Князь Мещерский (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

Ага! К себе в дом мать с сестер брать не хочет. Оно и понятно: молодоженам нужно уединение, да и дом принадлежит Лизе. Я задумался. С одной стороны, можно оставить – ничего страшного. Квартиру выделили врачу, а как он ею распоряжается, прочих не касается. Но на репутации Миши это скажется не в лучшую сторону. Ему и без того завидуют: непозволительно молод по сравнению с другими врачами, но уже статский советник и кавалер орденов. Другие за десятилетия службы подобного не имеют. То, что Миша чин и ордена заслужил, завистникам по барабану: они в любом мире одинаковы. Почему у него есть, а у меня – нет? А тут еще родственников в казенной квартире поселил, сам съехав в собственный дом. Начнут ставить палки в колеса…

– Давай так, – сказал я. – Война, считай, кончилась: не сегодня-завтра подпишем с немцами мирный договор. Настанет время и мне вести Ольгу под венец: государыня обещала свадьбу после победы. Поселимся мы в Кремле: члену императорской семьи положено. Этот дом, – я обвел руками стены, – опустеет. Вот пусть твои и заселяются.

– Слишком щедрый дар, Валериан, – покачал головой Миша. – Извини, принять не могу. Ты и так для меня много сделал.

– А кто говорит про дар? – хмыкнул я. – Возьмешь на себя расходы по содержанию дома и прислуги. Мне все равно придется его кому-то сдавать, почему не тебе?

– Плату какую возьмешь? – насторожился Миша.

– Нисколько, только содержание. Члену императорской фамилии невместно зарабатывать на сдаче жилья. И не нужно. Мне полагается содержание из казны плюс жалованье. Я вообще думал закрыть дом на замок, но прислугу жалко: придется рассчитать. Где людям приткнуться? Если пообещаешь оставить их в доме и не обижать, то пользуйся.

– Спасибо, – сказал Миша. – Подумаю. С Лизой посоветуюсь.

– Подумай! – кивнул я, уже зная результат предстоящей беседы. Чтобы дочь купца отказалась от халявы? Не поверю.

– У меня к тебе просьба, – сказал Миша. – Даже неловко говорить после такого.

– Не стесняйся! – поощрил я.

– В госпитале меня приняли настороженно. Считают выскочкой, которой попал в случай и воспользовался связями.

И почему я не удивлен?..

– Серьезных операций не доверяют, – продолжил друг, – так, по мелочи. Боюсь, что на подобных ролях придется быть долго. Нужно как-то проявить себя, а возможности не дают. Я говорил с начальником госпиталя. Порфирий Свиридович отнесся душевно, но посоветовал обратиться к тебе. Если согласишься провести со мной несколько операций… Нет, ты не думай! – поспешил он. – Не за себя хлопочу, вернее, не только. Операции в госпитале нередко проводят по старинке, новых методов сторонятся. Хирурги там, конечно, хорошие, но…

– Не фронтовики, – дополнил я.

– Именно! – кивнул Миша. – На фронтах не бывали, в медсанбатах не служили. Операции готовят не спеша, рисковать не любят. Не все, конечно, такие, но осторожных хватает. А ведь есть случаи, когда медлить нельзя. Вчера двое раненых умерли – не дождались операции, хотя спасти их было можно, – он вздохнул.

– Договорились! – кивнул я. – Проведем серию показательных операций, пригласим на них ваших хирургов. Оперировать будем поочередно: сначала ты мне ассистируешь, потом я тебе. Пусть смотрят и учатся.

– Спасибо! – обрадовался Миша. – Когда приступим?

– Послезавтра. Чего зря тянуть?

– Я скажу об этом начальнику госпиталя, пусть даст команду. Приготовим раненых и операционную. К какому времени тебя ждать?

– К девяти приеду.

