Римская рулетка - Ярвет Петр

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77

– Арки… – протянул Дмитрий Васильевич, – арочки. Вот такие же, как у вас всюду понатыканы, эстакады, виадуки и прочие насесты типа станция метро «Площадь Восстания»?

– Не такие же, – веско возразил архитектор, – а небывалой высоты, изящества и технологической новизны.

– Понятно. Слушайте, а зачем вы их все время строите?

– Рим-то на холмах, – подумав над неожиданным вопросом, пояснил Цертелий уже нормальным, но довольно озадаченным голосом.

– И что из этого? Вам обязательно надо, чтобы ваш водопровод был прямой, как стрела Феба светозарного? Из эстетических соображений?

– Так ведь вверх вода не потечет, – растерянно улыбнулся зодчий.

– А вы пробовали? Нет? Так попробуйте! Или у Фагория спросите, он как раз опыты по гидростатике проводит. Сил никаких с вами нет, вроде высокая цивилизация, а элементарных вещей… Ладно, мы побежали-побежали, – он подозвал рабов и открыл дверцу паланкина, – у меня еще три объекта. Трубы в землю, траншею зарыть, и завтра маршируйте тут хоть до посинения. Понятно?

Он уже собирался вспрыгнуть на носилки, как вдруг поглядел туда, где в беловатой вонючей жиже бочонка тонул обрубок белой керамической трубы. Как ни странно, при соприкосновении одного с другим содержимое бочки слабо, но заметно желтело. Хромин двумя пальцами выудил керамику и, наморщив нос, осмотрел мелкие желтые кристаллики, появившиеся на ее поверхности.

– Откуда, говоришь, розовая глина?

– С горы священного Арсения! – по-военному выпалил Цертелий. Давно замечено, что единственный, кто может довести закаленного борьбой со злонамеренной критикой гения до состояния подобострастия, это чиновник, которому на замыслы и идеи плевать, а вот штамп в паспорте он ставить не собирается, пока не уплачены необходимые взносы.

– То святого, – усмехнулся Хромин, – а то уже священного. Век живи, век учись. Арсений. Арсеникум. Знаешь, что такое мышьяк?

– Никак нет!

– А киноварь?

– Точно так! Краска. Ярко-красная. Ядовитая. – Друг детства архитектора тоже пошел по стезе изобразительного искусства, но не преуспел в росписи ваз. Недавно он был найден в собственной мастерской, изо рта у него пахло чесноком, а напротив стояла ваза, белая, с ярко-красной надписью «Пошли все на светлый Олимп!».

– Короче, я не разрешаю реализацию этих труб на твоем строительном объекте, – отрезал Хромин. – Не знаю, не знаю, куда ты их денешь и откуда новые возьмешь. Вот при свидетелях говорю, если ты их тут проложишь, тебя вскоре будут судить за отравление половины города. А это зрелище не для праздников. Так, мужики, а теперь поехали в баню. Ну, в термы, в термы ваши, боюсь, они опять там без шапочек в бассейне купаются.

Почетный гражданин города Рима некоторое время смотрел вслед удаляющимся носилкам. Потом подобрал с земли кусок снежно-белого желоба и попытался откусить.

– Пессимий, – сказал наблюдающий за архитектором Геварий, – продолжайте репетицию пока без меня.

И, дождавшись, когда с Марсова поля донесутся шепелявые команды: «С коровами, направо! Со снопами, прямо! Остальные – на месте!», положил тяжелую руку на плечо впавшему в творческую депрессию строителю:

– Не сходи с ума, гражданин. Я не люблю, когда мне хамят, но если вижу человека в беде, могу помочь. Насчет труб твоих возникла одна идея. Давай обмозгуем вместе?

В ночном дозоре на Везувии этой ночью стоял Эномай. Обычно дозорных выставляли парами, но Эномай, как соглашались все, особый случай. Сам черный как ночь, опытный гладиатор вглядывался в ночной мрак. При свете звезд видны были белки глаз, расположенные, впрочем, на такой нестандартной высоте, что обнаружить часового можно было бы, только упершись в могучий торс, укрепленный решетчатым панцирем. Анатолий Белаш говорил: «Где Эномай, там никого больше», подчеркивая таким образом особое доверие к чернокожему собрату по борьбе, возникшее в силу удивительной способности негра молчать и слушать.

