Похищение из сераля (СИ) - Васильев Николай Федорович

— Возможно, – снисходительно согласился Зиновьев. – Но вернемся к началу разговора: Вы согласны с нашим арбитром по поводу возможности добровольного присоединения Триполитании?

— Я не верю, что Абдул Хамид согласится без особых условий расстаться со своей обширнейшей провинцией, – резко отчеканил ди Франкавилла.

— Напрасно, – опять влез Максим. – Мне показалось, что в настоящее время он настроен очень миролюбиво.

— Что? – опять оттопырил губу итальянец. – Вы что, джовани, дружбу с ним что ли водите?

— Напрасно Вы иронизируете, Гульельмо, – улыбнулся Паллавичини. – Мсье Городецкий умудрился дважды в течении декады получить аудиенцию у султана.

— Мамма мия! – вскричал итальянский посол. – Что творится в мире! Им начинают управлять инфанте!

— Если Вы будете продолжать в том же духе, – сухо сказал Городецкий, – то окажетесь на полу с фингалом под глазом. Давайте жить дружно, мсье посол.

— Вы слышали? – засипел Гульельмо. – Он осмелился мне угрожать. Да я тебя на дуэль вызову!

— Ничего мы не слышали, – холодно заявил Зиновьев. – Вам показалось, ди Франкавилла. Вспомните о том, что Вы – дипломат, то есть искусны в улаживании конфликтов, а не в их раздувании. Это совершенно не в наших интересах.

— Если все кому не лень…. – попытался ерепениться итальянец, но тут его взял под руку Паллавичини, повел в сторону и что-то зашептал по-итальянски. Зиновьев же повернулся к Максиму и сказал по-русски:

— Вы прекрасно провели этот дипломатический раунд, господин Голицын. Думаю, мы вскоре сможем так Вас называть и формально: запрос на подтверждение Вашего родства уже ушел как в Петербург, так и в Лозанну, к Вашему родителю.

— Наверно, мне присвоят фамилию Лицын, – угрюмовато предположил Макс.

— Ну что Вы, – улыбнулся Зиновьев. – Мы ведь не в 18 веке живем и не в 19-ом. Я надеюсь, что Сергей Михайлович позволит Вам носить его фамилию.

Глава сорок седьмая. Приезд Сабахаддина

"Черт меня дернул объявить себя потомком Голицыных! – переживал поздно вечером Макс, уминая под ухо подушку. – Теперь майся без сна полночи, пытаясь придумать что-нибудь в свое оправдание…". Однако минут через десять мысли его стали путаться, а еще через пять здоровый сон явился на выручку молодому организму. Утром он встал как обычно, вспомнил было вчерашние страхи и тут же махнул на них рукой: авось судьба вывезет. В окно ярко светило солнце, ветра не было и в помине, то есть погода была 100 % летная. "Самое время пташке моей позвонить, – усмехнулся Макс. – Ну, Фатеюшка, давай!". Однако он и умыться успел и одеться и с Альбером поболтать и в буфет сходить на завтрак – звонка не было, портье бы предупредил. "Что-то случилось, – всерьез озаботился Максим. Однако сам он звонить во дворец не стал.

Тот же портье перехватил его на выходе из буфета и вручил телеграмму, в которой говорилось: "Прибываем в Стамбул Восточным экспрессом 29-го вместе с Сурья-беем. Сабахаддин". На телеграмме этой Макс настоял еще в Париже, что обязательный принц и исполнил. Теперь надо было встретить его с поезда и отвезти в родовой стамбульский дом.

Поезд, как почти всегда летом, прибыл по расписанию, но из вокзала вышли первыми Сурья-бей и его жена. Макс подошел к ним, поздоровался и посожалел, что не может их подвезти: надо ожидать принца.

— Пустяки, – вальяжно ответил сановник. – Я прекрасно доеду на извозчике. Как султан отнесся к возвращению Сабахаддина?

— Он же это возвращение инициировал, – напомнил Городецкий.

— Так-то так, но советчиков у султана много – могли успеть и отсоветовать.

— А Вы сегодня же напроситесь на аудиенцию, с отчетом – там все и узнаете, – с улыбкой подсказал Макс.

— Ну уж нет, – затряс головой придворный. – Сначала я представлю отчет своему брату, великому визирю.

— Как знаете. Значит, принц проходит паспортный контроль…. А почему так долго?

— Его как известного оппозиционера трясут особо строго. Ну, до новых встреч, мсье Городецкий.

