Восхождение (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович

– Эй, что тут происходит?! Стоять, полиция! – крикнул один из «офицеров» (рыжий и худой), как тут их называют, и потянулся за пистолетом. Пистолет застрял в кобуре, а напарник все еще пыхтя выбирался из машины. Я рванул дальше, прикрываясь от набегающей толпы корпусом рыжего копа, и тут произошло то, чего я совсем не ожидал. Ну вот что должен был сделать любой гопник, к которому обращается мент? Или застыть на месте, бросив нож или что у него там в виде оружие – или свалить как можно быстрее. Потому что это же милиционер! Это власть!

Что делает американский черный гопник? Он сходу налетает на копа и всаживает ему в грудь нож! Ах-ре-неть! Только и скажешь!

Он занес нож для второго удара, когда я очнулся и прыгнул вперед, оттолкнув копа в сторону. Больше я ничего сделать бы не сумел. Бандит само собой промахнулся, нож мелькнул в воздухе и скулу обожгла боль – зацепил! Не знаю, насколько сильно зацепил, но… мне только второго шрама на морде не хватало – и так морда сошрамом, как у какого-то трактирного вышибалы! Вот же сука!

Ярость, холодная, расчетливая ярость. И все стало на свои места – вот враг, вот я, и мне нужно врага убить. И больше никаких сомнений. Время бегства закончилось, настало время убивать!

Я блокирую руку с ножом своей левой рукой и правой бью в горло противника – и не просто бью, а так, чтобы двумя пальцами зацепить его трахею и вырвать к чертовой матери! Это непросто, надо суметь как следует попасть… но я попадаю. Противник стоит на ногах, но из его глотки бьет фонтан крови, пробиваясь между зажавшими горло черными пальцами с белой ладонью. Мне почему-то именно это бросилось в глаза – пальцы сверху черные, а подушечки и ладонь – белые. Глупо, конечно, но в такие моменты бросается в глаза вот такое… непривычное.

Грохнул выстрел, и рядом со мной из бордюрного камня выскочила искра. По мне бьют! Или по копу? Коп жив, он уже достал свой дурацкий ствол и взводит курок. Но пока он взведет его – нас нахрен расстреляют! И я прыгаю ко все еще стоящему на ногах, но уже мертвому негру, выворачиваю у него из руки нож и прикрываясь его телом бросаю выкидуху в стрелка, благо что он рядом, метров в семи от нас. Нож входит тому в шейную впадину, можно сказать – в горло. Целил-то я в грудь, но он наклонился (к моему удовлетворению и к своей беде), вот и попал ему чуть выше груди. Хорошо!

Трое остальных тоже начали палить – двое в толстяка, который довольно грамотно укрылся за дверцей машины и капотом, и расчетливо огрызался одиночными выстрелами (впрочем, абсолютно без толку, безбожно мазал), третий все-таки решил добить рыжего и соответственно меня – тем более что я уже ничем не укрыт. Первый мой противник и второй – уже повалились на мостовую и не служили для меня надежным укрытием.

Открыл огонь и рыжий, но то ли из-за того, что стрелял он с земли, то ли потому, что был ранен – толку от него было столько же, сколько от толстого напарника.

И тогда я решился – бросился ко второму парню, выхватил у него из руки пистолет (кстати, между прочим – кольт 1911! Никелированный!), и начал стрелять.

Первым же выстрелом я уложил того кадра, что палил в нас с рыжим – вышиб ему мозги. Я ведь снайпер, куда целюсь – туда и попадаю.

Еще двумя выстрелами свалил противников толстяка. Его, кстати, за время перестрелки похоже что успели ранить – я слышал, как он охнул и простонал: «Черт побери! Они меня достали, Джек!».

Последнего из нападавших я свалил уже тогда, когда он бросился бежать, выпустив в нашу сторону (в белый свет, как в копеечку, если не считать результатом разбитый рекламный щит) оставшиеся пули из своего магазина. Я попал ему в зад – прямо в центр, в самый анус. Если не сдохнет, то жить теперь будет очень трудно и мне кажется – проживет недолго. И это хорошо. Очень уж я не люблю всяческую шпану, особенно ту, что покушается на целостность моих кожных покровов. Латинос завопил, задергался на тротуаре, заливая его темной жидкостью, а я уже обернулся к рыжему копу, чтобы посмотреть – живой он, или уже откинулся. Он мне очень был нужен живым. Очень! Кто подтвердит, что это не я перемочил копов и черных бандитов?