На том и порешили. В восемь тридцать я вышел из дома и сел в коляску, поданную Игнатом. Стоял не по осеннему ясный день, и я решил не поднимать верх – не то едешь, как в конуре. Игнат тронул лошадь. Полицейский у ворот выскочил из будки и отдал мне честь. Я в ответ кивнул. Хорошая служба у городового! Ночь сидит в будке, коротая время за чаем с булками, которыми его снабжает сердобольная кухарка. И не только булками. Встает Агафья чуть свет, разжигает плиту и начинает кошеварить. Сварив кашу, зовет городового. В представлении Агафьи человека, дежурившего ночь в будке, следует непременно накормить. Городовой, естественно, не отказывается. Каша у Агафьи вкусная, булки с пылу-жару – тем более. Не думаю, что жена полицейского его так кормит. Городовой доволен, ну, а мне все равно. Убийцы заберутся ко мне в дом? «Не верю!» – как говорил Станиславский. Слишком сложно. На улице? За мной ездит коляска с филерами. Думаю, Смирнов похлопотал – сильно тревожился. Почему я решил, что это филеры, а не, скажем, убийцы? Ведут себя соответственно. Проводив меня, скажем, до Кремля, терпеливо ждут возвращения. Никакой убийца не станет так светиться на охраняемой территории. Кремлевские жандармы мигом проверят: кто это на Красной площади маячит? Уверен, что уже проверили. Раз продолжают за мной ездить – охрана. Хотя «браунинг» все равно ношу с патроном в стволе – береженого бог бережет. Вот и сейчас он таится в кармане шинели: выхватить – один миг.

Коляска выехала из ворот и повернула налево по направлению к Красной площади. Проедем мимо Кремля, затем по Большому Москворецкому мосту, а там и до госпиталя рукой подать. Я с удовольствием смотрел на проплывавшие мимо здания. Район здесь престижный, дома красивые. Многие с колоннами и наружным декором. В моем мире таких не было или же их снесли. Москва много раз перестраивалась – столица…

Внезапно взгляд остановился на едущей навстречу коляске. Что-то в ней было не так. Так, верх коляски поднят, пассажиров не рассмотреть, хотя они есть – силуэты угадываются. Что же меня насторожило? Приглядевшись, я понял. Кучер! Он вел себя странно. Не сидел, как обычно, вальяжно на облучке, а застыл столбом, при этом старательно отводил взгляд в сторону. Как будто встретил знакомого, с которым не желает иметь дел. С кем, интересно? Со мной? Я вижу этого человека впервые. С Игнатом? Чем мой кучер ему насолил? Странно. Интуиция заверещала о тревоге. Я почувствовал, как похолодела спина. Рука скользнула в карман шинели и сжала рукоять «браунинга». Я выхватил пистолет и вскинул его, взяв на прицел приблизившуюся коляску. Если ошибся, ничего страшного – извинюсь. Но ошибки не случилось. Силуэты в коляски стали отчетливыми, проявились лица, блеснуло металлом оружие.

Стрелять мы начали одновременно. Над головой свистнули пули, слетела с головы сбитая одной из них фуражка, вскрикнув, свалился с облучка Игнат. Суки! Банг! Банг! Банг! В едущем навстречу экипаже исчезло одно из лиц, но второй террорист продолжил стрелять. Я отчетливо различал вспышки на кончике ствола его пистолета. Да что ж ты не уймешься, сволочь! У меня патронов в магазине осталось два, перезарядить не успею. По левой ладони, поддерживавшей рукоять «браунинга», будто палкой хватили, рука упала вниз. Попал, гад! Ничего, я и с правой… Банг! Удар в грудь, темнота…

В госпиталь Михаил пришел к восьми: следовало проверить, все ли готово? Облачившись в белый халат и шапочку, он осмотрел вымытую и продезинфицированную операционную, окинул взглядом подготовленные лекарства и инструмент, прикрытый чистой, вываренной в кипятке холстиной. Поднимать ее не стал – незачем нарушать стерильность. Об инструментах заботилась Лиза – она знает, что делать. Будет помогать при операциях: попросилась, а он не стал отказывать – имеет право. По его просьбе, Валериан проведет показательные операции, как он сам говорит, мастер-класс. Слово непривычное, но точное, Михаилу оно нравилось. Узнав о предстоящем событии, многие из хирургов госпиталя, стали проситься присутствовать и ассистировать. Каждому лестно помогать князю. Михаил никому не отказал, записал желающих в очередь, распределив их по времени. Не всем же в операционной толпиться – хирургов в госпитале много.

Первые из них стали подходить. Пришла и Лиза. Михаил поздоровался с ней сухо. На людях они старались не выказывать чувств, хотя в госпитале знали о предстоящей свадьбе – такого не скроешь. Это, к слову, тоже являлось причиной зависти. Такую красавицу молодой хирург в жены берет, да еще богатую! Подошли и другие сестры. Вроде, все.