Взгляд василиска - Оченков Иван Валерьевич

Глава 10

С началом войны жизнь семейства Егоровых переменилась совершенно. Призванный в армию Ефим Иванович целыми днями пропадал на службе, Мила все время проводила в госпитале, а Сережа и вовсе неизвестно где. Милейшая же Капитолина Сергеевна осталась одна. Впрочем, скучать ей было некогда. Служившая у них китайская прислуга разбежалась, а необходимость держать в порядке дом, стирать и готовить на всю семью пищу никуда не делась. Будь на месте мадам Егоровой дама другого склада, у нее, возможно, опустились бы руки от свалившихся на нее забот, но уроженка славного города Одессы была не такова. Поэтому каждый вечер, когда члены семьи добирались-таки до дома их ждал вкусный ужин, чистое белье и горячая вода. Вот и теперь, проголодавшиеся за день Сережа и Ефим Иванович с наслаждением работали ложками, и только Людмила отчего-то ела без аппетита.

— Мила, ты почему плохо кушаешь, тебе, что совсем невкусно?

— Ну что ты Капочка, очень вкусно…

— Еще бы невкусно! Ты себе не представляешь, сколько теперь стоят продукты в городе. Посмотри на эту курицу, за нее просили полтора рубля и никак не хотели уступить даже гривенника. Я их спрашиваю, если ваша курочка несет золотые яйца, то зачем вы ее зарезали, а если нет, то почему вы хотите столько денег? Господи, чтобы сказала наша покойная мама, если бы узнала, что я покупаю кур по такой цене! Да она бы заперла меня в доме и никогда не пускала бы больше на Привоз! Мила немедленно кушай или у меня сердце разорвется глядя на тебя.

— Прости родная, просто я немножко устала.

— Немножко устала? Да на тебе смотреть больно, ты совсем себя не бережешь в своем госпитале! Только посмотри на кого ты стала похожа, раньше, когда ты шла по улице, на тебя не оборачивались только телеграфные столбы, а теперь никто и не посмотрит. Фима что ты молчишь? На твоей свояченице лица нет, а тебе и горя мало!

— Много раненых? — сочувственно спросил Ефим Иванович, отставив ложку.

— Много, — вздохнув, ответила сестра милосердия, — в основном моряки, раненые в Дальнем. Да еще с миноносцев случается, доставляют.

— Да, миноносцы каждую ночь ходят в дело, — покачал головой глава семьи.

— Мила, а, правда, что великие князья заходили к вам? — вступил в разговор наевшийся наконец Сережа.

Услышав вопрос племянника, Людмила Сергеевна нахмурилась. Действительно, быстро ставшие известными на весь Квантун своими кутежами августейшие братцы Кирилл и Борис удостоили своим посещением раненых героев находившихся на излечении. Хуже всего было, что Мила услышала только «великий князь» и, недослушав, выбежала навстречу. Какая бездна разочарования ожидала ее в палате. Вместо неизменно вежливого и деликатного Алексея Михайловича, давно ставшего любимцем всего Порт-Артура, тяжелораненых с нескрываемой скукой осматривали его кузены Кирилл и Борис Владимировичи. Окруженные свитой прихлебателей и госпитального начальства, великие князья награждали раненых георгиевскими крестами.

— Поздравляю вас, братцы, георгиевскими кавалерами и желаю скорейшего выздоровления, — говорил невыразительным голосом Кирилл, желая очевидно лишь, чтобы все быстрее закончилось.

— Покорно благодарим ваше императорское высочество, — без малейшего энтузиазма бубнили в ответ награжденные.

— Как же им не выздоравливать с таким то уходом, — развязно воскликнул Борис, заметивший вошедшую Милу, — я право, не отказался бы получить ранение, если бы за мной стала ухаживать такая красавица!

Толпящиеся вокруг приближенные дружно захихикали над шуткой своего господина, но услышав ответ тут же замолчали.

— Нет ничего проще, ваше императорское высочество, — отчеканила девушка звонким голосом, — кругом война и в нашем госпитале выхаживают раненых героев! А вот от алкоголизма лечат в совсем других местах.

Лицо Кирилла вытянулось, как будто ему пришлось принять касторки, а Борис напротив жизнерадостно захохотал.

— Ты посмотри братец, мадемуазель не только красива, но и остра на язык!

— Слишком остра, — кислым голосом промямлил тот и, резко развернувшись, вышел вон.

