Жизнь во благо Родины - Мишин Виктор Сергеевич

Как попали сюда, в конце шестьдесят девятого, так не перестаю радоваться городским дворам. В них всегда людно, играющие дети, отдыхающие пожилые люди, женщины, развешивающие чистое белье, мужики, гремящие костями домино, живые дворы!

Подъезд был чистым и светлым, «сталинка» во всей красе, причем сейчас эти дома очень ухоженные, это у нас в девяностых они сильно обветшают, тогда, кажется, вообще ни за чем не следили. Чтоб вам пусто было, ставропольскому меченому и свердловскому алкашу! Твари. А хорошо с ними поступили комитетчики, я думал, что когда их возьмут, то расстреляют, но мои знакомые с московского Олимпа поступили изощреннее. Оба этих урода находятся в психушках, пусть твари на галоперидоле сидят всю жизнь, им смерть как подарок, пусть помучаются, за всех тех, кто умер, потерял семью или работу благодаря их правлению. Эх, что-то я разозлился, а мне с человеком нужно встретиться. С Человеком с большой буквы, для меня все фронтовики великие люди.

– Пап, привет, гостей пустишь?

В дверном проеме стоял, опираясь на костыль, пожилой мужчина. По внешнему виду было непонятно, сколько ему лет, но казалось, что много. Сильно сморщенное лицо, смотрит чуть в сторону… Блин, да он почти слепой, глаз один, похоже, стеклянный.

– Здравствуйте, – негромко сказал я, не переступая порог.

– Славка, кто с тобой? – мужчина чуть напрягся, но лишь от неожиданности, нечасто, наверное, к нему сразу столько людей приходит.

– Пап, помнишь, мы с тобой о книгах говорили… Ну, «Солдатская правда»?

– И что? – мужчина все так же стоял в дверном проеме, а вот его сын уже начинал нервничать, неудобно ему, пригласил, а в квартиру не попасть.

– Я познакомился сегодня с автором той книги, с писателем Андреевым. Вот он, вместе с женой и дочерью.

– Дурень, так бы сразу и сказал, проходите, товарищи, извините, что я, дурак старый, вас не пускаю… – Старик отошел в сторону, неловко, сил, наверное, в руках уже нет, поддерживать тело на костылях нужна сила.

Мы прошли внутрь, фронтовик сразу повел нас в большую комнату, гостиную. Огромная, метров под тридцать квадратных, а вот обставлена более чем скромно. Сервант, тумбочка, пара стульев и стол, ну и диван, конечно.

– Извините за неожиданный визит, меня Сашей зовут. Вячеслав попросил нас заехать к вам, вы хотели бы поговорить о книгах или о другом?

– Петр Андреевич меня звать, – протянул руку для рукопожатия старик и довольно сильно сжал, когда я взял его ладонь в свою. Есть силушка-то у фронтовика, есть. – Неловко как-то получилось. Ко мне и не ходит никто, отвык я. Может, чаю? Славка, поставь чайник, да найди там в буфете конфет девочке!

– Уже бегу, – скрылся на кухне сын милиционер.

– Я прочитал несколько книг, там и не только ваши были, но и других писателей. Странно, что раньше не писали, а тут как прорвало.

– Лучше поздно, чем вообще никогда, – пожал я плечами.

– Вы ведь совсем молоды, как вы решились написать на такую тему? Не боялись, что старики вас ругать начнут?

– А вы ругайте, если на нас вина есть, – предложил я, улыбнувшись. – На самом деле все просто, ответ на ваш вопрос кроется в названии книги. Правду всегда легко и говорить, и писать. Все истории в книге – рассказы таких же ветеранов, как и вы. Мы с женой лишь записали их так, чтобы получилась книга. Ну, еще пришлось уговорить, чтобы выпустили.

– Я верю тебе, парень, потому как сам все это видел. Читал и плакал, так по-настоящему написано, что как будто сам вернулся на фронт.

Сын фронтовика притащил чашки, попросил меня помочь пододвинуть к дивану стол и расставил посуду. Сбегал за чайником, конфетами и спустя минуту наполнил чашки ароматным напитком. Дочь, на удивление, вела себя очень тихо и скромно, а Катя внимательно разглядывала фронтовика.

