Регрессор в СССР. Цикл (СИ) - Арх Максим

— Да за что? И как это арестуйте?

— Ну не арестуйте конечно, а просто задержите. До выяснения. Или как там у Вас положенно… Задержите и проведите строгую беседу с внушением и предупреждением! А потом пригласите его мать и ещё на этот раз с ней хорошенько побеседуйте!

— По поводу чего беседовать-то?

— По поводу дискредитации советского строя перед мировой общественностью! Да! Вот так уже стоит вопрос! Именно — дискредитации! Вам этого мало? Приезжайте ко мне. Посмотрите. Мне тут товарищи материалы прислали. Кинохроника. Тут его концерт — выступление в ГДР показан. Посмотрите, как он по сцене скачет! Это… Это, — Суслов аж задохнулся от гнева, но всё же сумел-таки взять себя в руки и сформулировать точное, на его взгляд, определение. — Это же не певец, это прощелыга какой-то! Обезьяна! Орангутанг! Шимпанзе из цирка! Теперь любой капиталист нам его выступлением тыкать будет! И будет смеяться над всеми нами и над нашим строем. Они сделают из него пример и будут им нам постоянно пенять! Будут говорить, что мы неандертальцы и ещё не вышли из Каменного века! И они будут правы, раз в нашем обществе начинает процветать пещерная дикость! Советский певец не может прыгать как макака! Певец должен петь, а не быть неандертальцем с дубиной! Вы меня понимаете?

— Понимаю. Но, Михаил Андреевич. Вы не горячитесь. Тут дело деликатное. Дело в том, что Леонид Ильич проявил заинтересованность к этому мальчику.

— С чего Вы взяли?

— Поверьте. Я знаю. Поэтому считаю, что сейчас любые действия могут быть… гм… не своевременные, — пояснил министр и озвучил прописную истину всех бюрократов: — Боком это может выйти.

— Вот как? У Вас проверенная информация? Просто мне трудно представить, что Генеральный секретарь может заинтересоваться такой… кхм… сомнительной личностью.

— Абсолютно проверенная и точно подтверждённая информация, товарищ Суслов. Поэтому прошу вас чуть-чуть подождать. До разрешения…

— Согласен. Тогда подождём, — через мгновение раздалось в трубке. — Мы его пока по комсомольской линии протянем и по линии министерства культуры. Да… До свидания! Отбой связи.

Конец интерлюдии

Глава 41

Переоделся в новый прикид, привёл себя в порядок, затем осмотрел Севу, удовлетворённо кивнул, оценив его сценический костюм, и собрался было идти за певицей, так как «Лакримоза» уже заканчивала своё выступление, но оказалось, что «Мальвина» была об этом в курсе и подошла сама.

Критически осмотрел, держащуюся за стену и заметно дрожащую от возбуждения и испуга, «без пяти минут» звезду и, причмокнув языком, произнёс: «Пойдёт».

Та перевела обречённый взгляд на меня, так и не убирая руку со стены колонок, служивших некой перегородкой, отделяющей нас от зрителей.

Я хмыкнул и, посмотрев на её высокие чёрные ботинки, стал поднимать взгляд вверх. Чёрные эластичные колготки оказались в двух местах порваны. Дальше шла чёрная короткая юбка, не менее чёрная футболка с рисунком красного сердечка по центру. И завершала сценический образ певицы надетая на неё военная куртка цвета хаки.

Нужно сказать, что её несколько необычный прикид для этих мест и этого времени действительно был не обычен. Нет, по отдельности-то в подробных вещах конечно даже ходили, однако совмещение юбки, «бундесверовской» куртки и синих волос в моду ещё не вошло и надеть это всё разом — не думаю, что кто-то бы осмелился.

— Ну что, готова покорить сердца?

— Да, — сосредоточенно глядя на сцену, подтвердила она и добавила: — Что-то меня трясёт всю.

— Ну так надо было одеяло какое-нибудь или плед взять. На улице-то декабрь. Ясное дело, что холодно будет. Это я недосмотрел, — резонно заметил великий постановщик и спросил: — А где ты колготки разорвала?

— Да, за трейлер зацепилась, — отмахнулась «Мальвина». — Может выпить?

Уверенности в её голосе не было. И хотя никаких признаков опьянения тоже не было заметно, я на всякий случай всё же поинтересовался её самочувствием.

— Да, нормальная я. Как ты ушёл, я больше не пила. Просто холодно, — ответила та, пояснив.

