Железный канцлер (СИ) - Старый Денис

*. *. *

Петербург.

21 мая 1799 года.

— Вы подвергаете государя опасности! — уже практически кричал Растопчин.

— Нисколько. Подобный способ передвижения уже был опробирован неоднократно. Я, почитай, полночи ездил и лично всё перепроверял, — отвечал я председателю Государственного Совета.

— Сумасброд! — в сердцах бросил Фёдор Фёдорович Растопчин.

— Считается ли сие, сударь, за оскорбление? — суровым тоном осведомился я.

— Вы ещё додумаетесь на дуэль меня вызвать, — сказал Растопчин и как-то спешно покинул меня.

Правда и я не стал настаивать на дуэли. Это был бы скандал из скандалов, когда два человека, почитай что второй в империи, я, и далеко не последний, Ростопчин, будем стреляться.

Да, мне удалось уговорить государя прокатиться на паровозе. И после тех трудов, которых мне это стоило, не сделать задуманного лишь только по истеричному заявлению Председателя Государственного Совета я не собирался. Тем более, что он не один такой. Да чего далеко ходить? Сам министр здравоохранения, мой друг, Зиневич, и тот читал мне лекцию, что скорость более чем в тридцать километров в час смертельна для человека. А я заявлял в более, чем сорок километров.

И, да, официально, языком от науки, сейчас считается французская метрическая система. Я так и не привык к этим аршинам, фунтам, локтям. Да и наука буксует. Я, к примеру некоторые вещи из квантовой физики, не могу описать в старой метрике.

И вот мы уже сели в мягкие кресла одного из двух вагонов, а паровоз, готовый стать первым в мире, призывно гудел. Сновали журналисты, причем я пригласил и английских и французских, прусских, итальянских. И всем оплачиваю проживание, питание и проезд. Иначе не желали ехать, кобенились. Так отписывались мои люди, отправленные в страны в том числе и для подбора лояльных, а лучше, продажных журналистов. Я же хотел международного резонанса.

— И какой русский не любит быстрой езды⁉ — пытался я создать атмосферу радости, а не страха, царившую в вагоне.

— Ну, мы когда-нибудь поедем? Или нужно сказать какое-то слово заветное? — пытался шутить император Павел Петрович, но я видел, что он чувствует себя некомфортно.

Вот только поздно уже. Слово государя в этом мире что-то да стоит. Раз сказал мне, пообещал, что проедется в поезде, так тому и быть.

— У-у-у! — был дан, как в театре, третий звонок-гудок и весёлое приключение началось.

Всё вокруг покрылось дымом, который также проник в приоткрытое окошко первого вагона поезда. Состав дёрнулся, вызывая недоумение и усугубляя страх. Даже Аракчеев, присутствующий здесь, как и доктор Зиневич, приблизились к государю, готовые прийти к нему на помощь. Я не ухмылялся, не улыбался, еле сдерживая все эти эмоции внутри. Представил, что я зашёл на борт какого-нибудь космического межгалактического корабля, и также проникся некоторым ужасом. Поезд для его нынешних пассажиров — это, наверное, даже более неизведанное здесь, чем некий фантастический корабль, способный бороздить просторы космоса.

И все же я мысленно улыбнулся. Все… миссия выполнена, Анна Коренина может быть довольной. А-то, поди, бедная бегает, все выискивает поезд, ан нет его. Нынче же появился.

Но, вот проходит минута, вторая, поезд неспешно набирает обороты, и государь уже меняет свой страх на некий детский трепет, глядя в окошко, как всё быстрее начинают мелькать деревья и кусты.

— Думаю, господа, что мы уже движемся со скоростью, недоступной большинству лошадям, — сказал император.

— Если позволите, Ваше Величество, примерно до 25 километров в час наша скорость, — заметил я.

— Ох, уж это ваше увлечение французскими измерениями, — уже восторженно говорил Император, хотя ранее мы с ним сильно спорили про метрические системы.

Между тем, поезд набирал обороты, и уже скоро первый круг нашего небольшого путешествия, длиной всего три километра, закончится и мы, либо пойдём на второй круг, либо остановимся. Это зависело от того, не вывешивал ли я в окно сигнализирующий знак, чтобы поезд замедлился.

