Повелитель Самарканда - Говард Роберт Ирвин

— Зачем ты привел его ко мне?

— Я подумал, что он завоюет себе славу, сражаясь на твоей стороне, мой господин.

— Во всем мире едва ли найдется дюжина людей, мнению которых я доверяю, — задумчиво проговорил Тимур. — Ты — один из них, — кратко добавил он, и Ак-Бога густо покраснел в смущении, довольно оскалившись.

— Франк понимает меня? — спросил Тимур.

— Он говорит по-турецки, мой господин.

— Как твое имя, франк? — обратился к шотландцу Тимур. — Каково твое звание?

— Меня зовут Дональдом Мак-Диза, — ответил воин. — Я родился в Шотландии, далеко от Фракии. У меня не было звания ни на моей родине, ни в армии, где я служил. Я живу своим умом и зарабатываю себе на жизнь лезвием своего меча.

— Зачем ты приехал ко мне?

— Ак-Бога сказал, что это поможет мне отомстить.

— Кому?

— Баязиду — султану турок, которого зовут Громовержцем.

Тимур опустил голову, и в тишине Мак-Диза услышал серебряный звон колокольчиков во дворе и приглушенное пение персидского поэта, аккомпанировавшего себе на лютне.

Наконец великий татарин поднял львиную голову и заговорил:

— Сядь с Ак-Богой на этот диван, рядом со мной, — приказал он. — Я расскажу тебе, как заманить в западню серого волка.

Садясь, Дональд невольно поднес руку к лицу, словно почувствовал боль от удара одиннадцатилетней давности. Его мысли перенеслись к событиям прошлого. Он вспомнил другого, более грубого короля, более грубый двор, и в краткий миг, присаживаясь рядом с эмиром, он быстро охватил взглядом тернистый путь, который привел его в Самарканд.

Молодой лорд Дуглас, самый могущественный из всех шотландских баронов, был своевольным и порывистым. Как и большинство нормандских лордов, он был раздражительным, когда считал, что ему противоречат. Но ему не стоило бить худого, молодого шотландского горца, спустившегося в пограничную страну на поиски славы и добычи и примкнувшего к его свите.

Дуглас привык пользоваться хлыстом и кулаками, общаясь со своими пажами и эсквайрами, которые быстро забывали и боль, и причину, вызвавшую ее. Те, с кем лорд так поступал, были норманнами. Но Дональд Мак-Диза был не норманном, а гаэлом, и понятия этого народа о чести и оскорблениях иные, чем у норманнов, так как нравы дикой горной страны севера отличаются от нравов плодородных равнин южной Шотландии. Глава клана Дональда не смог бы безнаказанно ударить своего вассала, а южанин, рискнувший… Ненависть отравила кровь молодого горца, словно черная река, и наполнила его сны багровыми кошмарами.

Лорд Дуглас слишком быстро забыл о том, как ударил Дональда, и, конечно, ни о чем не сожалел. Но сердце горца переполняла месть. Дональд вырос среди дикого племени, которое столетиями не забывало обиды. Он был настоящим кельтом, как и его предки, которые своими мечами вырезали королевство Альбы.

Шотландец спрятал свою ненависть и ждал благоприятного случая, который ему представился в урагане пограничной войны.

Несмотря на протесты короля, война распростерла свои крылья вдоль границы, и шотландцы с радостью отправились в набег. Но, до того как Дуглас отправился в поход, тихий вкрадчивый человек пришел в палатку Дональда Мак-Диза. Он постарался говорить с горцем по существу.

— Зная о том, что один из лордов покрыл вас позором, я тихо шепнул ваше имя тому, кто послал меня. Воистину хорошо известно, что этот лорд настолько запугивает королевства и раздувает гнев и вражду между монархами… — Тут незнакомец заговорил еще тише, а потом ясно произнес слово «защита».

Дональд ничего не ответил, и странный гость, улыбнувшись, оставил молодого горца сидящим, подперев подбородок кулаком и мрачно уставившись в пол.

После этого лорд Дуглас вместе со своими вассалами отправился в поход и «ликуя, сжег долины Тайни, часть Бемброфшира и три башни на Рейдсвирских горах». Он пронес гнев и скорбь по всей Англии, так что король Ричард, придя в ярость, вынужден был послать ему ноту протеста, а потом терпеливо ждать новостей.