— А почему за стенку держишься, если тебе — просто холодно? — проявил чудеса дедукции пионер.

— Ноги дрожат. Коленки. Упасть боюсь.

— Да, не бойся ты. Не ты первая, не ты последняя, — подбодрил я начинающую певицу и дал совет: — Кстати. Насчёт упасть. Иногда бывает, что артист поскальзывается или просто теряет ориентацию в пространстве и падает. Главное в такой ситуации, если даже вдруг споткнёшься или упадёшь, то не паникуй, а вставай и продолжай петь дальше, как ни в чём небывало. Ты главное к краю сцены не подходи, а то там высота приличная. Шмякнешься — мало не покажется. Поняла?

— Поняла.

В этот момент к нам подошла Юля.

— А ты как, готова? — спросил я подошедшую к нам рыжуху.

— Ой, Юля, мне так страшно, — залепетала немка.

— Не бойся. Всё будет чикимбонини, как говорит Сашенька, — улыбнувшись произнесла матёрая прима советской эстрады.

— Это хорошо, что ты так уверенна… Но… А вдруг заметят, что поёшь ты, а не я?

— Не заметят, — влез в разговор пионер. — Моисеич на ваши микрофоны чуть перегруза добавит. Это дополнительно изменит голоса, и без того пропущенные через специальные устройства коррекции частот и реверберации.

— Я не поняла…

— Ну и не важно. Главное, что?

— Чикккии-бам-бониии? — проговорила немка (на русском?) запомнив воистину главное в нашем не лёгком деле мошенничества, пьянства и разврата.

— Вот именно, — похвалил пионер начинающую «полиглотессу» и тут же отругал на англицком: — Плохо говоришь на русском! Акцент есть! Нужны занятия! Индивидуальные! А ну пошли в гримёрку!

— Сейчас? А петь? — удивилась та.

— Гм…

— Когда начинаем? — вновь улыбнулась рыжуха.

— Да пора бы уже, наверное, — почесал я подбородок и пошёл поздравить бывших «скорпов».

А те были без ума от счастья, весело смеялись, благодарили и жалели, что нового материала выучили не много. Я похвалил начинающий коллектив, обнадёжил обещанием подогнать ещё более клёвый репертуар и, пожелав удачи в творчестве, вернулся к своим девчатам.

— Техники вон как быстро работают. И минуты не прошло, а уже почти всё подключили. Сева сейчас подстроит и начнём, — поправил меховую шапку пионер и сказал: — Короче, мне он махнуть должен, как будет готов. Ты, Марта, за этим следи. Я тоже тебе махну, музыка заиграет и сразу выходи — работай.

— Что?

— Выходи на сцену и пой.

Савелий же в это время, вместе с техниками, заканчивал, на возведённой из кофров для аппаратуры площадке, размещать и подключать необходимый электроинструмент: двое клавиш, магнитофон и два микшерных мини пульта.

Вся эта лабуда в основном была бутафорией и должна была показать, что мы играем очень сложную музыку, все прям в напряге и очень-очень стараемся, дабы не совершить ошибки и сделать композиции более великолепными.

На самом же деле почти вся музыкальная программа для «Мальвины» была тупо записана на плёнку. То есть мы собирались выступать под частичную фонограмму. Из живого там был лишь основной голос, часть звуков ударных и общая самая простая партия клавишных, в которой синтезатор играет, вешая лишь общие аккорды фона или некоторые партии вообще одним пальцем руки.

Почему именно так? Ну ответ тут очевиден. За пять дней даже из самой клёвой девахи, которая работает по всем ступеням «камасутры», певицу сделать невозможно. Поэтому, дабы не опозорится, тем самым опустив дочь секретаря канцлера в глазах мировой общественности, в дальнейшем с возможным разрывом дипломатических отношений с СССР, я просто вынужден был пойти на такой шаг. Именно фонограмма, искажённые звуки, долбёжка по барабанам, яркие прожектора, дым и туман на сцене, должны были, с большой вероятностью, довольно неплохо скрыть от зрителя суть происходящего на сцене. Если учесть, что страховала певицу Юля, то можно сказать, что, хотя бы на тройку по пятибалльной шкале, выступим мы на сто процентов. Одним словом, там всё записано было так, что даже если бы я и Сева ушли со сцены, а Марта просто стояла молча, держа микрофон у рта, то мало кто чего-нибудь понял бы.