Закон маузера - Большаков Валерий Петрович

После налёта на мост через Навлю удалось разбомбить пути у Дмитриева, пустить под откос бронепоезд «Им. Розы Люксембург», заложив пару мощных фугасов, учинить истинный расстрел 41-й дивизии красных изо всех стволов сводной батареи гаубиц капитана Гулевича, а Еретнов в это время кружил на «Сикорском» и корректировал огонь, передавая поправки по радио, что сняли с подбитого Т-12.

Да, шла другая война, новая война, но всё такая же страшная, жестокая и беспощадная…

…Кирилл, выглядывая по пояс из танка, обернулся на следовавшие за ним грузовики. Там, под тентами, тряслась вторая рота Петерса.

Это Евгений Борисович надоумил Авинова «прогуляться» к Одрину — среди окруженцев Жебрака было много военлётов, и все «безлошадные». А тут «лошадки» под боком…

Когда за деревьями показались купола пятиглавого собора Святого Николая, Кирилл приказал остановиться и собрал всех командиров.

— Если мы устроим бой, — сказал он, — сюда слетятся и съедутся немалые силы красных. Мы, может, и отобьёмся, но к чему нам погоня? Чтобы привести большевиков за собою на базу, где хватает раненых и женщин?

— Что вы предлагаете, Кирилл Антонович? — спросил Петерс.

— Взять аэродром без единого выстрела! Ну как получится. Танки и броневики — это на крайний случай, чтобы прикрыть отход и отлёт. Но надо очень постараться действовать тихо. Пластуны, вам поручается штаб. Из-за монастырских стен не сильно-то разглядишь, что творится на поле аэродрома, но выходить оттуда всяким краскомам не нужно. Тех, кто выйдет, берёте в ножи.

Семилетов кивнул только — ясно, мол.

— Саид, твоя задача — аэродромная команда и рота охраны.

— Будем резать, — деловито кивнул Батыр.

Уговорившись о подаваемых сигналах, бойцы разошлись.

Пластуны отправились к монастырю, текинцы незаметно просочились на аэродром.

Танки и броневики сосредоточились между двумя рощами, готовые в любой момент выдвинуться к воротам обители или ударить с фланга по аэродромным службам.

Долго ли, коротко ли, но Саид Мередов вразвалочку подошёл к флагштоку, на котором полоскался красный флаг, и чуток приспустил его.

Это был знак — всё чисто, помех больше нет.

— Пилоты, — негромко сказал Кирилл, — ваш выход.

Более полусотни военлётов и летнабов пошагали в ногу — сухой, замкнутый капитан Вейгелин, жизнелюб-повеса поручик Буров, строгий Стоман, пухлый капитан Перепечин, и ещё, и ещё…

Ионин, Панкратьев, Арцеулов, Мигай, Оптовцев…

Дроздовцы из второй роты отправились за ними — исполнять обязанности солдат аэродромной команды.

А вокруг цвело и пахло лето!

Стояла отрадная пора первых дней июня, в садах зрели яблоки, зеленели поля — природа жила по-прежнему, не замечая человеческих безумств.

Из ангаров стали выкатывать «Де Хевиленды» и «Виккерсы». Лётчики неторопливо осматривали аппараты, прогревали моторы. Вот первый из «Сопвичей» занялся рулёжкой, вот и отмашка дана — биплан резво покатился, покачивая крыльями, взревел, разогнался как следует, взлетел…

Авинов не удержался, вернее, не выдержал томительного ожидания. Оставив за себя штабс-капитана Димитраша, Кирилл стремительно прошагал на аэродром.

Мельком заглянув в палатку, он увидел то, что и должен был, — трупы.

Красноармейцы лежали вповалку, заливая всё кровью.

Над ужасающими чёрными щелями разрезов на горлах уже кружились первые мухи.

Авинов перешёл к складам. Из ворот доносился приглушённый говор:

— Дюже тяжёлая, ваш-бродь, тридцать пудов!

— Вон тележка, накатываем бомбу… Осторожно только…

— Хэ-х… Ужель подымет такую-то тяжесть?

— «Ильюшка»-то? Да все четыре зараз, под крылья вывесим — и в небо…

— Трёхпудовки куда?

— Эти к «Де Хевилендам». Патроны, патроны берите!

— А всё не влезет, ваш-бродь.

— Что не влезет, на грузовиках свезём.

— На наших?

— Ха! А эти тебе чем не нравятся? Немцами сделаны, «бенцами» прозываются. Грузим!