– Понимаешь, я читал и думал только об одном… – сильно задумавшись, старик держал паузу. – Вот вы написали о пехтуре, у других я видел рассказы о летчиках, танкистах и даже моряках. Но вот ни слова, даже полслова о таких, как я…

– Отец политработником был. Начал войну младшим политруком, три ранения…

– Слава, помолчи, – строго рубанул фронтовик, да, характер у деда отменный. – Нас не любят вспоминать, да? Вон, у какого-то писаки читал, даже сердце прихватило, что политработники только мешали да заградотрядами командовали! Гад.

– Действительно, гад, – поддержал я. – Так уж получилось, что я до сих пор не встречал таких, как вы, и очень рад этой встрече, – начал я, но старик меня прервал.

– Ты думаешь, я напрашиваюсь? – ехидно так, но беззлобно спросил ветеран.

– Нет, вы говорите о наболевшем, и я вас прекрасно понимаю. Если вы не против, у меня есть предложение.

– Это какое, написать обо мне? Не надо.

– Вячеслав, – обратился я к сыну ветерана, – вы не могли бы показать моим жене и дочери город? Погулять? Мне нужно поговорить с вашим отцом.

– Конечно, я все здесь знаю, покажу хорошее кафе-мороженое, хотите? – Вячеслав обратился к Кате.

– Пожалуй, с удовольствием. Вы нас извините? – Катя посмотрела на ветерана.

– Идите, девочки, идите, Слава покажет вам наш старинный городок, погуляете. Устанете, приходите отдохнуть.

Мы остались вдвоем и минут десять просто смотрели друг другу в глаза. Честный человек всегда смотрит прямо и открыто, и метод сработал.

– Я нагрубил, да? – чуть отвел глаза фронтовик.

– Нормально, – махнул я рукой, – то, о чем вы говорите, имеет место быть. Так уж получилось, что мне тоже рассказывали о некоторых нерадивых политработниках. Но это были единичные случаи. Думаете, я не знаю, как в первые дни войны политруки собирали разбегающихся и обосравшихся вояк, чтобы вернуть в окопы? Да прекрасно понимаю и о многом знаю. Война штука страшная, не каждый может стерпеть и выстоять, люди всякие бывают. И это совершенно естественно, человек такая скотина, что очень не хочет умирать. А вы и такие, как вы, обязаны были стоять и держать строй, на вас равнялись.

– Ты говоришь так, как будто тебе лет пятьдесят, – заметил внезапно фронтовик и сверкнул здоровым глазом. – Я с первого дня на фронте. Находился в части возле границы, партия послала укреплять советскую власть в рядах вооруженных сил. Тогда много слухов было о войне, а у нас был приказ не поддаваться на провокации. Ты прав, людишки разные есть. Вот и там многие боялись, но большинство все же верили нам и слушали. И да, мне тоже приходилось поднимать людей в атаку, когда казалось, что конец близко. Легли, и никак не заставишь встать, а мины рвутся, нельзя лежать. Грохнула, вскакивай и хоть пару шагов, но пробеги…

Слава с моими девчонками вернулись лишь к пяти часам дня. Девчонки выглядели довольными, дочка бросилась рассказывать мне обо всем, а Катерина лишь ухмылялась. Я даже не заметил, как день прошел, настолько увлек меня рассказами о войне этот фронтовик.

– Кать, мне надо с ним поработать, хочешь обижайся, но надо. Судьба у него… Не дай бог такое пережить. Ты не заметила, китель в спальне на стуле висит?

– Нет, не заметила, а что такое?

– Он Герой Советского Союза, старший лейтенант, наград столько… Я охренел, когда узнал, что войну он закончил в сорок третьем. Тогда ведь не особо награждали, а у него все ордена и медали – боевые. Знаешь, почему звание невысокое? Потому как честный он и служил на совесть, а таких не любят. Душа у него болит, выговориться нужно. Я должен его выслушать, а потом мы с тобой напишем такую бомбу о нем и таких, как он…

– Ты чего меня отозвал, думал, я не соглашусь, что ли? Да работай на здоровье, что я, не понимаю? Только надо придумать, где жить пока?

– Я с сыном его сейчас переговорю, решим проблему.

И решили, блин. Ветеран категорически отказался нас отпускать на ночь глядя.

– Вы что, детки, очумели, что ли? Мы с сыном вдвоем живем в трех комнатах, неужто места мало? Возражения не принимаются, всё! Слава, сообрази ужин! – Ух, раздал приказы старый вояка. А сын, хоть и взрослый, да к тому же милиционер, слушается отца беспрекословно.