Олегархат им. тов. Сталина (СИ) - Номен Квинтус

В Праге завершился эпический (то есть идеологический) срач между Дубчеком и Гусаком, и закончился он при полном удовлетворении сторон. То есть выглядело все так, будто победил Дубчек, но у меня мнение были иное. Не знаю уж, как оно было «в прошлой истории», а в этой товарищ Дубчек выдвинул идею поделить страну еще в начале шестидесятых — и его идея нашла, наконец, свое воплощение: вместо одной страны на карте мира появилось две. И, несмотря на то, что и тот, и другой были словаками, Дубчек возглавил «промышленно развитую Чехию», а Гусаку досталась «отсталая Словакия», которой он уже когда-то руководил. И хотя с моей точки зрения, «оба были хуже», я сочла, что развал (точнее, все же разделение) Чехословакии нам на руку. Но это было лишь моим мнением, а у того же Пантелеймона Кондратьевича мнение было совершенно иное, так что на срочно собранном совещании мне пришлось серьезно так поработать языком. И не только языком…

— Ну и что мы будем делать? — поинтересовался Генсек после краткого сообщения о произошедшем, — ведь Дубчек в Чехии готов социализм вообще по сути ликвидировать! Если его не остановить, что очень скоро Чехия пойдет по югославскому пути, и чешский народ…

— Ну и пусть идет куда угодно, нам на них просто срать.

— Это как «срать»? — возмутился Пантелеймон Кондратьевич.

— Показать как? — я встала и сделала вид, что расстегиваю брюки.

— Нет, я имел в виду фигурально… — растерянно ответил товарищ Пономаренко.

— А я имела в виду именно буквально. Я, между прочим, не забыла, что последний танк для вермахта завод в Праге выпустил уже в мае сорок пятого. И так же не забыла, как чехи немцев из Тешинской области выдворяли голыми и сирыми, там по пути несколько… много тысяч просто умерли, что даже не снизило, а просто уронило ниже плинтуса авторитет социализма и Советского Союза в частности в Европе. Так что если они хотят на волю в пампасы, то пусть валят. Нам они ничего вроде не должны, мы им тоже…

— Вы, Светлана Владимировна…

— Я что, про танк для вермахта ошиблась? Или про садизм по отношению к своим же гражданам, имеющих несчастье родиться немцами? Мы их не переделаем: они же все протестанты, даже если прикидываются атеистами, да и не хотим переделывать, это нам слишком дорого обойдется. А вот разгильдяев-словаков… их мы тоже не переделаем, но они по крайней мере нам гадить не станут. А если с ними по-нормальному общаться, то и пользу нам принесут.

— Но они, если уж вы религии коснулись, католики…

— Да мне плевать, пусть бы они хоть солнцепоклонниками были. С венграми у нас тоже…. Религиозные разногласия, да и не любят нас эти венгры, но мы же с ними очень взаимовыгодно торгуем, и они нелюбовь свою… нет, не прячут, но не выпячивают. Чисто деловые отношения, и обе стороны довольны тем, что не гадят друг другу в суп.

— А чехи, вы думаете, будут гадить?

— Вот в этом-то я вообще не сомневаюсь!

В этом я точно не сомневалась. Когда-то давно, еще в советские времена, мне мама купила очень хорошие чешские туфли в школу. Очень хорошие туфли, но в них, в незаметной глазу глубине, в стельку была воткнута стальная меднёная скрепка, гарантированно изуродовавшая бы мне ногу если бы я туфли эти хотя бы в магазине померила. Но мама их купила без примерки, потому что купила их в Москве, где была в командировке, а дед — вероятно про чехов что-то знавший, туфли, перед тем как их мне отдать, тщательно проверил. А затем в ответ на недоуменный вопрос мамы, которая не поняла, откуда там эта скоба могла появиться, дед ответил:

— Эти фашисты постоянно так делают, в каждой партии одна-две пары обуви с такими подлянками. Их вообще-то на таможне проверять должны, но разве все проверишь…

