Битвы за корону. Три Федора - Елманов Валерий Иванович

Заодно сделал в памяти зарубку. Командовал-то выемкой сокровищ князь Хворостинин-Старковский, а потому надо и его нынче же или завтра поутру отправить сюда – нечего ему делать в Москве.

Но оставалось выбрать еще полторы сотни. Ясное дело, что лучше из второго полка. Опасности-то для наших дам никакой, сойдут и необстрелянные. Но кого. Обижать никого не хотелось и я решил предоставить выбор на усмотрение Зомме. Так и сказал. Мол, оставь, Долмат, из своей бывшей сотни всех тех, кто извлекал сокровища, а еще полторы я доверяю выбрать Христиеру Мартыновичу. Ну и одного сотника назначь, чтоб возглавил их всех.

И к Федору. Мол, ты тоже из своей свиты оставь здесь всех, кто не захочет с нами поехать.

– То есть как не захочет?! – и его лицо зарделось гневным румянцем. – Повеление государево исполнить откажутся?!

– Может и не откажутся, – пожал я плечами. – Но зачем нам самим трусы? Панику в столице разводить? Пусть едут одни желающие. Да и в любом случае для сбора ратей надо кого-то из набольших бояр оставить. Семена Никитича Годунова, к примеру.

– Для сбора ратей лучше кого иного, – отверг Годунов. – Боярин Степан Васильевич Годунов – воевода старый, испытанный, не раз полки водил, и здесь управится. У него не забалуешь. Ну и сына его, Степана Степановича, тоже оставим. Да с ними окольничего Михайлу Ивановича Вельяминова, да….

Я не мешал ему выбирать. Какая разница кто лучше, а кто хуже? Все равно они не успеют подоспеть. Если хан не абсолютный дурак, он больше недели под столицей стоять не будет, попробует взять ее быстро, а за неделю и собрать полки, и успеть привести их под Москву – нереально. Получалось, рати – так, для успокоения души Годунова, не больше.

В это время в кабинет вернулся смущенный Зомме.

– Дозволь, государь, – попросил он и, не дожидаясь разрешения, поскольку старый служака еще на совещании понял, кто теперь банкует, обратился ко мне. – Сотники второго полка волнуются. С тобой все хотят идти, вот и ударили мне челом, чтоб я дозволил им жеребий кинуть, ну-у, чтоб не так обидно было. Мол, пущай сам бог укажет.

– Вот этим и отличаются, государь, мои гвардейцы от твоих бояр, – улыбнулся я Годунову, и хотел согласно кивнуть, но тут мое внимание привлекла рука Зомме, которой тот машинально потирал бок.

Боли в нем у него начались давно, едва мы вернулись из Прибалтики. Царские медики, осматривавшие его, разводили руками, лопоча что-то невразумительное и каждый свое. Петровна болезнь определила, но диагноз поставила неутешительный. Как я понял из ее пояснений, у Зомме был хронический аппендицит, а потому… Словом, вывод ясен.

Сам Христиер Мартынович держался молодцом, благо, моя травница снабдила его болеутоляющими настоями. Но с каждым днем болело сильнее и сильнее, а резальники, как тут называли хирургов, могли лишь оттяпать ногу или руку и дальше этого их средневековое мастерство не распространялось. Во всяком случае в столице таковых точно не водилось. мой тайный спецназ опросил каждого из спецов и все они «лезть в брюхо» наотрез отказались. Да и Зомме, узнав о том, наотрез отказался от подобного вмешательства, а без согласия пациента….

Ну и куда его в Москву? Во-первых, от волнений и прочего приступ может начаться намного раньше, а во-вторых, согласно закону подлости, в самый неподходящий момент. Скажем, во время татарского штурма. И, лишившись командира, ратники чего доброго, запаникуют. Нет уж. Прости, Мартыныч, но придется тебя того, в обоз.

– Не будет жребия, – отрезал я, после чего пояснил ситуацию, пытаясь подать ее насколько возможно дипломатичнее.

Мол, ставить сотника начальником охраны аж двух царственных особ как-то не того. Они ж молодые все. Даже командиры полков Голован с Мичурой и то от них недалеко ушли. А потому для дела гораздо полезнее, если охрану возглавит воевода посолиднее, в годах. И сделал вывод:

– Посему быть тебе отныне, Христиер Мартынович, первым дворцовым воеводой. Правда, у них обычно под началом целый полк, но ничего страшного. Лиха беда – начало. Ты во Владимире с Суздалем десять полков наберешь.

