– А еще лейб-акушера к роженице не допустили, – сощурился он.
Ага, настучал немец. Небось на лестнице царя перехватил.
– Такова была воля ее императорского величества, – поклонился я.
– Это она велела вам взять акушера за ворот, вытащить за дверь и пригрозить заколоть шпагой, если вздумает воротиться? – улыбнулся царь.
– Извините, ваше императорское величество, – вздохнул я. – Но что оставалось делать? Этот немец лез к ее величеству с грязными руками и в мундире полном микробов. Я предложил ему вымыть руки и надеть чистый халат. В ответ он с пренебрежением заявил, что лучше знает, как следует принимать роды.
– Что такое микробы? – заинтересовался Александр.
– Мельчайшие крохотные существа, которые обитают вокруг нас. Можно рассмотреть только в микроскоп. Попадая в рану, могут вызвать воспаление – вплоть до заражения крови. Потому роды надлежит принимать в чистой одежде, проглаженной утюгом, руки не только тщательно вымыть, но и протереть спиртом. Если акушер этого не знает, то следует гнать его в шею! Убьет мать и ребенка.
– Забываю, что вы лекарь, – вздохнул царь. – В это трудно верить, глядя на ваш мундир и ордена. Ладно, с акушером сам поговорю. Вы принесли мне великую радость, граф. Что хотите в награду?
– Позвольте после войны открыть лазарет для рожениц и акушерское училище для женщин.
– Странное желание, – удивился он. – Почему для женщин?
– Они к этому способны. К тому же роженице легче с дамой-акушером, не будет стесняться. Ее величество, – я кивнул на постель, – одобрила.
– Если такова воля супруги, не возражаю, – развел он руками. – Но это не награда, Платон Сергеевич. Как понимаю, лазарет и училище собираетесь содержать за свой кошт?
– Именно так.
– Тогда жалую вам десять тысяч душ из казны.
– Благодарю, ваше императорское величество, – поклонился я.
– А теперь идите, Платон Сергеевич, – сказал он. – Хочу побыть с сыном и супругой. И постарайтесь никого не заколоть за дверью.
Он улыбнулся и пошел к постели…
* * *
15 июня объединенная армии России, Пруссии и Швеции (последняя присоединилась к коалиции в последний момент) форсировала Эльбу и подошла к Лейпцигу. По иронии судьбы именно здесь, как и в моем времени, должна была состояться грандиозная битва. Переправа через реку прошла без сучка и задоринки. Я подсказал Багратиону, как навести мост из заранее подготовленных понтонов, которые соединяют в цепь на своем берегу, а затем течение разворачивает ее поперек реки. Князь опробовал метод на Шпрее, убедился в его эффективности и отдал соответствующий приказ. Переправы наводили русские саперы. Наплавных мостов построили несколько – в тех местах, где французы нас не ждали. Первой на левый берег реки перешла кавалерия, следом двинулась пехота и пушки. Поняв, что его обыграли, Даву отвел войска к Лейпцигу, где и укрепился, заняв господствующие высоты. 21 июня обе армии встали друг против друга и принялись готовиться к сражению, которое обещало стать кровопролитным. Войска коалиции под командованием Багратиона, считай, Александра I, превосходили французов численностью, но уступали им в плане организации и дисциплины. Разноязыкая армия, где пруссаки и шведы подчинятся Багратиону номинально. Захотят – выполнят приказ, саботируют – что ты им сделаешь? Нажалуешься Фридриху Вильгельму или Бернадоту[3]? Ну, погрозят они пальцем виновнику, возможно, отберут какой-то орденок, но битва-то проиграна.
На душе у меня было погано: крови прольется море. В моем времени французы под Лейпцигом потеряли около 70 тысяч человек, включая пленных, союзники – около 54 тысяч ранеными и убитыми, из которых 23 тысячи – русские солдаты и офицера. Получил смертельное ранение генерал-лейтенант Неверовский, были убиты еще семь генералов. В русской армии царила мрачная решимость: все собирались драться, но подъема, который имелся в России, не наблюдалось. Воспользовавшись паузой, я навестил свой полк, где по-прежнему числился командиром. Так здесь принято: служишь в Свите, но по спискам – в полку.