У одного из «Муромцев» суетился Котов, намедни переведённый в военлёты.

Видно было, что Степан рад возвращению в небо, — этот «товарищ» воздух не только лёгкими вбирал, но и сердцем.

Первым пошёл на взлёт «Илья Муромец», пилотируемый штабс-капитаном Оптовцевым.

Огромные аэропланные бомбы прижимали машину к земле, ревущие моторы тянули в небо.

Моторы оказались сильнее — «Ильюшка» взлетел, медленно, плавно набирая высоту.

А вот уже и другой набирает скорость, разбегается…

Только тут зашевелились красвоенлёты, выглядывая и не понимая, как это их аэропланы взлетают. Сами, что ли? Пластуны взялись им объяснить суть дела и были очень доходчивы.

А тут и штабисты проснулись, негодуя на то, что казённый бензин тратится без их на то позволения. После то ли прозрел кто, то ли со страху, но поднялась стрельба. Горн проиграл тревогу и смолк, взвизгнув напоследок. Грянула пушчонка, паля неведомо куда.

Разношёрстный отряд красноармейцев повалил к аэродрому — нашлась работа пулемётчикам ОМСБОНа.

Бой то угасал, то разгорался по новой, а солдаты из второй роты деловито грузили трофейные «бенцы» бочками с горючим, ящиками с патронами, бомбами.

Проседая на рессорах, грузовики отъезжали, подкатывали новые.

Времени минуло совсем немного, а лётное поле опустело — четыре «Муромца», девять «Де Хевилендов», пять «Виккерсов», одиннадцать «Сопвичей» стаей улетали на юг.

Следом двинулись грузовые «Руссо-Балты» и «бенцы».

Последними Одрино покидал бронеотряд танков и взвод «Остинов», отстреливаясь от наседавших красных.

В тот же день «Муромцы Киевские» разбомбили железнодорожные узлы и склады в Орле, Брянске, Севске, Карачеве.

Обрушили мосты через Оку под Орлом, через Десну у Чертовичей, через Сейм возле Дмитриева.

На другое утро «ильюшки» совершили налёт на Курск, сбросив массу трёхпудовок на скопище эшелонов у Ямского вокзала.

В это время лёгкие «Де Хевиленды» охотились за будённовцами, сбрасывая на красную кавалерию трёхфунтовые бомбочки Гельгара и опрастывая целые ящики «стрелок» — увесистых заострённых штырей с жестяными стабилизаторами.

Падая вниз, они до того разгонялись, что гвоздили конников, прошивая тех вместе с лошадьми.

В течение недели 1-й батальон Туркула, 2-й батальон Жебрака-Русакевича и 3-й под командованием Манштейна совершили рейды по тылам — на грузовиках, под прикрытием бронеавтомобилей, они врывались в Брасово и Мальцеву Гуту, в Какоревку и Кропивну, в Острую Луку и Борщево, в Молодовое, Шаблыкино, Глинное, Алтухово…

Щегольски одетых комиссаров, в лихо замятых фуражках с красными звёздами, в ладных сапогах, с клоками намасленных волос, выпущенными из-под «фуранек», расстреливали на месте.

Красноармейцев, пожелавших перековаться в белогвардейцев, селили отдельно, испытывая в бою, закаляя в огне.

Харчи, отобранные у крестьян, раздавали по дворам, но и себя не забывали — семь эшелонов перехватили, нагружая «балты» американской ветчиной, английской тушёнкой, французским шоколадом, австралийскими галетами.

К середине июня ОМСБОН держал большевиков в страхе и напряжении по всей Орловской губернии, наведываясь в Тульскую, Курскую, Черниговскую, Калужскую.

Численность бригады выросла до шести тысяч солдат и офицеров, количество грузовиков и легковушек перевалило за две сотни, а самолёты, как всё чаще называли по-русски аэропланы, удалось сгруппировать в Сводный воздушный дивизион из десяти авиаотрядов — где по шесть, где по десятку аппаратов в отряде.

«Ильюшек» собрали отдельно — в эскадру воздушных кораблей.

А ровно через месяц после наступления Красной армии, 15 июня, удалось связаться по телеграфу с Харьковом, со штабом Добровольческой армии.

После взаимных проверок последовали взаимные поздравления, Авинов в лучших советских традициях передал «отчёт о проделанной работе» и получил приказ: живьём брать Троцкого.

17 июня личный бронепоезд «Предреввоенсовета» должен был проследовать через Орёл.