Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ) - Ежов Сергей

— Видите ли, я болел. Сначала подхватил страшную ангину, а когда уже выздоравливал, воспалился аппендикс. Кстати, вот тогда я почувствовал себя ужасно важной шишкой. За мной прислали санитарный самолёт, и отвезли в Кустанай, в лучшую клинику, хотя и в нашей больнице этот отросток удалили бы без малейших проблем. Операция прошла успешно, могу даже показать шрам, он ещё розовый.

— Вы так верите профессионализму Бориса Ивановича?

— Ого! Вы знаете имя нашего врача?

— Да, я знаю имя Вашего соавтора. Кстати вопрос: как Вам удаётся совмещать изобретательство и творчество?

— Воля Ваша, но изобретательство всего лишь одна из граней человеческого творчества.

— И всё-таки: Вы жалеете, что не попали на конкурс?

— Возможно, Вы не поверите, но нет. Музыка меня теперь интересует мало, я хочу заниматься другими вещами.

— Какими же?

— Компьютерами и экономикой в стратегическом смысле этого понятия.

— Юрий, а Вы хотели бы побывать на Западе?

— Нет. Я всегда хотел побывать на островах Океании, в Южной Америке, у нас на Камчатке. По Советскому Союзу я обязательно поезжу, это лишь дело времени, а на далёкие острова… Как повезёт.

— А Европа?

— В Европе мне интересны лишь Италия, Греция и Турция, поскольку я очень люблю античность. И я хотел бы побывать в Германии. Один мой дед не дошел до Берлина, погиб в бою, не дойдя буквально несколько километров до немецкой столицы. Другой дед погиб под Торгау, в бою с американцами. Я бы хотел поклониться их могилам.

— Как так? Американцы вместе с нами воевали против немцев!

— Такой уж они подлый народ. Был конец войны, и американцы нас проверяли, как у нас говорят, «на вшивость». То есть, определяли, решимся ли мы дать отпор. Дали. И крепко дали. Но дед, прошедший всю войну, погиб в этих боях.

— Печально. Однако у меня есть ещё несколько вопросов. Позволите?

— Я в полной Вашей власти. Только не требуйте раскрыть военную тайну.

— Не буду. Всё равно Вы признались, что военная тайна Вам неизвестна. Итак вопрос: как Вы относитесь к тому, что Ватикан запретил песню «Амено», а вместе с ней и ещё несколько песен, написанных в подражание Вам?

— Вы серьёзно? Ватикан запретил эту песню?

— Да. Папа Павел VI специальной буллой объявил, что песня является злобной пародией на церковную латынь.

— Ну что же, я думаю, что церковнослужители высшего ранга должны быть умнее и проницательнее. Noblesse oblige, как говорится. Но скорее всего это выходка какого-нибудь ватиканского клерка. Ему почему-то не понравилась песня, вот он и побежал впереди паровоза. А Папа мог не глядя подмахнуть бумажку.

— Почему Вы так думаете?

— Руководителям такого ранга ежедневно приносят тысячи бумаг, и невозможно прочитать их все, отчего иногда и возникают подобные казусы. Католической церкви эта песня не опасна, она вообще не имеет никакого отношения к вере.

— Но многие ищут в «Амено» и «Хару мумбуру» потаённый смысл.

— Находят?

— Некоторые да, находят.

— Знаете, Катя, эти песни просто пародии, и не более того. Музыкальные шутки.

— В таком случае, шутка удалась.

— А Вы, Катя, откуда так хорошо знаете русский язык? Я не слышу даже малейшего акцента!

— Среди моих предков выходцы из России.

— Сбежали после революции?

— Да. Дедушка по отцу был белым офицером. После Гражданской войны он через Иран и Индию добрался во Францию, где познакомился с моей бабушкой. А вот бабушка по матери, наоборот, была революционером, но возвращаться в Россию она не решилась.

— Что-то не сходится. Я имею в виду по времени. Вы слишком молоды, чтобы иметь деда, воевавшего в Гражданскую войну.

— Всё сходится. Дедушка попал во Францию в двадцать два года. Он был всего лишь корнетом, это один из самых маленьких чинов.

Я расплатился, и мы вышли из пиццерии. Катя взяла меня под руку, и снизу вверх заглянула в глаза:

— Куда мы сейчас пойдём?

— А Вам не трудно будет гулять по городу с тяжёлым магнитофоном?

— Ах, это? Погодите минутку!