– У тебя есть чему поучиться всем этим академикам-журналюгам! – говаривал Эномаю у походного костра Белосток. – Ты не перебиваешь, не лезешь со своим премудрым мнением, когда умные люди говорят. Король Артур, если написать латинскими буквами, будет Артурус! Правильно ведь? Ну, догадался уже? Арту-рус! Орда – Русь!

Эномай слушал, в моменты особенно глубокого понимания собеседника медленно кивая. Именно поэтому Белаш назначал его часовым часто и в одиночку. Если посреди ночи замучает бессонница в штабном шатре, всегда можно встать и под предлогом обхода постов высказать только что пришедшую в голову идею:

– Ты знаешь, как эти америкосы пушку называют? Кэннон. Вот я на песке напишу: С а NN о п. Два Эн рядом на что похоже? На Эм, правильно. Они просто еще и писать не умеют. Смотри теперь: СаМоп. Эти тухлые рэперы думают, что это «кам он!». В то время как это наш русский САМОПАЛ, искаженный глобалистической геополитикой. Вот такая вот пушка.

Но этой ночью, судя по всему, у вождя восставших оказалось лирическое настроение. Он долго глядел в огонь, возле которого, сидя на поваленном буке, пристроился с трудом переносящий высокогорный холод Эномай. Потом достал из-за голенища небольшую флягу, украшенную изображением странного животного с ветвистыми рогами, и основательно отхлебнул из узкого горлышка. Потом передал флягу часовому.

– Вообще-то, я не пью, – сказал Батя задумчиво, – но в этот день… Вернее, в этот вечер…

Эномай аккуратно принюхался широкими ноздрями. Какой-то придурью тянуло из фляжки, какой-то насекомой бесшабашностью и неадекватным бесстрашием. Один-единственный раз в жизни Эномай дрался с накурившимися конопляного зерна лодочниками-самнитами с Евфрата и запомнил, что людям, от которых так пахнет, нельзя позволять кусать и душить.

– Каждый год в этот вечер, – с широкой и мужественной ухмылкой говорил Анатолий Белосток, – я напиваюсь в полный анус. Но сейчас нам нельзя. Мы в бою. Да и фляжка у меня всего одна, и неизвестно еще, когда мы в Чудь попадем. Но ты все-таки глотни, Энюша. Выпей за здоровье тех, кто не предает… За тех, кто не ездит в «мерседесах» мерзких хачиков…

Эномай послушно запрокинул голову и задохнулся. Армянский коньяк, разлитый на улице Шевченко где-то в Подмосковье, явно не знал, в какое горло гладиатору идти.

– Аква вита! – усмехнулся довольный эффектом Белый Магистр. – За тебя-то я не боюсь, ты и под градусом никакую сволочь в лагерь не пустишь. Да и нет у нас предателей. Пара армян есть, но и те не предатели. Свои парни. Мужики.

Темнокожий гладиатор медленно мотал головой. Перед его глазами плыли разноцветные костры, сливаясь в хороводы. Слова вождя расплывались в воздухе и висли на ушах подобно морским водорослям или тем спагетти, которые будут производиться у подножия Везувия тысячи через две лет. Когда однажды их галеру перевернули ударом тарана в бок, Эномай поднялся из воды на мелководье, запруженном зеленой тиной, и пошел к берегу, а на ушах висели водоросли, лапчатые, черные, с круглыми семечками внутри. На берегу ждали римские легионеры с кандалами наготове.

– Баба, – продолжал беседу Белаш, грозя зачем-то часовому кулаком, – она предатель по натуре, по природе своей биологической. Она только и смотрит, от кого бы зачать. Вот появится такая перед тобой, вот начнет тебе толковать: ах, сильный, ах, смелый, ах, руки, ах, ноги, ах, не могу, ах, изнемогаю… А на самом деле она думает, как бы тебя кинуть… Она думает, сколько у тебя денег, – запомни это! Мля, всем им одна цена под вечер на Староневском у каждого фонаря. Ты ей сто баксов, и сразу – сильный и красивый. Ты ей штуку, и она с тобой на край света. Ты ей звонишь, а она уже у кого-то в «мерседесе», тот, понятное дело, не штуку стоит, а дороже. А уж если, блин, в кровати осечка, один раз, один-единственный раз…

Тут Белаш заметил, что гвоздит своего часового кулаком в плечо, отчего менее здоровый человек давно бы лежал пластом. Эномай только мотал головой, как будто выпил не глоток коньяка, а, по меньшей мере, бутылку абсента.

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77