День космонавтики (СИ) - Батыршин Борис

Назавтра предстоял как раз такой день — шестой отряд будет дежурить по территории, что означает, что после завтрака, когда остальные будут собираться на пляж, им придётся прочесать аллеи, дорожки и газоны вокруг дач в поисках бумажек и всякого мелкого мусора. Кроме того, двоих следовало выделить на пост у КПП лагеря, и по одному в административный корпус и общую вожатскую, где им предстоит выполнять функции «вестовых» — так эту должность называли здесь, дабы не обижать ребят прозаическим «рассыльные». Назначения эти считались особо желанными, и те, кого отрядили на эти посты, менялись раз в полтора часа.

Вечером, после киносеанса, «пани Зося» провела коротенький, не больше четверти часа, отрядный сбор. На нём обсуждалось завтрашнее дежурство, а точнее, один-единственный вопрос: допускать ли иностранных гостей к этим почётным постам? Главным аргументом «против» было слабое знание русского языка. Однако, американцы, а за ними и остальные громко возмутились, доказывая, что выучили достаточно слов, чтобы передать распоряжение, а если что — могут выучить текст наизусть или попросить записать его на бумажке. На том и порешили; Дима напомнил, что дежурство не отменяет сбора по фантпроектам, как и намеченного на вечер семинара, который будет проводить приезжий специалист из Института Космических исследований, и на этом день — их общий второй день в Артеке — завершился.

Половина двенадцатого. Над морем, над Аю-Дагом, над Артеком плывёт ночь. В спальнях дач «Лазурного» — как и по всем остальным лагерям — давно утихли последние шепотки. Обилие впечатлений, жара, крымский воздух — всё это уложило ребят и девчонок в постели вернее любого снотворного. Вожатые же не спят — у них после отбоя начинается своя жизнь, не всегда совпадающая со строгими инструкциями и, тем не менее, регулируемая определёнными неписанными правилами, традициями складывавшимися здесь не одну, не две, и даже не десять смен. Одна из них такова: в каждой из дач остаётся по одному вожатому (всего их четверо, по двое на каждый из отрядов), остальные небольшими группами просачиваются к морю — те, кто захотят, разумеется. Официально такие ночные купания не разрешены, но начальство предпочитает закрывать на них глаза.

С собой обычно прихватывают корзинки с лёгкой снедью: помидоры, пирожки, фрукты, бутерброды — и после купания пришедшие располагаются на сдвинутых деревянных топчанах, тех самых, на которых днём загорают под бдительным присмотром медсестры, пионеры. Это своего рода неофициальный вожатский совет — когда ещё вот так соберёшься, чтобы в непринуждённой обстановке обсудить текущие дела?

А обстановка действительно непринуждённая. Молодые, спортивные тела, покрытые густым загаром (для ночных купаний девушки предпочитают раздельные купальники, не поощряемые днём, на детских пляжах) негромкий звон гитары — звуки не долетают отсюда до лагеря, расположенного вверху, на круче — и Млечный путь одобрительно смотрит вниз со своей вечной высоты. Откупориваются бутылки ситро, шипят по-змеиному сифоны, наполняя стаканчики ледяной пузырящейся газировкой — у старшей вожатой всегда можно разжиться баллончиком-другим, предусмотрительно запасённым на всю смену. Все следы ночного пикника потом надо убрать, и топчаны расставить по местам, так, чтобы не осталось ни малейшего следа. Хотя — все в лагере знают об этом, но старательно делают вид, что не замечают. Традиция!

