Авиатор: назад в СССР 4 (СИ) - Дорин Михаил

— Не доверяете? — поинтересовался я.

— Мал ты ещё. Схватываешь быстро, но мал.

— А Барсов значит зрел?

— Ты не дерзи мне тут. На твой век ещё хватит войны, — сказал Буянов, выглянув в направлении здания высотного снаряжения, откуда доносился звук двигателя УАЗика. — Вон, едет Алексеевич. Лезь, давай в кабину.

Глава 26

Расстроил меня таким подходом Гаврилович. Хоть я и знаю великую мудрость, что на войну не просятся. Да только от неё никто и не бегает. С одной стороны, прав Иван Гаврилович. Сначала нужно мне подготовиться, налетать определённое время и пройти программу подготовки.

С другой, стремление показать себя в деле у меня просто запредельное. Для чего тогда столько лет подготовки в училище? Да и зря я, что ли совершал вынужденный переезд из одного тела в другое?

Томин после короткого разговора с Буяновым, забрался на своё место в заднюю кабину. Первым делом он проверил со мной связь, уточнил моё состояние и готовность.

— Так, ребя, делай всё, как и всегда. Я тебе оценку здесь не ставлю, — говорил командир по внутренней связи, пока мы выполняли процедуру запуска. — Но не забывай, что у нас два «огурца» под крылом. Сколько это взрывчатого вещества?

— Почти 200 килограмм, товарищ командир.

— Вот именно. Твоя задача сейчас — попасть в полигон и не попасть кому-нибудь по голове. Понял? — спросил он, произнеся вопрос на знакомом мне наречии Ближнего Востока.

— Вы знаете дари? — спросил я, проверяя органы управления и параметры силовой установки.

— Стараюсь познать язык нашего врага. В Афгане большая часть разговаривает на пушту и дари. Многие духи знают русский, — рассказывал командир. — Есть на запуске проблемы? — спросил он.

— Никак нет. Запрашиваем руление?

— Давай.

За время полётов в Осмоне я заметил, что при движении, как по земле, так и в воздухе, командиру никто не делает поблажек. Наверняка, Томин сам организовал так службу. Оно и правильно. В воздухе приоритеты обозначены в документах. Должность командира привилегий не даёт.

На полигон лететь всего ничего. Вот и я сразу после взлёта взял курс к третьему развороту круга полётов для применения бомб.

— Точка, 117й, добрый день. К вам для работы по 12 мишени, — вышел я на связь с руководителем полётов на полигоне.

— Вас понял, 117й. И вам доброго дня. Рассчитывайте к первому и по кругу для тактического захода.

В предыдущих полётах я достаточно пристрелялся, чтобы не выписывать лишние круги над мишенным полем. Погода хорошая, ветра почти нет, видимость и контрастность цели прекрасная. Вполне можно и не занимать лишний раз воздушное пространство.

— Готов сходу выполнить первый боевым, — сказал я в эфир.

— Вас понял. Рассчитывайте к третьему, заход боевым по 12-й мишени.

Пока я включал прицел, Валерий Алексеевич в задней кабине не забыл упомянуть, что я слегка усложнил своё задание.

— Настолько уверен в своих силах, что попадёшь с первого захода? — запросил он по внутренней связи.

— Так точно. Все расчёты есть, цель наблюдаю, готов работать.

— А я и посмотрю на тебя. Право на ошибку у тебя ещё есть, ребя.

Интересное у командира присказка «ребя». Невольно напоминает Голубева, у которого я частенько обзывался «мой юный друг».

За несколько секунд до третьего разворота, я начал вводить параметры в прицел и не упускать из виду цель. Работать нужно будет с пикирования, а высота ввода будет порядка 2000 метров.

— Точка, 117й, занимаю 2000, скорость 700, подхожу к третьему.

— 117й, третий по готовности, — разрешил мне выполнение разворота руководитель полётами на полигоне.

И снова начинаю потеть. Пару минут назад я был полностью уверен, что могу сходу залепить по мишени ФАБиной. А вот теперь, когда ещё нужно прицелиться, выдерживать скорость, правильно и вовремя ввести самолёт в пикирование… короче дел куча! Так промахнуться можно и мимо полигона.

Я немного поправился в кресле, чтобы сидеть как можно ровнее. На высотомере проконтролировал необходимую высоту, а на шкале прицела величину упреждения. Вроде всё хорошо, но как обычно что-нибудь, да забудешь.

