Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник

Лев пихнул Петю Ниткина слева, Федя пихнул справа, но Петя, похоже, вновь впал в ступор и глядел на Ирину Ивановну даже не как пресловутый кролик на удава, а как приговорённый к смерти на палача.

— Та-ак! — Госпожа Шульц взирала на них вроде б и строго, но в глазах пряталась тень улыбки. — Что же случилось с доблестными кадетами моей седьмой роты, храбрейшей из храбрых?

Лев с Федором вновь воззрились на Петю, но тот молчал, аки преподобный Симеон Столпник в сухом колодце.

— М-мы, Ирина Ивановна, в п-подвалы ходили, — наконец выдавил Федя. — В-вот… Копии снимали… с кирпичей… с их клейм…

Поскольку Петя не двигался, пришлось схватить его за руку, намертво сжавшую бумаги, поднять — так, чтобы госпожа Шульц смогла бы разглядеть.

— Это… для работы Ниткина, — вступил и Бобровский. — Только ему боязно было одному идти, мы вот с ним…

— Надо же, — непритворно удивилась Ирина Ивановна. — Петр! Вы у меня просили разрешение на библиотеку, и я дала. Но про подвалы речи не было!

Петя издал некий сдавленный звук — примерно, как издал бы петушок, которому на шею накинули верёвочную петлю.

— А это он в раж вошёл, Ирина Ивановна, — пришел на выручку Федор. — Хотел первую премию получить. Ну, мы и согласились…

Врать было, конечно, неприятно. Ирина Ивановна и учила хорошо, и рассказывала интересно, и никогда не придиралась по пустякам. А коли получил плохую отметку, всегда можно взять дополнительные задания, прийти, ответить, и рядом с двойкой — если, конечно, выучил! — появлялась полноценная дюжина, 12, высший балл.

— И что же дальше? — подняла бровь госпожа Шульц.

— А дальше… мы господина Положинцева встретили, Илью Андреевича… когда возвращались… и он нас тоже спрашивал, мол, чего делаем…

— И вы, господа кадеты, сослались на меня? — очень серьёзно сказала Ирина Ивановна.

Все трое низко потупились.

— Петя! Я смотрю, вы действительно… — госпожа Шульц вгляделась в его рисунки, — вы действительно копировали клейма со старых кирпичей — вон, даже крошка осталась, прилипла… Рвение ваше похвально. Только надо было и впрямь сперва посоветоваться со мной. Понимаю, написать хорошую работу немыслимо без «выхода в поле» — но следующий раз давайте всё-таки обговорим все планы заранее, хорошо? А Илью Андреевича не бойтесь. Если он явится ко мне, или, паче чаяния, выступит на учительском совете — я найду, что ему сказать. Однако, господа кадеты, — брови её сдвинулись, — прикрываться чужим именем, чужим положением недопустимо. Но, — тут она улыбнулась, так хорошо и приязненно, что Федя мигом поклялся никогда больше и ни за что ей не врать, — я рада, что вы пришли ко мне и всё рассказали. А в подвалы просто так соваться и впрямь не стоит. Это не запрещено, но…

— Мы всё поняли, Ирина Ивановна! Честное слово!

— Честное кадетское? — искоса взглянула на них Ирина Ивановна.

— Честное кадетское! Нет, мы правда всё поняли!..

— Поняли, и хорошо. Молодцы, ты, Федя, и ты, Лев, что пошли с товарищем. А твою работу, Петя, я теперь очень жду. Ужасно интересно, как ты туда свои кирпичи вставишь. А теперь идёмте, идёмте, на поверку опоздаем!

На поверку они не опоздали, и всё прошло гладко, даже Петя несколько ожил. Правда, Лев Бобровский пригорюнился:

— Теперь наверняка всё на сто замков запрут!

— Да с чего ж они запрут? — возразил Федор. — Подвал не запирается. Там столько всего хранится!.. Которые склады — те закрыты, а двери в сам подвал — замучаешься открывать. А что мы потерну нашли — так того они не знают.

— Всё равно, — упорствовал Лев. — Просто так запрут. Раз уж «младший возраст» пролез. Эх, эх, ну чего этого халдея на нас вынесло?.. Теперь и не разузнаем ничего.

Они сидели в «Федипетиной», как выразился Лев, комнате. Сам Петя понемногу возвращался к жизни, во всяком случае, не напоминал цветом щёк вылезшего из могилы мертвеца.