Так что мое отношение к чехам сформировалось еще в ранней юности и за все прошедшее время практически не изменилось. То есть я прекрасно знала, что и среди чехов есть немало очень хороших людей, но, похоже, сволочей среди них было больше. Что же до словаков… Конкретно товарищ Гусак в свое время загремел в тюрьму за то, что резко выступал против просталинской политики товарища Готвальда и из тюрьмы вышел благодаря провозглашенному Дубчеком «строительству социализма с человеческим лицом». Правда, он очень быстро сообразил, что получилось все же не лицо, а морда, к тому же самая отвратительная, и — судя по тому, что я о нем в «прошлой жизни» слышала — мнение свое он серьезно поменял. По крайней мере при нем его страна в целом была «за СССР», хотя большей частью из-за существенных экономических преференций, предоставляемых Советским Союзом Чехословакии. Но так как я изначально думала определенные преференции предоставить уже Словакии, то мне этот товарищ для реализации моих планов все же подходил. А к вечеру, когда это длившееся весь день совещание подошло к концу, и Пантелеймон Кондратьевич со мной согласился. Не в том смысле, что он решил, что я права, а в другом:

— Раз уж вы, Светлана Владимировна, так настаиваете, то попробуйте. Я даже допускаю, что у вас что-то хорошее все же получится, а вот относительно Чехии нам, мне кажется, стоит еще раз все тщательно продумать.

— Ну и думайте, а я своего мнения не поменяю. А с Гусаком я уже завтра утром поговорю, до Братиславы можно и на обычном самолете долететь…

— Я запрещаю вам лететь на другом самолете!

— Не волнуйтесь, Пантелеймон Кондратьевич, я безусловно учту ваше мнение по этому поводу.

— И все равно полетишь не на Иле? — хмыкнул Николай Семенович.

— Да, для таких полетов мне более чем достаточно Бебебешки. Да и шансов, что злые люди решат самолет сбить, будет поменьше…

«Бебебешкой» в народе прозвали изготовленный в КБ Бериева самолет для местных авиалиний. Небольшой, на два десятка пассажиров, зато способный сесть хоть на поле (разве что не на свежевспаханном) и летающий со скоростью под шестьсот километров в час. У меня (точнее, у Совмина) таких числилось шесть штук, и от серийных они отличались лишь установленной специальной системой связи и увеличенным баком, позволяющим летать на расстояние до трех тысяч километров (правда, всего с четырьмя пассажирами). Так что даже если в Братиславе мне керосинчика не нальют, его хватит даже на то, чтобы обратно в Москву вернуться. Но я была убеждена, что нальют, потому что у меня уже был для товарища Гусака подарочек. Очень ему нужный, и нужный вот прям щяз — а о том, что у меня такой подарочек был, даже мои начальники не знали.

Да и откуда бы им знать-то: это я «заранее» к такому сценарию готовилась, и — хотя вероятность его я оценивала как и вероятность встречи с динозавром (то есть в пятьдесят процентов), небольшой копеечки на его подготовку я все же не пожалела. А когда ехала на совещание на Старую площадь, я просто позвонила «куда надо» — и к полуночи все нужное уже ждало меня в Щелково. Очень нужное, но и довольно тяжелое, так что кроме меня пассажиров в самолете не было. Но для меня это было даже лучше: в пустом самолете можно легко место оборудовать для сна. А выспаться мне было необходимо: завтра с утра предстояли очень непростые переговоры. Товарищ Гусак уже был в курсе, что я прилечу, но вот с чем — об этом пока только я и знала. А когда об этом узнает и он…

Глава 23

Густав Гусак к социализму, как ни странно это может показаться, относился с неодобрением. Но его неодобрение все же больше относилось не к самому строю, а к тем идиотам, которые этот строй в Чехословакии внедряли. Верные ленинцы и воспитанники Коминтерна об экономике имели очень поверхностные понятия, а еще искренне считали, что Советский Союз за то, что они все из себя такие ленинцы, должен кормить. Однако обломись: в СССР руководить стали суровые прагматики, искренне считающие, что социалистическая интеграция должна быть взаимовыгодной — и с кормушкой сразу не сложилось. Советский Союз отказался задорого покупать их довольно средненького качества продукцию, а втюхать это еще куда-то стало практически невозможным «по политическим мотивам». Правда, политика тут была одна: капиталистам конкуренты не нужны, а если этот потенциальный «конкурент» по качеству вообще не конкурент, то сожрать его сам бог велел.