— Людмила Сергеевна, голубушка, — почти прошипел на нее начальник госпиталя Суботин, — что вы себе позволяете? Право, не ожидал от вас…

— Ну что вы, друг мой, — раздался за его спиной голос Бориса Владимировича, — хорошеньким женщинам позволительны и не такие вольности!

Услышав великого князя, тот едва не подпрыгнул, и выражение лица мгновенно сменилось с сердитого на угодливое.

— Да-с, ваше императорское высочество, мадемуазель Валеева у нас барышня строгих правил и никому спуску не дает-с!

— А мне нравятся строгие женщины, — расплылся в похабной улыбке Борис, — особенно такие хорошенькие! Людмила Сергеевна, чаровница, не откажите в любезности, позвольте предложить вам…

— Сестрица, — раздался рядом слабый голос только что награжденного раненого, — мочи нет терпеть, за ради Христа, позовите санитара, пусть утку принесет!

— Потерпи голубчик, я сейчас сама принесу, — тут же воспользовалась спасительным предлогом девушка.

Великий князь Борис, очевидно не зная предназначение «утки» остался стоять, ожидая ее возвращения. Сообразивший в чем дело Суботин подвинулся к высокопоставленному обалдую и горячо зашептал что-то тому на ухо. Переменившись в лице, тот поспешил выйти, вон скривив недовольную физиономию. Когда Мила вернулась с уткой в палату, на ее счастье, никого из начальства уже не было, а раненый неожиданно сам встал и обычным голосом сказал, донельзя удивленной девушке.

— Да что вы барышня, нешто я сам не дойду! Просто ходют тут всякие, воздух портют…

— Спасибо вам, — вырвалось у Милы, сообразившей, что матрос просто пришел ей на помощь.

— Да не за что, — улыбнулся тот и, взявшись за костыль, поковылял в сторону уборной.

Вся эта картина мгновенно промелькнула перед глазами Людмилы Сергеевны, после вопроса племянника и заставила ее прекрасное лицо нахмуриться.

— А вы молодой человек, лучше бы рассказали, где целый день шлялись! — строгим голосом спросила у непутевого отпрыска мадам Егорова.

— Ну что ты маменька, — попытался сделать честное лицо тот, — я просто выходил ненадолго…

— Так ненадолго что я целый день не могла тебя найти? Фима, ты должен серьезно поговорить с Сережей, он совсем отбился от рук!

— Сережа, что все это значит? — встревоженно спросил отец.

— Папа, — поднял на него глаза гимназист, — я не хочу сидеть дома, когда кругом война. Ты служишь, Мила служит, я тоже хочу!

— Сереженька, но ты еще очень мал.

— Папа, помнишь, я говорил тебе о мальчике в матросской форме, почему ему можно, а мне нельзя?

— Боже мой, какой ты еще ребенок!

— Я уже не ребенок! Я лучше сбегу из дома и поступлю юнгой во флот. Его же взяли, так почему мне нельзя?

— Сережа, — мягко проговорил отец, положив руку на плечо сыну, — я справлялся об этом мальчике. Он из прислуги великого князя Алексея Михайловича. Кофишенк. Да он носит морскую форму, поскольку находится в услужении у морского офицера, но вся его служба состоит в том, что он готовит и подает господам офицерам кофе.

— Не может быть! — отшатнулся тот от отца.

— Увы, мой мальчик. А ты, верно, думал, что он стреляет по японцам из пушки? Ну, прости, я не хотел тебя разочаровать.

— Я просто желал быть полезным, — потерянно проговорил поникший гимназист.

— Я знаю, — потрепал его по волосам Ефим Иванович, — но почему бы тебе для начала не помогать маменьке? Ей сейчас тяжело одной, и твоя помощь была бы очень кстати.

— Но ведь идет война!

— Послушай Сережа, — обратилась к мальчику тетка, — а хочешь помогать у нас в госпитале?

— Мила, что ты такое говоришь! — строго воскликнула Капитолина Сергеевна, — разве ребенку прилично видеть такие ужасы…

— Ну, какие ужасы, не думаешь же ты, что я зову его ассистировать при операциях?

— А что нужно делать?

— Видишь ли, Сережа, — мягко улыбнулась она, — большинство наших солдат и матросов совершенно неграмотны, а у них дома есть родные. Они часто просят написать им весточку, а у нас не всегда есть на это время. У тебя хороший разборчивый почерк и ты мог бы быть этим полезен настоящим защитникам отечества.