Бродник (СИ) - Старый Денис

Некуда идти. Ведь Танаис тут же станет чьей-то наложницей. Понятно же, что другие кипчаки, задонские, западные, не будут уважительно относится к ней, красивой, но без силы, что может постоять за честь девушки. Погибнет Глеб, убьют Айрата, которые не смогут просто наблюдать за тем, как собираются позорить Танаис. И все… Так что было бы неплохо остановится здесь, в, казалось, уголке здравоумия, когда вокруг все сходят с ума.

— Утро вечер разум, — сказала немолодая служанка на ломанном языке.

И все согласились с ней. Только лишь Айрат то и дело бросал недобрые взгляды в сторону Глеба. Он понимал русскую речь, хоть и не слышал всего разговора дядьки и его племянницы. Но сразумел, что может получить себе конкурента за сердце красавицы Танаис.

Поселение

5 января 1238 года.

Солнце уже спряталось и не только за тучи, но и ушло с горизонта. Наступал не вечер, уже ночь. День был таков, долгий и сложный, противоречивый, что не подвести итоги и не поговорить с людьми было нельзя.

Я смотрел на сосредоточенные лица совета старейшин. Они смотрели на меня. Всё-таки если не чёрная кошка, то уж точно чёрный котёнок пробежал между нами. Такой, дикий, злой, способный если не сильно расцарапать человека, то оставить следы на руках того, кто его решил погладить

Сделанного не вернешь и недоверие нужно хоть как-то преодолевать. Иначе как жить и развиваться дальше? Вот и хмурился я, продавливая своим грозным взглядом людей.

Моё суровое серьёзное настроение, многозначительные паузы, не менее таинственные взгляды и жесты… Ничего из этого не сулило шутливого разговора или даже обычного.

— Мы убегали от войны, но от неё нигде не скрыться. Там, где войны нет, то много последствий от неё. Ошибся ли я с местом нашего побега? — я обвёл в очередной раз глазами собравшихся. — Разве же у нас кто-то умер? Али погиб кто в лютой сечи?

Собравшиеся молчали, ждали продолжения моей отповеди. Да, наверное, я не только говорил с ними, но и продолжал свой внутренний диалог, вываливая аргументы в пользу своего решения прибыть на Дон.

— Путь на север закрыт, на восток — также. Можно было идти на запад и в Киев, но и там половцы, пусть и большей частью союзной Руси, — но и они нам не помогут, — продолжал я свой монолог.

— А сюда по весне придут ордынцы, — Любава превращала мой монолог в диалог, или даже в дискуссию.

— Придут. И может так быть, что я им поклонюсь, — последняя фраза далась мне очень сложно.

Настолько, что это не могло пройти мимо собравшихся.

— А якоже «месть лютая», о чем ты вещал ранее? — явно с негативной интонацией спросил Мстивой.

Я не сразу ему ответил. Мне нужно было собраться с мыслями. Побороть то противоречие, которое во мне бурлило от уже произнесённого. Да, до сих пор не прошло желание срываться с места и бежать громить монгольские отряды, уводящие в рабство русских ремесленников, молодых мужчин, красивых женщин.

Вот только нужно включать голову и быть более изворотливым, чтобы побеждать. Ведь для победы, по сути, нужен один из двух основных факторов: сила, способная побеждать и переломить существующее положение дел; или, если силы недостает к открытой войне, ты партизанишь. Так меня учили еще в школе, так я воспитывался на подвигах белорусских, украинских, русских… советских партизан.

Долго размышляя, даже после того, как я уже, казалось бы, решил для себя принять второй вариант моей борьбы. Я до сих пор, как та собака на сене, не могу отказаться и от первого варианта — с грубой силой, но уже готов применять второй. Бить можно и нужно исподтишка.

А как хочется, чтобы вот так вот выйти в чистое поле, усмехнуться тысячам врагов, произнести шутку вроде того, что замаешься ты их хоронить после лютой сечи. Ну и — в бой, с выкаченной вперёд грудью и с мечом наперевес. Красивая, геройская, но, по сути, бессмысленная смерть.

