Самолёт для валькирии (СИ) - Богатырев Александр Николаевич

Натин резко оборвала свои мысли. А мысли были более чем неуместные. Расслабилась, что ли?

"Вокруг творится -- неизвестно что, а ты чем занимаешься?!! - обругала она себя. - Иди разбирайся! И если эти Эсторские ничего не замечают, то кому как не тебе в этом разбираться?!".

А разбираться было с чем.

Внимательная к окружению, к реакции этого окружения на них, Натин заметила, что отношение это очень... неоднозначное.

Как-то эти месье-мадам-мадемуазель к ним относились... особенно. Одни встречали их очень восторженно. Кто-то даже преклонялся, но вместе с тем, чувствовалось и другое, что было разлито в этом обществе. И это нечто не было простым пренебрежением людей другой нации или культуры.

Если Эсторских воспринимали больше как неких европейцев, как своих, хоть и весьма эксцентричных, то вот к ней относились... Тут даже термин "неоднозначно" сильно не подходит.

Она вспомнила, то время, когда она, будучи ещё не связанная с братьями, искала наиболее удобное место, чтобы закрепиться, и её занесло в Англию.

Если она была одета богато -- к ней относились как богатой... иностранке. Но стоило ей одеться чуть поскромнее, даже на уровне небедных слоёв населения, как резко наступала перемена: к ней начинали относиться как к скоту.

Скоту без мозгов, которым не просто можно, а должно помыкать как овцой.

Её тогда это не просто взбесило. После нескольких таких предъявлений неприятностей, ей даже помыслить о том, чтобы представиться не как принцессой, было изрядно противно... и страшно. И эта ситуация её изрядно нервировала.

С одной стороны, "её княжество" по ту сторону Барьера, по ту сторону Реальности, в другой Ветви Вероятности. И тут она, по большому счёту, никто. Так, одна из бесчисленного множества. Чтобы стать снова принцессой, ей надо было вернуться в Атталу. Но и отказаться от образа ЗДЕСЬ было даже не просто трудно, а опасно.

Да, была и другая опасность -- прослыть мошенницей. Но пока она не столкнулась с братьями, выходила из положения тем, что потихоньку сбывала награбленное в графском замке.

Тогда, в замке, после вырезания всей банды графа, хоть и было противно шарить по комнатам, воняющим кровью и содержимым кишечников бандитов которые она вскрыла в процессе завоевания личной свободы, однако пришлось. Как раз из соображений, что надо бы что-то такое из местной валюты, ценностей.

Но как-то оно быстро всё нашлось... Так что статусные цацки и уровень потребления она себе обеспечила. На время. Пока не встретила братьев и не вошла в их команду.

И тут снова это проклятие, - а она отношение к себе воспринимала как проклятие -- её догнало. Здесь, в Париже.

И дёрнул же её чёрт, вырядиться поскромнее!

Находясь рядом с братьями, она действительно расслабилась. Почувствовала некую стабильность. И захотелось статус принцессы, снять с себя, и как то самое дорогое платье, что определяло его, сложить в сундук. До лучших времён. Да и сама по себе психомаска, установленная перед внедрением в княжество Аттала, уже достаточно "полиняла". Вернулось её естественное, природное флегматично-снисходительное отношение к неуклюжести окружающих. Но тут, в Париже...

Она долго наблюдала за тем, как относятся к людям разного статуса. И выбрала, как ей казалось, "золотую середину": некая мадемуазель, не бедная, но и не слишком богатая, на которую не обращают слишком уж пристального внимания, но и не пытаются игнорировать, как представителей низов. Подобрала соответствующее этому слою платье, и приготовилась было, слегка расслабиться, прогуляться по магазинам, посидеть в кафешантанах, посмотреть на людей. И тут жуткий облом!

Уже в магазинах, когда общалась с продавцами, она почувствовала, что что-то не так. Эти лавочники, общаясь вполне учтиво с такими же по статусу, под который вырядилась Натин, но с самой Натин!... Как с кем-то презренным.

Даже с проститутками и разными профурсетками они обращались более любезно. А тут... как со слабоумной.

