Бабочка для Украины (СИ) - Воронцов Александр Евгеньевич

— А бокс?

— Ну, боксируй пока, но больше не лезь на эстраду. Пока не лезь. Вполне возможно, что там, — Колесниченко снова ткнул пальцем в потолок, — найдут применение и этим твоим…ммм… "способностям". Но пока — никакой самодеятельности!

— Никакой?

— Виктор… Иванович. У тебя есть выбор — или сотрудничать с нами, то есть, работать в качестве сотрудника серьезной структуры государственного уровня…. Или сотрудничать с нами же в качестве подопытного кролика. Тебе разница ясна? Все понятно? Или разжевать?

— Да уж понятно… "Белая палата, желтый дом", так, да?

— Ну, примерно. И тесные запоры. И не только рот на замке. Так что, Виктор Иванович, у тебя сейчас все козыри на руках. Понятное дело, что про твои замашки кладоискателя, про оружие и прочие махинации мы молчим. Нет, все материалы у нас лежат, но не для шантажа — просто, если вдруг Витя Уткин внезапно душевно распереживается и угодит в клинику, ну, там нервное расстройство на фоне усталости или что-то еще, то мы сможем предъявить общественности плоды твоей деятельности и объяснить причины внезапного расстройства рассудка… Теперь понятно?

— Мда… Как было сказано в одном советском фильме… Его скоро снимут, кстати… Так вот, там шеф гестапо Мюллер говорит советскому разведчику Исаеву: "Как я Вас перевербовал? Быстренько и без всяких фокусов!" — Уткин снова криво ухмыльнулся.

— Что? У нас советское телевидение будет гестаповца показывать? Который советского разведчика вербует? Не может быть! — Колесниченко был ошарашен.

— Может-может! КГБ будет даже консультировать авторов сценария и режиссера. Но… Вы же сказали, товарищ старший лейтенант, никакой информации. Все, я умолкаю. Вы правы, конечно… Может, утопия, может, я и заигрался… Но, думаю, Комитет — действительно на сегодня реальная "крыша"…

— Не понял, что? Какая крыша?

— "Крыша" — это сленг такой, ну, прикрытие.

— Хм, возможно… Я бы назвал это — агентурное легендирование и силовое сопровождение. — Колесниченко снова поморщился от словечек Уткина.

Потом встал, давая понять, что разговор окончен. И перешел на официальщину.

— Итак, подписку я с Вас, Виктор Иванович Уткин, пока брать пока не буду. Позже подпишите стандартный договор, заявление на согласие сотрудничать, оформим Вас вначале на добровольных началах.

— "Сексотом" что ли? — Уткин снова осмелел и нагло улыбнулся.

— Сексотом. Негласным осведомителем. Пока Вы, Виктор Иванович, несовершеннолетний, мы не имеем право с Вами сотрудничать, как с гражданином, в полной мере. Но "стучать", как Вы и такие, как Вы, это называете, может и юный пионер. Точнее, комсомолец. В комсомол еще не вступили?

— Нет еще, в перспективе… — Уткин снова сдулся, поняв, что шуточки кончились.

— Ну, вот. Позже будут иные условия. Выгодные для Вас, Виктор Иванович, персонально.

Колесниченко немного помолчал. Потом неожиданно улыбнулся и закончил совсем уж по-родственному.

— Ты мужик, судя по всему, неглупый, так что прохиндиаду свою заканчивай, пора заниматься действительно важными делами. Государственной, я бы сказал, важности…

Одесса, год 1977, 1 января

…Сейчас, вспоминая тот разговор, Колесниченко готовился к примерно такому же варианту развития событий. Тем более, что ему предстоял разговор не просто с еще одним пришельцем из будущего — судя по досье, этот "попаданец" обладал солидным криминальным опытом и, скорее всего, криминальным прошлым. Раз сумел "построить" одесских авторитетов, которые были не простыми шаромыжниками, а серьезными ворами-"законниками". Таких людей взять просто "на арапа не получилось бы. Значит, этот Миша Филькенштейн по кличке Филин сам наверняка вор, причем, авторитетный. И если этот Уткин, серьезный мужик, чиновник, такое вытворял — то что ждать от профессионального преступника? Наверняка, планы по ограблению Госбанка СССР, не меньше. Или что-то в подобном ключе…

Но старший лейтенант ошибся…

— Я таки очень извиняюсь, но душа моя радуется от того, шо такая серьезная контора, как Комитет, наконец-то пришла до меня у гости.