Рыжий был жив и вполне даже бодр – он матерился, называя противников различными нехорошими именами и названиями, постоянно поминая их черные зады. Похоже, что я столкнулся с копом, который очень не любит черных. Впрочем – понятно, почему.

– Ты как? Как дела? – спросил я, и нагнулся над полицейским, рассматривая порез в его рубахе – Легкое вроде не задето. Пузырей на губах нет, крови нет – значит, не попал.

– Ты врач? – простонал мой собеседник – Я в норме, плечо проколол, сука! Посмотри, что с напарником! А я вызову помощь!

И я пошел к толстяку. Вот тому и правда досталось. Он получил две пули довольно-таки приличного калибра – одна перебила ему голень, вторая – вошла в ключицу. Он был в сознании, но дышал тяжело и похоже что не вполне понимал, что с ним происходил. Типа «поплыл». Из ноги хлестала кровь, из раны торчали белые кусочки кости, потому я тут же выдернул у него из штанов ремень и перетянул ногу выше раны – на полчаса хватит, а там скорая приедет, решат вопрос.

С ключицей было и сложнее, и проще – пуля прошла навылет, вырвав приличный кусок мяса из спины. Все, что я мог сделать – это снять с себя рубаху и перетянуть рану наискосок, через подмышку, чтобы хоть как-то утихомирить поток крови. Если скорая не приедет в ближайшие пятнадцать-двадцать минут – ему конец. Просто истечет кровью. О чем я и сообщил рыжему напарнику.

К тому времени, как я закончил импровизированную перевязку – коп уже потерял сознание, а я сидел над ним и ждал, когда же наконец приедет чертов реанимобиль.

Он приехал через пятнадцать минут, но раньше него приехали штук пять полицейских машин – завывая сиренами, сверкая яркими огнями. Все закрутилось, завертелось, а я все сидел и сидел, зажимая рану толстого копа и думал – чем же кончится вся эта бодяга.

А еще – как замечательно я умею попадать в неприятности, чтобы из них героически выкручиваться. Карма у меня такая, точно! Как там сказано? «Кого бог любит – того испытывает»! Ага… любит он меня испытывать, ох, как любит!

Глава 8

Мурыжили меня до самого утра. Опрашивали, допрашивали – хорошо, что я знаю язык, а еще лучше – что у меня с собой был паспорт.

И вообще здорово, что рыжий коп, Джек Райан, был ранен не очень серьезно – ублюдок пробил ему только плечо – и смог дать показания, в том числе и в мой адрес. Ну а я рассказал практически все так, как оно было: пошел гулять по вечернему городу, заблудился, зашел в бар, где сидели только черные. Меня оттуда прогнали. В баре я сказал, что хочу вызвать такси, и что у меня есть деньги. Вот и вызвал на себя интерес черных бандитов. Догнали, я бросился за помощью к полицейским, те напали на полицейских. Когда увидел, что бандит собирается добить Райана – вмешался и убил негодяя, чтобы он не смог закончить свое грязное дело. А потом забрал у него нож, метнул, и убил второго – который хотел застрелить и раненого, и меня. А когда бандиты подстрелили напарника Райана- его звали Джулио Герра, судя по всему итальянец – взял пистолет убитого ножом негодяя и перестрелял всех остальных. Вот, в общем-то и все.

На меня приходили смотреть, как на заморского зверя. Каковым, по большому счету, я и являлся. «Вот он, русский зверь! Вот он, „казак“! Видите, что творят?! Взял, и запросто перебил пятерых бандитов! Кадык вырвал голыми руками! Ножом зарезал! А потом из их же оружия перестрелял остальных! Вот это русские! И мы с ними собираемся воевать?!»

Смешно, ага, но эти полицейские смотрели на меня, как на чудо морское – весь отдел перебывал в комнате, где меня допрашивали!

Я сообщил, что нахожусь в Нью-Йорке по приглашению издательства «Фаррар, Страус и Жиру», что живу в отеле Ритц-Карлтон, и что в 12 дня у меня пресс-конференция. И просил меня побыстрее отпустить. Мне обещали, но побыстрее у них никак не вышло. Пока записали, пока прочитал и подписал, пока дождался вердикта начальства – вот время и прошло. И самое главное, что меня заставили дать подписку о невыезде из страны – до тех пор, пока прокуратура не примет решение по этому делу. Решат они, что я ни в чем не виноват, а совсем наоборот – кругом прав, так тому и быть. Поезжай, писатель, живи как хочешь. Ну а если не решат… думать об этом не хотелось.