Чтобы противостоять монголам в чистом поле, необходимо, чтобы было хотя бы тысяч двадцать ратников. Да таких, чтобы слаженно работали, с железной дисциплиной. И чтобы вооружены были чем-то, что неприятно удивило бы противника. Да и придумать тактику против их обстрелов из луков издали.

Нет, это нереально. Пока что. Где взять столько воинов? Но это еще один вопрос. Набрать войско можно хоть бы из наемников в Европе. Но дисциплина… Да нет, в этом направлении и думать забыть, если только без поддержки князей.

— Коли поведать вам кратко, что я мыслю и думаю, то скажу так: кланяться ордынцам не желаю, но выслеживать их после и бить из засады — вот мои чаяния и то, к чему склоняюсь я, — сказал я.

Мстивой ухмыльнулся. Конечно, я завернул, но для воина было главным — бить врага.

— А я уж было мыслить стал, что покориться ты удумал, а ещё того горше — сдать всех людей и встать рядом с татарвой супротив русичей, — сказал воин.

— Так, а после первой же засады придут ордынцы и выжгут нас всех, — сказала бабка Ведана. — Людям сия задумка не по нраву нынче придется. Они мирно жить желают. Так что сказать им, что поклонишься ордынцам, а они и не тронут, люди поверят и жить дале станут.

— Врать? — спросил я.

— Во благо! — ответила Ведана.

Я окинул взглядом присутствующих. Макар кивал в согласии, Мстивою было, как я понимал, уже все равно, что так с людьми и с бытом, он готов сражаться. Получается, что если соглать, то всем сестрам по серьгам раздастся? Тогда да, ложь во благо.

— Но если и выйдет замириться, показать, что мы не воюем, а дань приносим ордынцам, то не значит, что не будем готовится к войне и на поселении, и везде. И людям потребно говорить, что поставив крепость на острове, подготовив пороки, или как латиняне называют, катапульты, если у нас будет не менее сотни воинов… — я посмотрел на Мстивоя, чтобы тот продолжил мою мысль.

— Тогда кабы не две тысячи ордынцев нужно будет, иначе нас и не взять, — сказал он.

— И не пройти будет сюда великой конницей, а мы еще и засеки по весне почнем ладить… Но то на край, лучше избегать нам подобной войны, — сказал я.

Было видно, что Мстивой со мной согласен во всем и готов к подобному развитию. А вот бабка Ведана, на удивление бывшая сегодня согласная сомнениям деда Макара, в отрицание качала головой.

— Если всё по уму сделаем, да соберём тысячу ратников, то и против всей орды выстоять можно, — словно бы в него вселился хвастливый подросток, с огоньком в глазах говорил Мстивой.

Замечаю в последние дни за своим заместителем явную браваду. Он и побеждает в тренировочных поединках так, чтобы непременно показать превосходство. Как завидит Акулину, то грудь колесом. И всё-таки влюблённый мужчина несколько теряет связь с реальностью, возвращается в свои юные года, где большую часть ошибок человек совершает. Впрочем, по всему так выходит, что, может быть, и я начинаю влюбляться. Потому как не считаю мнение своего заместителя столь уж убогим и нереальным.

Но всё же я предлагал иное. Более приземленное и имеющее под собой обоснование.

— По большей части будем жить здесь. Но отберём те места в глухом лесу, куда добраться будет сложно или невозможно, если не знать как, чтобы детей и баб схоронить, коли уж придёт наш час стоять насмерть, — сказал я и вновь взял паузу, обратив внимание, как интенсивно качают головами в отрицание дед Макар и бабка Ведана. — Буде больше людей, то я бы сладил еще базу вдалеке, может и на Каме.

— Где? Туда больше месяца ходу! — удивился Макар.

— Надо, так и дойдем. Или получится…

Я замялся. Не нужно все же этим людям раскрывать мои перспективные планы. Слишком это сказочно пока звучит. Вот только нужно иметь и оперативные планы, тактические, ну и стратегические.

— Только думаю я, что лучше нам тайно бить ворога. Иметь такие места, куда людей, полоняных ордынцами, приводить, когда будем их отбивать. Но, если потребуется, то угождать ордынцам, — сказал я.

— Да коли им угождать, так придут и девок всех наших заберут, — они у нас холёные, любому мужу по нраву придутся, — выпалила ведьма.