Один раз -- подумала, что ошиблись.

Второй раз -- совпадение.

Но когда эта муть стала повторяться каждый раз и непрерывно...

За всем этим отношением что-то явно стояло. Не могло не стоять. Что-то чего она явно не знала.

Вот так, напряжённо думая про "контексты культур" она зашла в кафешантан. Но чего-либо заказать еле успела. И то -- по мелочи. Кофе с бисквитом.

Уже когда садилась за столик, обратила внимание на полупьяную компанию каких-то юношей. Явно не из богатых семей. Семей лавочников. Но не более. Компания вела себя изрядно шумно, что заставило других парижан, зашедших на чашечку кофе, пересесть подальше.

Натин же, будучи не в духе, проигнорировала этих балбесов и села за первый же попавшийся свободный столик. Настроение у неё было такое, что даже хотелось устроить скандал. Чтобы сорвать злость.

Первые минуты, молодёжь была занята собой. Но вскоре кто-то заметил, мрачную соседку, явно неевропейской наружности и в небогатом одеянии. И этот кто-то тут же предложил своему товарищу "монголку в постель". А когда тот поинтересовался какую, просто указал тому через плечо. На Натин.

Натин решила сдержаться и сделать вид, что ничего не слышала. Но не тут-то было. Компания тут же подхватила, как ей казалось, удачную тему для шуток и они посыпались на Натин как из рога изобилия.

Уже через минуту она поняла, что её держат не просто за представителя "жёлтой нации", а за дебильную.

Натин медленно начала закипать. Но всё равно, памятуя о том, что психомаску надо бы до конца стереть, держала себя в руках. Только барабанная дробь всё более жёстко выбиваемая пальцами по столу могла выдать её волнение. Она думала, что если игнорировать этих пьяных идиотов, то всё ещё как-то само рассосётся. Тем более, что можно было просто сосредоточиться на пении артистов на эстраде.

Кстати, тут пели всегда очень даже хорошо, за что этот кафешантан и приглянулся Натин.

Она демонстративно отвернулась к эстраде, но это не помогло. Вскоре хлыщ, наиболее усердствовавший в подколках своего дружка, решил что настала пора перетащить "монголку" к себе за столик и продолжить веселье.

Он тяжело поднялся со стула и сделав пару шагов опёрся кулаками на стол, за которым сидела Натин. Та подняла на него ничего хорошего не обещающий взгляд, но балбеса это не проняло. Даже наоборот, он попытался с ней заговорить. Причём коверкая слова, говоря рубленными фразами. Так обычно говорят с людьми очень плохо знающими язык. Или... и... с дебилами. Чтобы хоть что-то было им понятно.

То, что это просто шпана города Парижа, было ясно. Шпана респектабельная, не то отребье, что грабит в подворотнях. Но не менее мерзкая.

Также было ясно, что её прилюдно очень серьёзно оскорбили. И спускать это никак было нельзя. Уже половина посетителей кафешантана с некоторой неприязнью, но и с нездоровым интересом наблюдала за происходящим вокруг Натин.

Это было уже слишком серьёзно. Внешность у неё приметная. Даже слишком. И то, что она ещё не примелькалась, лишь дело времени. И когда свяжут происшествие в кафешантане с "известной мадемуазель Натин из группы русских авиаторов", то вот тут -- уже будет худо. Пятно ляжет и на неё, и, что хуже, на всех русских, ныне находящихся в Париже. А то, что репутацию уже она не сможет отмыть -- ясно и подавно.

Натин, мысленно распрощалась с идеей "прекратить барагозить", как выражались братья, и уже совершенно по иному взглянула на подошедшего хама. Краем глаза она уже отметила, что за всем этим внимательно наблюдают уже не половина, а как бы не все посетители кафешантана. Некоторые барышни и молодые люди, даже привстали со своих мест, чтобы лучше видеть. Их широко раскрытые от любопытства глаза и рты были видны повсюду.

- Месье, не знаю как вас там! - ледяным тоном начала Натин. - Вы осознаёте, что сейчас наносите НАМ, тяжкое оскорбление, которое может быть смыто только кровью?