Если бы Миша Филькенштейн не выглядел, как самый обыкновенный четырнадцатилетний еврейский подросток, Колесниченко бы подумал, что с ним говорит взрослый мужик. Точнее, даже не взрослый, а старый прожженный еврейский маклер. Но перед ним стоял нескладный, голенастый, мосластый и быстро растущий, но, тем не менее, какой-то нескладный юноша. И насмешливо улыбался. Вот в его глазах как раз и можно было увидеть того самого старого еврея…

Филькенштейн не стал дальше устраивать постановку по мотивам рассказов Бабеля, а сразу перешел к делу.

— Я так понимаю, Вы — старший лейтенант, может, капитан, да?

— Да, пока старший лейтенант Комите…

— Я понимаю, что Вы не из детской комнаты милиции. Не надо мне козырять ксивой, я Вас прошу. Я надеюсь, Вас не прислали разбирать те несчастные случаи, когда взрослые урки пытались обижать бедного еврейского мальчика? Нет? Вот и славно. Значит, Контору заинтересовали мои методы, я прав?

— Собственно, не только методы…

— Ага, прекрасно, дела обстоят даже лучше, чем я предполагал…

В это время в комнату зашла мама Миши, Изольда Самуиловна.

— Миша, ты таки привлек к себе внимание наших органов. Я тебе сколько говорила, что эти твои босяцкие выходки и улица станут причиной моей ранней смерти? Ты не бережешь свою маму, ты оставишь себя без родителей в раннем детстве, и никто не поможет тебе, когда ты окажешься там, где никогда не должен был оказаться…

— Мама, не делайте мине нервы, товарищ из органов всего лишь хочет наказать тех взрослых уродов, которые хотели миня немного испортить и научить тем самым босяцким выходкам, в которых Вы миня обвиняете. Мама, идите спокойно готовить таки Вашу рибу, а то она, как я чувствую, вот-вот сгорит от стыда за Вас.

Изольда Самуиловна, которой Колесниченко, чтобы его впустили в квартиру, пришлось показать милицейскую "корочку", всплеснув руками и с криком "Боже, риба!" умелась на кухню. В воздухе ощутимо запахло жареным.

— Приходится немного подстраиваться. В детстве в нашей семье еще похлеще разговаривали, я, став взрослым, совершенно отвык, так что немного утрирую… Так вот, дорогой товарищ, которого я, судя по моему прошлому, должен называть гражданином, я так понимаю, Вы не только в курсе того, что я, но и понимаете, кто я?

— Ну, в общих чертах. Кстати, насчет "что" — что это за "методы" у Вас? Бац — и три трупа. У вас ТАМ, — Колесниченко многозначительно показал глазами на потолок, — такие методы в ходу?

— Я дико извиняюсь, но давайте уточним: ТАМ — это где? — Филькенштейн мило улыбнулся.

— Ну, что ж. Я понимаю, что Вы, Михаил, взрослый человек. Поэтому и разговор у нас будет взрослый. Итак, организация, которую я представляю, в курсе Вашей настоящей сущности. Вы привлекли наше внимание тем, что не по-детски разобрались с взрослыми жуликами. Мало того — Вы смогли обосновать свои, скажем так, методы и свое поведение перед ворами. Которые — что неслыханно — дали Вам, Миша, в сущности, мальчику, полный карт-бланш. И теперь Вы здесь, на Молдаванке, один из "центровых". Согласитесь, ТАК не бывает! Отсюда простой логический вывод — или за Вашей спиной стоит кто-то очень серьезный, или Вы сами — очень серьезный. Мы проверили — никто за Вами не стоит. Значит, вариант номер два. Но поскольку, повторяю, ТАК не бывает и быть не может, присутствует какая-то аномалия.

— Браво! Я думаю, что вы таки капитан! — Филькенштейн засмеялся, потирая руки.

— Угадали — представление на капитана уже ушло наверх. Но вернемся к Вашему званию, — Колесниченко вцепился в собеседника мертвой хваткой.

— Сейчас у меня никаких званий, регалий и прочего…

— Значит, наши выводы верны? Вы — не отсюда?

Филькенштейн стер улыбку с лица и посмотрел на Колесниченко очень внимательно.