После нерешительной перестрелки лучников в Ньюкастле Дуглас расположился лагерем в местечке Оттебурн, и там лорд Перси ночью неожиданно напал на него. В беспорядочной рукопашной схватке пал Дуглас. Шотландцы назвали это сражение «битвой при Оттебурне», а англичане — «Охотничьей травлей». Англичане клялись, что Дугласа убил сам лорд Перси, который со своей стороны не отрицал, но и не подтверждал этого, сам не зная, кого точно убил он в сумятице ночного боя.

Но раненый Дуглас, прежде чем умереть, пробормотал что-то о шотландском пледе и секире. Ни то, ни другое никакого отношения не имело к англичанам. Лорды с пристрастием допросили Дональда. Тем временем король спалил кучу свечей за душу Дугласа, а в своих личных апартаментах поблагодарил Бога за смерть барона, объявив, что «мы слышали о том, что его преследовал один юноша, но нам представляется ясным, что этот горец невиновен точно также, как и мы сами.

За сим мы предостерегаем всех под страхом смертной казни от дальнейших преследований этого юноши».

Так заступничество короля спасло Дональда, но люди втайне подтверждали его вину. Мрачный и озлобленный Дональд ушел в себя. В одиночестве, запершись в хижине, он размышлял до тех пор, пока однажды ночью ему не сообщили, что неожиданно король отрекся от престола и ушел в монастырь. Напряженная королевская жизнь и бурные события тех времен оказались слишком тяжелыми для монарха. Вслед за новостями в хижину Дональда явились люди с обнаженными кинжалами. Но келья оказалась пустой. Сокол улетел, хотя убийцы сразу помчались по его следам. Они нашли лишь павшего коня на морском берегу и увидели тающий вдали белый парус.

Дональд уехал на континент, потому что в Южной Шотландии его ждала тюрьма, а в Северной у него было слишком много врагов, да и на границе Англии его наверняка ждала ловушка. Все это случилось в 1389 году. С тех пор прошло семь лет. Дональд провел их в сражениях и интригах. Он участвовал в войнах в Европе и заговорах. Когда Константинополь стал собирать воинов под знамена Баязида, люди стали закладывать земли, чтобы предпринять новый крестовый поход. Шотландский воин присоединился к потоку рыцарей, потянувшихся на восток к своей гибели.

Семь лет скитаний привели его во дворец с голубыми куполами, в легендарный Самарканд. И вот он, облокотившись на шелковые подушки дивана, стал слушать размеренную, монотонную речь владыки татар.

Время текло, как всегда течет, вне зависимости от жизни и смерти простых людей. Разлагались тела на равнинах Никополиса, и Баязид, опьяненный своим могуществом, попирал державы всего мира. Его железные легионы перебили греков, сербов, венгров, и в своей растущей империи Баязид попирал взятые в плен народы. Он купался в разврате, безумие которого поражало даже его грубых вассалов.

Сквозь его стальные пальцы протекали женщины всего мира. Баязид разбивал королевские короны, чтобы их золотом подковать своего скакуна. Константинополь пошатнулся под его ударами, а Европа зализывала раны, как искалеченный волк, и дрожала от страха в ожидании нового нападения.

Где-то в туманных далях Востока правил главный враг Баязида — Тимур Хромой. Баязид посылал татарину официальные письма с угрозами и насмешками. Ответа турок так и не получил, но караваны приносили ему новости о готовящихся походах и великой войне, разгоревшейся на юге, о том, что индийские шлемы с плюмажами бросаются врассыпную, заслышав цокот татарских скакунов. Однако Баязид мало обращал на это внимания. Индия была для него так же далека, как и владения Папы Римского. Взгляд турка был устремлен на Запад, на города Кафры.

— Я стану терзать Фракию огнем и мечом, — объявил он. — Их султаны поволокут мою колесницу, и летучие мыши поселятся во дворцах неверных.

Ранней весной 1402 года на внутренний двор дворца в Брюсе, где, жадно глотая запретное вино и наблюдая за ужимками голых танцовщиц, развалившись восседал Баязид, пришли придворные. Они привели высокородного франка, чье мрачное, иссеченное шрамами лицо потемнело от жаркого солнца далеких пустынь.