Старый служака возражать не стал, хотя по глазам видно – ему тоже хотелось поехать вместе со мной. Согласно кивнув, он молча удалился, а мы с Годуновым пошли на крыльцо – надо заехать попрощаться к нашим невестам.

Правда, сразу сесть на коней не получилось – помешали все те же бояре. Узнав о решении Годунова, они разом взвыли, устроив форменную истерику. Первым бухнулся в ноги к государю Семен Никитич, завопив:

– Не пущу на погибель!

Прочие чуть погодя последовали примеру своего вожака и попадали на землю с горестными завываниями и истошными воплями. Федор растерянно оглянулся на меня. Ну да, обычная картина, выручай, князь! Но на сей раз у него имелось оправдание, о чем он немедленно заявил всем:

– Ныне за главного князь Мак-Альпин у меня. Как он решил, так и будет.

Вопли моментально усилились. Всех выкриков я не разобрал, но в целом уяснил, что я уже не самый надежный человек на Руси, а как бы наоборот и вообще: мне верить – дураком надо быть, поскольку я, как немчин, желаю погубить недавно избранного царя на радость кое-кому.

– Стеной встанем, а не пустим!

– Костьми ляжем!

– Стеной – это хорошо, – одобрил их намерения. – А костьми еще лучше. Но… в боях с татарами и стоя на московских стенах, – и, успев опередить снова начавшиеся причитания, жестко отрезал: – Все! Об остальном договорим в столице, а то эвон солнышко уже где. И без того на закате прибудем, не раньше, – и равнодушно посоветовал. – Да ты поднялся бы, Семен Никитич, а то ведь неудобно с задранной головой разговаривать. Да и бороду, чего доброго, в пыли запачкаешь.

Хладнокровное безразличие моего тона возымело свое – он начал вставать, а следом, словно по команде, и остальные.

Кстати, чуть погодя я сделал вывод, что их поведение навряд ли было вызвано исключительно трусостью – когда встал вопрос о добровольном сопровождении Федора обратно в Москву, желающих набралось предостаточно. А боярин Степан Васильевич, узнав, что он остается с нашими невестами, вновь рухнул в ноги, умоляя «не губить», «явить милость» и дозволить остаться при государе, уберечь его от неких излиха прытких. И злой взгляд в мою сторону. Да и остальные из числа назначенных для сбора ратей тоже выражали недовольство, желая драться.

Но Годунов их не слушал и, бросив на ходу Степану Васильевичу, чтоб оставил при себе из бояр и окольничих всех, кого считает нужным, торопливо забрался на коня. Я вместе с телохранителями тоже, успев отдать команду, чтобы нас не ждали, отплывали самостоятельно, но в одном из стругов оставили место для семи человек – меня с государем, четверых телохранителей и Дубца. Мы пересядем в него по пути, благо, от теремка до реки совсем близко, метров двести.

Дабы уехать оттуда тютелька в тютельку, я распорядился, чтобы Метелица выставил на берегу двух телохранителей выглядывать плывущие струги. Сам он, вместе с Кулебякой и моим стременным встали на посту подле теремка.

– Не знаю, что и говорить Марине Юрьевне, – вздохнул Федор, поднимаясь по ступенькам крыльца.

– Как что, – удивился я. – Вернемся с победой.

– Вернемся ли? – вздохнул он, пожаловавшись. – Неладное чую.

Я притормозил его, ухватив за полу кафтана, и предупредил:

– А вот это, как и неуверенность с колебаниями, выкинь из головы. Кто сердцем пал, тот пропал. Напуган – вполовину побит. Всякое может быть, не спорю, но перед людьми, тем паче перед своей сестрой и невестой, ты должен держаться бодрым молодцом, чтоб в лице уверенность, в очах задор, а нос кверху. Мы врага встречаем просто – били бьем и будем бить, – припомнилось мне когда-то услышанное. – Словом, ты одним своим видом должен говорить: что мне какой-то Кызы-Гирей, когда у меня под рукой воевода и князь Мак-Альпин. Я и без него в одиночку кого хочешь в бараний рог скручу, а с ним на пару и самому сатане хвост оторву, не то, что крымскому хану. Понял?