Минут через сорок Сабахаддин показался все-таки на выходе в окружении двух существ женского пола: слабо улыбающейся Камуран и 7-8-летней девочки ("дочь по имени Фети" – вспомнил Макс). За ними шли два носильщика с чемоданами и узлами. Максим заспешил к ним, заулыбался и сказал с поклоном:

— Приветствую вас на земле предков, медам и мсье! Прошу занимать места в моем лимузине, а ваш объемный багаж мы сейчас пристроим в специальной нише и еще на крыше.

— Бон жур, мсье Городецкий, – корректно кивнул принц. – Вы встречались после Парижа с султаном?

— Да. И он пришел в хорошее расположение духа, узнав о Вашем скором приезде.

— Может быть, он давно не видел казни у фонтана Палача? – пошутил Сабахаддин.

— Брр… Что Вы такое говорите, – аффектированно произнес Макс. – Абдул Хамид Сегодняшний – образец просвещенного монарха. Мне кажется, он подумывает о внедрении в империи казней на электрическом стуле….

— Вы умеете поднять настроение, Максим. Так что, едем в Куру Чешм, к моей матери?

— Едем, – согласился Макс, усаживаясь за руль. – Только Вы должны будете показывать мне дорогу.

— Ну, султанский дворец Йылдыз Вам знаком. А район Куручешме находится дальше на северо-восток по Босфору, напротив островка Галатасарай.

— А-а, видел я этот островок сверху, – вспомнил Макс. – С параплана.

— Аллах милосердный! Я уже забыл, что Вы умеете летать как птица.

— Как, папа, мсье Максим умеет летать? – раздался с заднего сиденья полный ужаса и восторга голосок Фети….

Наконец, после всех петляний по улицам автомобиль остановился возле большой деревянной виллы о двух этажах – впрочем, как и все в этом аристократическом районе. На звук мотора на крыльцо выбежала полноватая женщина лет 60-десяти в домашнем платье, бросилась навстречу, сгребла миниатюрного Сабахаддина в объятья и запричитала по-турецки: – Оглум! Оглум (Сыночек)… Сонунда гери дендум…. (Ты, наконец, вернулся…)

— Анне… (Мама…) – проговорил Сабахаддин и погладил мать по голове и плечам. Потом мягко высвободился из ее рук и сказал по-французски, поворачиваясь к стоящему у машины Максиму: – Поблагодари господина Городецкого, за мой приезд сюда.

Женщина выпрямилась, тотчас превратилась в величественную даму по имени Сениха-султан и сказала по-французски же:

— Благодарю Вас, мсье, за счастье видеть сына в отчем доме. Прошу, будьте моим гостем.

В гостиницу Макс вернулся после обеда и узнал от портье, что ему звонила женщина из султанского дворца и просила ей перезвонить по возвращении. Макс прошел в номер и стал звонить оттуда.

— Алло, – услышал он знакомый голосок. – Это Вы, Максим?

— Безусловно, Ваше сиятельство.

— Почему Вы мне с утра не позвонили?

— В отношениях сильного со слабым инициатива должна исходить от сильного, Ваше сиятельство.

— Какие средневековые глупости! К тому же Вы только прикидываетесь слабым: я-то знаю, кто в нашей паре верховодит!

— Несомненно Вы, Фатьма-султан. Так почему Вы не позвонили, глядя с балкона на сияющее солнце?

— Я подумала, что таким образом заставлю Вас поволноваться. А Вы, видимо, и ухом не повели?

— Я был занят. Встречал на вокзале Вашего двоюродного дядю, принца Сабахаддина.

— Он все-таки приехал…. Интересно будет с ним поговорить: чем он так страшен для моего деда?

— Он один из самых обаятельных людей, которых я встречал в своей жизни – заверил Макс. – Вы, думаю, друг другу понравитесь.

— Для чего мне ему нравиться? В нашей истории, правда, бывали случаи, когда дядя соблазнял племянницу, но в условиях многоженства это просто дикое извращение. К тому же у меня одно сердце, и оно принадлежит Вам, эффенди.

— С любовными признаниями по телефону надо заканчивать, Фатьма-ханум. Их запросто можно подслушать. Над Вами лишь посмеются, а я могу лишиться своей кожи и внутренностей.

— Простите, Максим. Теперь я буду нема как рыба. Но можно мне высказать их сегодня вживую? Над нашей поляной, под шелковым пологом параплана?