— Вполне! — хихикнула девушка, церемонно беря меня под руку.
Мы заглянули в пирожковую, с холода окунаясь в тепло — и плотные слои аппетитнейших запахов. Пока Софи прихорашивалась, стоя за высоким круглым столиком, я взял пару пирожков, еще горячих.
Румяная продавщица с жутким ожерельем из крупных красных бусин, резво повернулась к огромному титану и налила два кофе с молоком в граненые стаканы.
Я в два приема перенес яства, и добродушно проворчал, чувствуя себя строптивым дядюшкой рядом со своевольной племянницей:
— Тебе какой? Один с мясом… Вот этот. Или этот? А другой — с капустой.
— А мне по половинке того и другого! — прыснула со смеху Софи. Отпив кофе, она глянула на меня поверх стеклянных граней. Взгляд синих глаз неожиданно наполнился печалью. — Андрей… Спасибо тебе за всё, за всё. Я понимаю, что благодарить надо было иным способом…
— Прекрати, — улыбнулся я.
— Да правда! — не унималась девушка. — И мне же самой было бы легче на душе! Наверное…
— Лучше скажи, кто он, — сказал я, унимая суетливые мыслишки.
— Илюша — тоже врач, только хирург. Кандидат наук!
— Ах, Илюша… — затянул я, не выходя из роли ревнивого дядюшки.
— Ну, Андре-ей… Я, может, и искала тебя для этого… Ну, как бы для благословления!
— Совет да любовь! — ухмыльнулся я. — Вот, правда, очень рад за тебя! Ну, беспокоюсь, конечно… Мало ли какой там Илюша! Будет еще девочек обижать…
— Не будет, чудо, — заворковала Софи, лучась. — Илюша хороший, и любит меня… А свадьба будет в апреле. И стану я Ганшина… Попробуй только не приди! — Она грозно погрозила мне пальцем, тут же теряясь: — И… Я тогда перееду к Илье. Томочка одна останется, ты навещай ее почаще… — Вспыхнув нервным румянцем, невеста накрыла ладонью мою руку и сказала тревожно: — Без намеков, Андрей! Эта девочка любит тебя не по-детски! Знаешь, ведь…
— Знаю, — вздохнул я. — Повезло мне с ней, повезло…
Вздохнул, малость преувеличивая трудности, уже существующие, и те, что могут возникнуть в ближайшие месяцы. Но всё же грела душу мысль — тебя любят и никогда не бросят, ни при каких обстоятельствах. Ни при каких.
— Ну, вот… Побегу я… — пробормотала Софи, тщательно вытирая руки салфеткой, каждый палец в отдельности, по выработавшейся привычке медика. Подхватив сумочку, она неловко чмокнула меня в щеку, роняя смущенное «Пока!»
— Пока…
Я проводил девушку взглядом, немного завидуя «Илюше», немного злорадствуя — синеглазка, хоть и остепенилась маленько, однако натура ее осталась прежней, импульсивной и шебутной.
Но и облегчение я тоже испытывал — устроилась судьба одной из «моих девчонок» и, вроде бы, удачно. Спасибо товарищу Ганшину, кандидату медицинских наук!
Я шагал домой, размышляя дорогой, где бы и как бы узнать побольше об этом хирурге. Ведь Софи не чужая мне.
Воистину, причудливо тасуется колода судеб…
Понедельник, 12 февраля. День
Ленинград, Измайловский проспект
После школы я проводил Мелкую до метро. Девушка была очень оживлена — болтала или рассказывала, посмеиваясь, о женихе Софи, какой он неловкий, да неуклюжий. Однако «невеста» клянется, что в операционной «Илюша» совсем иной — сосредоточенный, немногословный, спокойный до холодности. Ни одного лишнего движения, и только отрывистые команды отдает: «Скальпель! Тампон! Зажим!»
Щебеча чисто по-девчачьи, Тома брала порою паузы — запрокидывала лицо и жмурилась под редкими лучами, словно напитываясь светлотой, или льнула ко мне, прижимаясь легонько и пугливо, но улыбалась она постоянно, хотя бы робко, хотя бы глазами.
На «Техноложке» мы расстались. Я побрел домой, и вот теперь удовольствие в моем настроении заместилось беспокойством. За мной опять увязался тип в армейской ушанке, в сером пальто и в мятых штанах того же пасмурного цвета. Даже шарфик у него был в тон хмари.