Катя подняла руку над головой, из «Волги», припаркованной у края дороги, тут же вышел подтянутый мужчина, и забрал у Кати сумку. Мне он даже не кивнул, да не больно-то и хотелось. Катя что-то сказала ему по-французски, повелительным тоном. Мужчина почтительно склонил голову, вернулся в машину, и тут же уехал.

— Ого! А Вы, Катя, оказывается немалая шишка во французской разведке! Этот малый, если на наши звания, никак не меньше старлея. Кто Вы, Катя? Для полковника Вы молоды, а вот для майора в самый раз!

Меня разбирал смех, но хоть и с трудом, я сохранял серьёзную мину, и тем удивительнее было для меня быстрая смена выражений на красивом личике Кати. В этот момент она повернула лицо вслед уехавшей машине, но я чётко проследил всю гамму: досада — разочарование — растерянность — злость — решимость, и, наконец, маска простодушного удивления:

— О чём ты, Юрий?

— Понятно! Вы целый генерал, и приехали специально для того, чтобы завербовать меня в своё буржуинство.

В глазах Кати промелькнуло облегчение: мальчик просто валяет дурака, а на самом деле он ничего не понял.

— Куда пойдём, мон женераль? — дурачусь я.

— Туда, где Вы будете предлагать мне бочку варенья и корзину печенья, а я буду торговаться за каждую печенюшку.

— О! «Сказку о Мальчише-Кибальчише» 94 знают и во Франции?

— Во всяком случае, все, кто изучает русский язык.

— Но Вы, Катя, куда бы хотели?

— Честно?

— Честно.

— Я бы хотела, чтобы Вы отвели меня куда-нибудь, где есть музыкальный инструмент, и нет посторонних. И чтобы Вы, Юрий, посвятили мне песню, которую ещё никто в мире не слышал.

— Нет ничего проще!

И мы отправились к площади Трёх Вокзалов. Катя оказалась интересной собеседницей, я тоже разговорчивый парнишка, так что по дороге мы не скучали.

У запасного выхода ЦДКЖ я обратился к вахтёру:

— Уважаемый, как бы мне увидеть курьера Кешу? Иннокентия.

— Кеша? Только что тут был.

Вахтёр обернулся в коридор и крикнул:

— Кеша, тут к тебе пришли товарищи!

— Я здесь! Что нужно? — тут же высунулся из недалёкой двери мой лохматый приятель.

— Кеша, это я, Юрий Бобров.

— Рад видеть, Юра! Что-то нужно? — спросил он, подходя вплотную.

— Кеша, познакомься, Это Катя, она корреспондент французской газеты. Катя, познакомьтесь, это Иннокентий, начинающий деятель советской и мировой культуры.

Кеша благодарно взглянул на меня, и восхищённо глядя на Катю, осторожно пожал её протянутую руку.

— Для друзей я просто Кеша.

— Очень приятно, Кеша. Я Катя.

— Кеша, у вас во дворце, не найдётся ли свободной комнаты с роялем?

— С роялем… А пианино вас устроит?

— Вполне.

— Тогда идёмте за мной, сейчас свободна кружковая комната. Пианино там очень хорошее. «Красный Октябрь», и настраивали всего неделю назад.

Комната оказалась небольшая, но уютная, хотя и без окон. Вместо окон висели большие картины, на одной из которых было изображен цветущий луг и хоровод на нём. Дичь несусветная! Кто же позволит топтать покос? За такие танцы самое малое — хворостиной по мягким местам. На другом полотне пианист увлечённо колотит по клавишам. По решительному лицу пианиста понятно, что парень он упорный, и пока он не сломает рояль, не остановится.

— Ну, ребята, вы тут устраивайтесь, а я побежал. Дела!

И с завистливым сожалением поглядев на Катю, Кеша ушел.

— Располагайтесь, Катя, а я сейчас сыграю Вам парочку новых мелодий.

— Юрий, может быть мы перейдём на ты? Иначе я чувствую себя безнадёжно старой.

— Почему бы и нет? Присаживайся, вон стулья.

— А можно я сяду рядом?

— Да ради бога!

Я сходил за стулом, и поставил его рядом со своим. Но Катя придвинула его ещё ближе, и села вплотную, так, что мы почти касались коленями. Пианино оказалось действительно с хорошим звучанием и прекрасно настроенным. Пробежав по клавишам, я начал играть попурри из песен и мелодий, которые здесь приписал себе.