретном ответе я сейчас, понятное дело, не настаиваю.

Разумеется, не больно-то я верил в возможность такого союза. Но вот что сведения о его обсуждении быстро дойдут до Штатов, был убежден. И что это почти наверняка приведет к охлаждению их и без того не самых сердечных отношений с Англией – тоже. В этом, собственно, и была основная цель моего только что закончившегося выступления.

Глава 28

Последним, так сказать, завершающим аккордом беспорядков тысяча девятьсот шестого – тысяча девятьсот седьмого ода стала смерть Сергея Юльевича Витте. Сразу заявляю – я тут был абсолютно ни при чем! И мои спецслужбы тоже. Я, прямо скажем, от этакого известия даже расстроился. Ведь были такие хорошие планы ласково взять бывшего министра финансов за хобот и потрясти на предмет неправедно нажитых богатств, но они, ясное дело, теперь накрылись медным тазом, ибо покойника за что ни бери и как ни тряси, денег из него один черт не посыплется. А ведь не мог Витте склонять меня к взятию французского займа даром, наверняка от этого у него на зарубежных счетах сильно прибавилось. Вот только поди теперь доберись до них, до этих счетов.

Все улики явно – даже слишком явно – указывали на эсеров. Бомба, начиненная смесью сахара с бертолетовой солью, порубленные гвозди в качестве поражающих элементов, да и сам бомбист, по сведениям КГБ, состоял в партии социалистов-революционеров. Правда, он погиб при взрыве, но довольно странной смертью. В него попали три обрезка гвоздей, но тот, который привел к летальному исходу, прилетел сзади.

– Эсеров тут играли в темную, – озвучил предварительный вывод Медников. – Инициаторы – похоже, французы. Если только и их кто-то не направлял. Но у лягушатников есть весомый мотив – они недавно поняли, что с займами их слегка обвели вокруг пальца. Такого не прощают, вот они и ликвидировали главного виновника, Витте.

Так, прикинул я. Оболенскому нужно усилить охрану, ведь главным действующим лицом тут было он. Впрочем, раз уж сам председатель КГБ не в курсе о его роли, то, наверное, и французы тоже.

Рогачев чуть позже представил свой доклад, в котором в общих чертах повторялись обвинения Медникова против французов, но имелись и отличия. Михаил был уверен и даже предоставил косвенные подтверждения, что операция финансировалась из Лондона.

– Ничего удивительного, – пожал плечами я. – Те же Ротшильды – семейка весьма космополитическая. У них есть английская ветвь, французская, австрийская… и это только те, про которых я знаю. Надо будет – и какая-нибудь уругвайская появится.

– Это так, – согласился Рогачев, – но я все же не исключаю, что операцию инициировали не в финансовых, а в правительственных кругах Англии. Возможно, там решили, что, раз уж союзник из Франции получается так себе, то ее можно сделать добычей. Вашими с кайзером руками, между прочим. А для этого будет очень к месту представить России компромат на Францию.

– Так ты считаешь, что не только Эдуард, но и более серьезные люди поверили той брехне, которую я им вешал на уши во время визита в Лондон? – удивился я.

– Вполне возможно. Ты часто брешешь очень убедительно. Не то что какие-то англичане – даже я иногда верю! Вот чем, по-твоему, плох вариант союза Англии, Германии и России против Франции с Турцией?

– Надуют. С профессиональными шулерами любителям вроде нас с тобой лучше играть не садиться, результат предсказуем.

– М-м… не знаю. Но готов согласиться с твоим мнением, если ты на нем будешь настаивать.

– Пока не буду, а там посмотрим. Или, если точнее, ты посмотришь. Через пару месяцев, если не произойдет ничего выдающегося, жду более подробный доклад.

Наконец, когда то, что кто-то называл беспорядками, а кто-то – волнениями, более или менее закончилось, почти одновременно открылись четвертый съезд РСДРП, то есть партии Плеханова, и второй съезд ВКП, где лидером был Ленин. Социал-демократы собрались в Стокгольме, хотя им обещали, что их и в России никто не тронет. Однако они не поверили, а чуть позже успели в своем неверии разочароваться. Кому-то просто набили морды неустановленные личности, а троих, в том числе и самого Плеханова, еще и ограбили, отняв ценности, деньги и раздев до исподнего. Потому как слушать надо, что обещают от имени российского императора! Раз он сказал, что в Стокгольме криминогенная обстановка хуже, чем в Питере, значит, так оно и есть.

А вот члены Всероссийской Коммунистической партии оказались более вменяемыми и собрались в Москве, где им под это дело был задешево сдан небольшой особнячок в Замоскворечье – с хорошей акустикой и заранее установленным магнитофоном. Этот второй съезд по сути дела был первым, ибо предыдущий прошел в спешке, перед самыми выборами, и не успел принять даже программы партии. Но сейчас коммунисты собирались исправить это упущение.

Естественно, Владимир Ильич выступил с обширным докладом, в котором на десять лет раньше, чем в иной истории, но практически теми же самыми словами заявил:

- Социализм – это государственно-капиталистическая монополия, обращённая на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией.

А дальше Ильич сделал вывод, что для перехода к социализму необходимо способствовать дальнейшему развитию государственно-монополистического строя – это будет первый этап. А потом надо будет развернуть его лицом к народным нуждам – соответственно этап номер два.

– Уже ясно, что работа по первой задаче может производиться в рамках легальной парламентской деятельности, – развивал свою мысль Ленин. – А вот со второй задачей подобной ясности нет. Да, Александр Четвертый не раз заявлял, что он ставит перед собой именно такие цели, и я склонен ему верить. Однако следует учитывать, что император в России, хоть и является по конституции самодержцем, все же не полностью свободен в своих действиях. Кроме того, он не вечен и никаких гарантий за своих наследников дать не может.

«Спасибо, что напомнил», – подумал я и продолжил чтение стенограммы съезда. Вообще-то весь его ход был записан на магнитофон и занимал двенадцать здоровенных фанерных катушек, но мне читать с бумаги было удобнее. Кстати, возня с записью была инициирована не столько из соображений государственной безопасности, хотя, конечно, и они присутствовали, сколько в целях сохранения истории для потомков. И, так сказать, для равновесия. Как бы в дальнейшем не пошли события, вряд ли теперь в России памятники Ленину будут стоять в каждом райцентре, а в более крупных городах и не по одному. И всяких Ленинских проспектов столько не появится, так пусть зато сохранятся хорошие записи его голоса, а не как в той истории – коротенькие и жуткого качества на пластинках.