Услышанное от Спешнева встревожило. Полк собирались использовать как обычный егерский. То есть ставить в линию, стрелять по колоннам французов, а потом идти в штыки. Представляю потери… Мой бывший батальон – де-факто спецназ в этом времени. Бросить его в рукопашную – идиотизм. Только начальство не убедишь. Кто станет слушать майора, пусть даже из Свиты императора? Сходить к Багратиону? Пошлет. Он все понимает, но царь требует победы – решительной и безоговорочной. Тут не до какого-то полка.
Офицеры ходили мрачными, и я предложил Спешневу посидеть, как бывало. Он согласился. Быстро организовали стол. Провианта хватало – пруссаки поставляли его бесперебойно. Кое-что прикупили у маркитантов. Нашлось, что выпить и закусить. После пары тостов я взял гитару:
Мы так давно, мы так давно не отдыхали.
Нам было просто не до отдыха с тобой.
Мы пол-Европы пешим маршем прошагали,
И завтра, завтра, наконец, последний бой.
Еще немного, еще чуть-чуть…
Последний бой – он трудный самый.
А я в Россию, домой хочу,
Я так давно не видел маму!..[4]
Лица старших офицеров посуровели, у юных прапорщиков – наоборот приобрели мечтательное выражение. Сейчас добавим:
Который год нам нет житья от антихристов.
Который год соленый пот и кровь рекой.
Ну, что ж, друзья сойдемся завтра в поле чистом.
Я так скажу: «Месье, пора вам на покой…»
Офицеры заулыбались. Пою припев и завершаю:
Последний раз сойдемся завтра в рукопашной,
Последний раз России сможем послужить.
А за нее и помереть совсем не страшно,
Хоть каждый все-таки надеется дожить!..
– Умеете вы настроение поднять, Платон Сергеевич, – сказал Спешнев, когда я смолк. – Что ж: последний – так последний! – Он сжал кулак.
– Хотел быть завтра с вами! – вздохнул я. – Только не позволят.
– Вам нельзя, – покрутил головой Синицын. – Мы сгинем – невелика потеря, а вот вы у России такой один. Сколько уже сделали! Говорят, даже наследника у государыни приняли.
– Было дело, – кивнул я. – Ее императорское величество так пожелала.
– А еще немца-акушера пинками от государыни прогнали, – продолжил Потапович.
Надо же! И здесь знают.
– Пинать не пинал, но за шиворот волок, – признался я. – А вот нечего к русской императрице с грязными лапами лезть!
Офицеры захохотали.
– Какой он, наследник? – спросил Синицын.
– Младенец, как младенец, – пожал я плечами. – Ест, спит, пачкает пеленки. Даст Бог, вырастет умным и здоровым.
– Сохрани его Господь! – перекрестился Синицын. Другие офицеры поддержали. Любят здесь царя, это не в двадцатом веке.
Из полка я вернулся в приподнятом настроении, но мне его мгновенно испортили.
– Где вас носило, граф?! – раздраженно напустился на меня царь, к которому меня потащили сразу по прибытию.
– Навестил свой полк, – ответил я. – Счел нужным сделать это перед сражением.
– Ваша обязанность – неотлучно находиться при моей особе! – отрезал Александр. – Почему вас должно искать?
– Виноват, ваше императорское величество! – поклонился я.
– Ладно, – махнул он рукой. – Слушайте меня. Даву, едва выслушав наши предложения, приказал отправить парламентеров обратно. Не вышло у них. Помнится, выказывали желание говорить с маршалом?
– Точно так, – подтвердил я.
– Вот и поезжайте! Если примет…
– Что могу ему обещать?