— Точка, 117й, разворот на боевой, «главный» включил, — доложил я, включая тумблер «Тактический сброс».

— 117й, понял.

В кабине загорелась красная лампа «Взрыв», поддалось питание на кнопку РС на ручку управления самолётом.

— Индикатор «Бомбы на взрыв» горит. К сбросу готов, — прозвучал в ушах голос командира.

Ручку от себя и пошли пикировать на цель. Началась небольшая тряска. Видимо, появилась какая-то составляющая ветра. Пришлось выравнивать самолёт по курсу, поскольку метка на прицеле начала ходить из стороны в сторону.

— Цель наблюдаю.

— 117й понял, работу разрешил. После работы выход вправо.

Высота подходит к 1100 метров. Горит лампа «Пуск» на прицеле. Вот-вот сейчас уже надо сбрасывать, а мишень так и не встала ровненько на центральную марку. Уже 950! Ох, если не поймаю сейчас в прицел, нагоняй будет обеспечен.

— Поймал! Сброс! — громко произнёс я, нажимая кнопку РС, и энергично начал выходить из атаки.

Голова инстинктивно смотрит вправо, а там прямое попадание в мишень. Лампа на панели подвесок погасла, но напротив ещё одной бомбы горит зелёным.

— Точка, 117й, сброс произвёл, разрешите на повторный.

— 117й, разрешаю.

Моя вторая бомба легла аккуратно и точно, но не взорвалась. В этом моей вины нет, как высказался Томин.

— Это железяка. У неё всегда чего-нибудь да откажет. Ей простительно, — сказал он мне, когда мы отошли от полигона. — Нам с тобой такой роскоши никто дать не может. Для нас это смертельно. После посадки поговорим на бетонке.

Командир пока молчал и своих комментариев не произносил. Разговорился он, как и обещал, только после посадки, когда зарулили на стоянку и вылезли из кабины.

Полёт обсудили очень быстро, а дальше Алексеевич начал рассказывать хитрости и делится опытом с войны. Советы были и по поводу экономии топлива, когда дежуришь в зоне барражирования, по манёврам противоракетным и как эффективно бросить бомбы.

— Сам понимаешь, что нам, как истребителям на этой войне делать нечего. Догадался, ребя, почему? — спросил Томин, принимая от своего водителя фуражку.

— У духов своей авиации нет, а Пакистан и Иран не ссорятся с нами, хоть мы иногда и залетаем к ним. Пока не ссорятся.

— Правильное слово здесь это «пока». И, тем не менее, работёнка нам нашлась, и будет ещё находиться не раз. Время придёт и тебе придется накладывать марку на цель.

— Я понял, товарищ командир, что мне ещё рано, — ответил я. Итак понятно было, по косым взглядам начальников, что в бой меня не собираются пускать.

— Вот это хорошо. Не спеши жить, Родин. На твой век и правда хватит. Как я и сказал, через год твоя очередь в Афган. А пока, готовься.

Командир пожал мне руку, расписался в моей лётной книжке и пошёл к своему УАЗику.

Остался у меня осадочек на душе. Хотел я себя показать командованию. Судя по всему, зря я потел сейчас в кабине. Так сильно хотел всё сделать мастерски, что и про главное событие забыл.

— Родин, ты сегодня про собрание в столовой помнишь? Надеюсь, подготовился? — крикнул он мне, садясь в машину.

— Так точно.

— Это хорошо, ребя. Такие события я никогда не пропускаю, — сказал Валерий Алексеевич и укатил на своём служебном транспорте.

Офицерское собрание — это традиционное в армии мероприятие, способствующее сплочению воинского коллектива. Звучит красиво, а написано в брошюрах, инструкциях и телеграммах у замполитов ещё красивее.

А вообще, во все времена, собрание это законная, естественно относительно, возможность «нахрюкаться» на рабочем месте в присутствии начальников. Причём, они ещё и от тебя не будут отставать, а только поддержат своим стаканом.

В моё время бюрократизм доходил до абсурда. Выпускались инструкции, как нужно организовывать офицерские собрания. Мол, никто ж в армии не знает, как выпивать правильно. Вводились обязанности старших столов и всего мероприятия в целом. Да я когда читал эти документы, удивлялся креативности и юмору составителей этих инструкций.