«Серого» я заметил вчера, возвращаясь с прогулки — тот держался подальности, но шагал неотступно. Поначалу мне удалось убедить себя, что нам по дороге, и слежка здесь ни при чем. Правда, мне удалось оторваться… Нет, не так. Тип в сером проводил меня до самой «Стрелы», а когда я вышел из гастронома, его нигде не было. И вот, опять…
— Нормальные герои всегда идут в обход… — забурчал я, сворачивая в переулок. Нарочно не оборачиваясь, обогнул квартал…
А когда воротился к проспекту, «Серый» уже как будто ждал меня, топчась поодаль — стоял, засунув руки в карманы, весь какой-то сникший и обвислый, носком ботинка лениво ковыряя подмерзший сугроб. Я пошел — и он пошел. Как лошадь в поводу.
Что интересно, неожиданный соглядатай не вызывал у меня опаски, лишь будил некое тревожное любопытство. С криминалом я разобрался, команду Вудроффа наши прессуют, буквальным образом прохода не дают, а Минцеву сейчас и вовсе не до меня — Чернобурка вот-вот родит… Да и не работают парни из «семерки» так грубо, так неумело!
Подчиняясь порыву, я развернулся и зашагал навстречу мышке-«наружке». Вблизи я рассмотрел припухшее, обрюзгшее лицо «Серого», тронутое двухдневной щетиной, и широковатый красный нос, однако из списка особых примет горького пьяницы выбивались тонкие губы, твердо сжатые в некоем надменном бесстрастии, и зоркий взгляд прозрачных льдистых глаз — они то смятенно темнели, то взблёскивали иронией.
Остановившись в паре шагов от преследователя, я внятно и, как мог, спокойно сказал:
— Здравствуйте. Меня зовут Андрей, Андрей Соколов.
— Знаю, — ответил «Серый» обычным, невыразительным голосом. — И рад вашей реакции, Андрей… — Мельком оглядевшись, он заговорил рублено и сумбурно: — Не знаю толком, зачем, вообще, искал вас… Представляться не буду. Я шпион. Работаю на ЦРУ… Хотел было явиться с повинной к товарищу Блееру, но передумал. Может, и зря… Мне, как тому призраку, охота обрести покой… — Его взгляд будто заострился, сверкнул внимательно и прицельно. — Предполагаю, Андрей, что вас и самого завербовали… Верно? Ну, виниться не буду. Смысл? Моим заданием было сфотографировать сынков десяти сотрудников Военно-медицинской академии, причем так, чтобы на снимке были видны их отроческие уши. Скажу… вроде как, в качестве оправдания… М-м… Поначалу, когда я уже готов был сделать закладку, вдруг взял — и резко передумал. Противно стало. Мальчишки-то тут причем, думаю. И сжег снимки. И запил… — он брезгливо сморщился. — И всё равно передал фото! Зачем, главное? Ну, капнули мне Иудины доллары где-то в швейцарском банке. И что? Туда я всё равно не попаду — не хочу. Наездился в свое время…
Мой мозг работал напряженно и чётко, перебирая версию за версией, прикидывая варианты.
— Оригинальный вы человек… — затянул я, и с силой потер щеку. — Американцы с вами не делились информацией, это ясно, но… А есть догадки, почему именно персонал ВМА их так заинтересовал?
«Серый» глумливо ухмыльнулся.
— Это же американцы, Андрей! Насмотрелись голливудских страшилок, и вбили себе в голову, что их «Источник» — жертва опытов в подвалах академии! Опытов на мозге!
— Ах, вот оно что… «Франкенштейн», значит… Ну, спасибо. Хм… А оперативный псевдоним у вас есть? Я — «Странник».
Шпион усмехнулся и пожал протянутую мной руку.
— «Чемпион»!
Мы откланялись, и разошлись, двое нелегалов.
«Сдам гада! — думал я, унимая палящую злость. — Сегодня же! Звоню Минцеву и… Пусть порадует „Светика“. Ч-чемпион выискался… По литроболу! Если бы не этот… шпион Гадюкин… ничего бы не было! Агент „Странник“… А оно мне надо⁈ Сдам!»
Глава 18
Вторник, 13 февраля. День
Ленинград, проспект Огородникова
— Не похож… — рассеянно пробормотал Минцев, взглядывая на свой собственный карандашный набросок.
— А вы-то откуда знаете, как выглядит «Чемпион»? — изобразил я удивление. — Или он у вас в разработке?
— А? Нет-нет! — заерзал подполковник. — Это я про другого… человека. Хм… А этот, значит, вылитый «Чемпион»?