Лишь после того, как мы проехали половину пути третьего круга, я вывесил всё-таки флаг, и поезд начал медленно, но неуклонно, замедляться.

— Сколько таких… как вы назвали… вагонов сможет потянуть эта паровая машина? — спросил Аракчеев.

Правильные вопросы задаёт, стервец, министр военных дел.

— Пока до пяти полностью гружённых вагонов, — ответил я.

— Две роты или батальон? — не унимался Аракчеев.

— Две роты с приданными им пятью пушками или же до четырех десятков конных с лошадьми, — продолжал просвещать я. — На Луганском заводе готовится к выпуску в серию паровоз почти вдвое мощнее.

— Неужели целый батальон утащит? — долей скепсиса спросил государь.

— На заводе идут расчёты, чтобы так всё и было, причём, со всем вооружением и припасами. Четырьмя паровозами можно перебросить из Петербурга в Москву за три дня полк, — говорил я под всеобщее изумление.

— Прошу простить меня, господа, но я не могу не высказать своё восхищение. Это… великолепно. А коль скоро подобную дорогу проложите из Петербурга в Москву? Это же сколько товаров можно перевести? — спросил Юсупов.

— Господин министр культуры, — сказал я, усмехаясь и акцентируя слово «культуры». — Вы наверное тот, кто создаёт вопросы по экономике. Я смотрел бы ещё глубже на проблему. Если мы проложим железную дорогу от Петербурга в Москву а далее на Нижний Новгород, то таким образом мы соединим Волжский торговый путь с Черным морем. Уже этим летом моя совместная концессия с господином казачьим атаманом Платовым запустит поезд от Дона к Волге. И так наши товары могут намного быстрее передвигаться из Балтики в Чёрное море в Каспий. С учетом пароходов, существенно быстрее.

— И, когда же? — спросил государь. — Звучит великолепно. Где подписать?

Настроение государя было… Да никогда оно таким не было. Он решил вопрос со своей семьей, пока что отправив всех заговорщиков в Восточную Сибирь, император вовсе после этого расцвел.

— Боюсь, Ваше Величество, что это будет очень дорого если быстрее, и очень долго, если дешевле, — ответил я.

— И сколько денег нужно? — спросил один из самых богатых людей России, Николай Борисович Юсупов.

— Необходимо построить ещё не менее трёх заводов, подобных Луганскому, и сверху ещё миллионов двадцать, — навскидку ответил я.

— Однако! — произнес государь.

— Да, Ваше Величество, вы владетель огромных территорий, оттого нам будет сложны сии начинания. Между тем, смею заметить, что мы останавливаемся. Ваше Величество, не соблаговолите ли увидеть ещё одну новинку? — сказал я, глядя на часы.

— Да чего уж там… Поражайте нас и далее, весело же, господа, — отвечал император.

Выйдя из вагона, на самой дальней точке железнодорожного полотна от Петербурга, я предложил государю назвать любую фразу, либо кодовое слово, которое он должен будет услышать сразу по прибытию в город. К моему удовольствию, его Величество согласился.

Я презентовал оптический телеграф. Тот самый, который уже работает на всём протяжении от Белгорода до Луганска и, который прокладывается до Одессы. Строительство этих башенок обходится мне в круглую сумму, и я небезосновательно считаю, что пора бы уже и государству вложиться в данный проект.

По прибытию на станцию нас встречал оркестр с «Маршем Славянки». Всё было помпезно, барышни махали ленточками, мужчины в строгих мундирах стояли по стойке смирно, ничем особым не махали.

Тут из построения вышел Януш Скрыжановский. Он строевым шагом приблизился к государю… Что характерно, дорогу Яношу преградил один из государевых слуг, мой человек. А так и охраны толком у императора нет.

— Дозвольте доложить, ваше императорское Величество! — чётко, по-военному спрашивал мой товарищ.

— Доложитесь! — с игривыми нотками в голосе повелел государь.

— Сперанский прожектёр и плут! — выкрикнул Янош, да так, что перекричал и шум толпы, и оркестр.

Хоть ты вызывай его на дуэль. Мог бы и тише сказать. Впрочем, я быстро догадался, что это и была та самая фраза, которую государь передал по оптическому телеграфу. Хотя, все равно Яношу достанется на орехи за то, что фразу услышал весь Петербург.