— Значит, так, — сказал он наконец слабым, но твёрдым голосом, подобно капитану «Кракена», знаменитому Мелдону Харли по прозвищу Трёхпалый, когда его, раненого, пытались взять в плен красномундирники. — Так, значит. Я всё понял. Подвал они не запрут, а вот дверь в потерну закроют точно. Я вообще не пойму, как так вышло, что она открытая стояла?

Наступило молчание. И, верно, как? Если бомбисты и в самом деле прятали там шимозу — то как могли оставить дверь незапертой? Даже будучи в сговоре с кем-то из персонала? Ведь не только любопытные кадеты шарят по подвалам; иные офицеры тоже заглянуть могут, не говоря уж о дядьках-фельдфебелях.

— Ну и? — набычился Лев.

— Значит, не было там никакой шимозы, — твёрдо сказал Петя. — Иначе б не оставили нараспашку.

Бобровский открыл рот, закрыл, снова открыл — но, дураком не будучи, прекрасно понимал, что оппонент его совершенно прав.

— Да, — объявил он наконец. — Это ты, Нитка, верно сказал. Иначе б закрыли.

— Но! — вдруг поднял палец Петя. — Но могли и не закрыть!

— Почему? — хором изумились Лев с Федором.

— А потому. Кадеты в подвалы не ходят. Офицеры ходят, фельдфебели ходят, но склады сами на замок закрыты. И в потерне то же самое. Один-то склад заперт был, да? Всё так же, как уровнем выше. Подозрений не вызовет.

— У тебя, Нитка, не голова, а целый Госсовет, — признал Бобровский, чеша в затылке. — И так объяснил, и этак! В Думу тебя надо, а не в строевые офицеры!

— Спасибо, спасибо большое, — раскланялся Петя, аж зардевшись от удовольствия.

— Но нам это не поможет. Коль и так, и этак — всё истолкуешь! Что делать-то теперь?

— Следить, — пожал плечами Петя. — Только очень осторожно. Ирине Ивановне мы обещали.

— Вот именно, — поддержал друга Фёдор. — Мы ей обещали. Врать не будем.

— Да будет тебе! — отмахнулся Лев. — Она уж учителка!

Ну да, для Бобровского обвести наставника вокруг пальца — дело чести, совести и геройства…

— Не, Бобёр. Она нас от Положинцева прикрыла…

— Ещё не прикрыла!

— Ну, хорошо — если прикроет, то я туда не ходок. Мы слово дали. Честное кадетское.

— Тьфу на тебя, Слон! Что ты как маленький, ну право!.. Вот смотри — если Положинцев никому ничего не сказал, а просто уехал — то, пока не вернётся, ничего запереть не должны. Так?

— Ну, так.

— Ирина Ивановна тоже никому ничего не скажет, — добавил Петя. И закончил, покраснев ещё больше: — Она нам поверила…

— Погоди, Нитка. Так вот, если Положинцев никому ничего не сказал, то дверь открыта. А если сказал, то…

— То ничего. Хватит, Бобёр, голову сломаешь с тобой! Ты ещё скажи, что Илья Андреевич заодно с бомбистами!

— А может, и заодно, — буркнул Лев. — И вообще, я всех подозреваю!

— Тоже мне, «гений русского сыска» новоявленный!..

— Тише, тише! — зашипел на них Петя Ниткин. — Совсем ума лишились! Закрыты двери, не закрыты — неважно. Важно лишь то, что потерна существует, и кто-то там что-то хранит. Вопрос только в том — хранит ли сам Корпус или… кто-то ещё?

— Генияльно! — съязвил Бобровский. — И что же теперь делать?

— Позвать Ирину Ивановну туда на прогулку, — невозмутимо сказал Петя.

— Ы-ып!

Лев так растерялся, что аж застыл с разинутым ртом, да и Федя тоже остолбенел. «Сказать учителю», конечно, дело благое, но… но как же Приключение?!

— Если там просто корпусные склады, то…

— То это ничего не значит! — обрушился на Петю Бобровский. — Шимозу там спрятать могли, а потом вынести! Даже если это самые обычные кладовые и там сейчас ничего нет — но может появиться! А если ты Шульцихе скажешь, то конец — завалим всё дело! Бомбисты встревожатся, уйдут, на дно лягут, в тину забьются — и поминай, как звали!

Тут Федору пришлось признать, что зазнайка-«Ле-эв» не так уж неправ.

— А ты хочешь, чтобы они ещё кого-то подвзорвали? — на удивление спокойно возразил Петя. И вообще он сейчас казался как-то… взрослее, старше, что ли? — Чтобы люди погибли только потому, что тебе, Лева, очень хочется самому отличиться?