Отсутствие алкоголя — любого, даже легкого крымского вина — правило непреложное, и при малейшем подозрении в нарушении «сухого закона», любой вожатый, независимо от стажа и заслуг, вылетает из Артека навсегда. Но это здесь никого не напрягает, иначе и быть не может. Веселье протекает свои чередом, разве что от общих групп время от времени отделяются парочки, торопясь уединиться — молодость, как тут запретить? Тут, правда, тоже имелись некоторые неписанные правила — не следовало демонстрировать подобные связи перед детьми, и в особенности не поощрялись романы между вожатыми одного отряда — так что Дима мог сколько угодно облизываться на потрясающую фигурку «пани Зоси», едва скрытую модным заграничным купальником, именуемым «бикини» — видит око, да зуб неймёт. В порядке компенсации какой-то момент начал оказывать внимание смешливой миниатюрной брюнетке, вожатой восьмого отряда, Любаше, и встретил самое горячее сочувствие с её стороны. Дима уже начал прикидывать, как бы понезаметнее увести её прочь — уж очень призывно благоухала тёплая, как парное молоко, крымская ночь, и ощущение любви было словно разлито вокруг, не оставляя молодым организмам ни единого шанса на безгрешную жизнь.

Утро в дружине «Лазурная». Заливистая песня горна из динамиков, знакомая, наверное, каждому, кто хоть раз в жизни побывал в пионерском лагере: «Подъём, подъём, кто спит, того побьём!..» — и вторая спальня шестого отряда в полном составе становится на уши. Мгновенно разгоревшемуся «подушечному бою» и радостному скаканию по сеткам коек мешает призыв на зарядку — приходится выбегать наружу и строиться. «Руки на ширину плеч и — начали маши! Раз-два-а-! Раз-два-а!» Десять минут на водные процедуры и приведение себя в порядок перед короткой утренней линейкой на два отряда, своей перед каждой дачей — общелагерные здесь устраивают только по особым поводам. Жестяные умывальники стоят прямо на улице, ввергшие в некоторую оторопь наших заграничных друзей. Впрочем, не всех — один из американцев, по имени Стив, заявил, что вырос на ферме в Канзасе — да-да, там, откуда ураган унёс девочку Элли в фургоне! — а у них там и не к такому привыкли.

Стив классный парень, из семьи тех американцев, которых в наше время несколько презрительно именовали «реднеками». Отец его держит молочную ферму и, судя по рассказам сына, словно застрял в первой половине двадцатого века — ездит на раздолбанном пикапе «Шевроле» пятьдесят седьмого года выпуска, отказываясь менять его на новую машину, ходит в широкополых стетсоновских шляпах и остроносых ковбойских сапогах, а на окружающий мир смотрит так же, как жертвы забавных афер Энди Таккера и Джеффри Питерса. А вот сын его ухитрился даже в канзасской глуши всерьёз заболеть космосом — сначала строил модели ракет, потом убедил отца выписывать из ближайшего города научно-популярные книжки, и в итоге, выиграл национальный конкурс фантастических проектов, получив одну из выделенных для его соотечественников путёвок на «космические смены». Его соотечественник, Марк, второй американец в нашем отряде — полная противоположность Стиву. Марк из Сиэтла, где располагается штаб-квартира авиастроительной корпорации «Боинг». Его отец — один из ведущих конструкторов в ракетной программе «Боинга», и с раннего детства заразил сына своей страстью. Марк типичный «ботан»-очкарик — сутулый, тощий, и при том, кажется, знает всё на свете, во всяком случае то, что так или иначе касается космических полётов. Узнав, что мой отец работает в НПО «Энергия», он немедленно проникся ко мне уважением и засыпал вопросами, от которых я не знал, куда деться.

Честное слово, я ни слова не сказал об отце — за это надо благодарить Юрку-Кащея, в первый же день разболтавшего всё Марку, с которым он соседствовал в нашей спальне. Вот уж действительно, болтун — находка для шпиона...

Сегодня, часа за полтора до подъёма, я проснулся, и услышал, как перешёптывались Марк со Стивом; чуть позже к ним присоединился и Шарль. Разговор шёл на английском — наши гости уже успели усвоить, что знание языков в нашей стране, увы, не в приоритете, а потому не опасались лишних ушей. Я, разумеется, их понимал — по-хорошему, следовало ещё в первый день признаться в своём владении английским, но я решил сперва присмотреться к «варяжским гостям» — присмотреться, и послушать, о чём те говорят между собой, полагая, что окружающие ничего не понимают?

Ничего такого особенно интересного я не услышал, и собирался уже сегодня признаться в знакомство с языком Шекспира — но как раз ранним утром моя коварная затея принесла, наконец, плоды.