Арбалетчики князя Всеслава - Безбашенный Аноним "Безбашенный"

19. Последние дни на руднике

За прошедший с тех пор месяц мы с начальником рудника и Нирулом уже дважды мотались в Кордубу. Ему требовалось сдать продукцию и отчитаться, а камешки «для дела» тоже приобретали вместе. Моё присутствие требовалось в качестве нынешнего ИО мастера, Нирула — в качестве будущего. Моя «халтура» при этом на руднике продолжала делаться, поскольку там я оставлял своего нового слугу — Укруфа. Этот двадцатилетний бастулон тоже был из числа захваченных нами в «спасательном» походе, так что присмотреться к нему заранее у меня было достаточно времени. Там, в «городе» уконтрапупленного нашими «великого царя» Реботона, он тоже был рабом, а попал в рабство ещё пацаном — во время сципионовского ещё отвоевания юга страны у карфагенян. При этом погибли или попали в рабство и все его родные и близкие, так что бежать Укруфу было банально некуда. Чужака ведь без роду-племени нигде не ждут с распростёртыми объятиями, и обратить такого в раба — самое милое дело в этих краях. Ну и какой смысл ему менять одно рабство на другое? Собственно, это обстоятельство и стало для меня решающим при выборе нового слуги — мы ж, чёрные — все хитрожопые, гы-гы! А то, что парень — карма у меня, наверное, такая — тоже, как выяснилось, был сыном кузнеца-оружейника, оказалось приятным бонусом. Хоть и недёшево он мне из-за этого обошёлся — пятьдесят шекелей за него отдал, и это ещё по божески, скидку сделали как своему — покупка себя вполне оправдывала. Кузнечно-слесарные работы ему можно было доверить спокойно, да и Нирул, когда мы тоже были там, учил его по моему заданию и своим металлургическим премудростям.

Открывать где-нибудь на новом месте собственное производство чёрной бронзы — на хрен, на хрен, ищите дурака. Чревато «маленькому простому человечку» лезть со своей рязанской рожей в прибыльный, давно отлаженный и полностью поделённый между большими и уважаемыми дядьками бизнес. Но вот «нечёрная» бронза эксклюзивным «брендовым» товаром не являлась и устоявшегося спроса не имела — по причине полного отсутствия предложения. Станет это моим бизнесом или нет — это уж как обстоятельства сложатся, а свой мастер по пружинной бронзе мне явно не помешает. Кроме того, будучи бастулоном, Укруф более-менее сносно владел и простым разговорным финикийским, и это облегчало мне тяжёлую, но необходимую на будущее языковую практику.

Приятной неожиданностью оказалось то, что и кордубские оружейники совсем не пальцем сделаны. Римская «лорика хамата» ещё со сципионовских времён приобрела здесь популярность, и кольчуги для местной знати делали целых три мастера. Одним из этих трёх оказался и отец Нирула — я просто не обратил внимания при давешнем первом визите, поскольку тогда мне это было никчему. Но Нирул-то всё разглядел и запомнил, так что в следующий вояж с нами отправились и один из «левых» слитков, и володин макет «пистоли». В результате большую часть трёх проведённых в городе дней они с отцом колдовали в кузнице над будущими пружинами — после того, как я не поленился ради такого дела даже «Онегина» там зачитать, гы-гы! Там же остался и мой заказ на коротенькие, но массивные цельножелезные болты к будущим «пистолям», размеры которых мы с отцом Нирула согласовали. Диаметры он подгонит по одному и тому же отверстию, чтоб были одинаковыми у всех, а уж «дула» и гнёзда толкателей в самих «пистолях» будут делаться по болтам.

В том же вояже мы с начальником рудника, помозговав, сделали неглупый финт ушами, сменяв большую часть своих уже «прихватизированных» аквамаринов на куда более ценные изумруды. Поначалу я сдуру едва не лопухнулся, соблазнившись на маленькие, но страшно дорогущие ярко-красные камешки — то ли рубины, то ли гранаты, то ли карбункулы — хрен их разберёт.

Я просто исходил из того, что аквамаринов у нас накопилось прилично, а будет ещё больше, и не мешало бы сделать ценную «заначку» полегче, да покомпактнее. Суть идеи мой компаньон одобрил, но в красные камешки вкладываться отсоветовал. Они, как он пояснил, привезены из Карфагена, а туда попадают с юга, через гарамантов Сахары. Соответственно, нет ни малейшего смысла переплачивать за них немалую торговую наценку в Кордубе, когда есть изумруды — тоже редкие и дорогие, но добываемые вместе с аквамаринами и обычными бериллами на севере самой Испании. В Гадесе за них дадут уж всяко не меньше, чем в Кордубе, а в Карфагене — гораздо больше, поскольку в основном их привозят туда издалека — с Востока.

Так мы и сделали, заодно и ощутимо сбив цены на аквамарины как раз перед очередной их закупкой «для работы». Закупив их на те же деньги заметно больше, мы тем самым увеличивали и свой будущий «левак». Мы немало потом и посмеялись втихаря, когда среди купленных специально для следующей «прихватизации» опознали и некоторое количество «своих», которые пойдут теперь уже по второму кругу…

В тот раз Ремд просветил нас и о политической ситуации в стране. Если в Ближней Испании — ближней к Риму, то есть восточной — восставшие бастетаны и контестаны с олькадами воевали всерьёз и рьяно, наголову разбив и обратив в бегство армию претора Гая Семпрония Тудитана, да и сам претор вскоре скончался от полученных ран, то в Дальней Испании — то бишь нашей — война велась гораздо спокойнее и уравновешеннее. Кулхас с Луксинием вовсе не были безбашенными отморозками. Возле участвующей в мятеже Илипы, например, продолжает спокойно существовать основанная ещё Сципионом колония римских ветеранов. Она за городом, подальше от реки, отчего мы и не видели её, когда плыли из Гадеса в Кордубу. Луксиний даже выделил отряд для патрулирования вокруг колонии, дабы не допустить эксцессов со стороны «партизан», а сами бывшие солдаты Сципиона тоже стараются не злить окрестное население. Они ведь не для этого осели в стране. Мятежа они, конечно, не одобряют, всячески осуждают, но — исключительно на площади своего превратившегося в поселение бывшего военного лагеря. Все всё понимают, и инциденты никому не нужны. Да и Кулхас, одолевший под Кордубой претора Дальней Испании Марка Гельвия, чему мы и сами были свидетелями, добивал его достаточно умеренно. То есть бить-то бил, дабы обезопасить себя от возможных контрударов, но давал и передохнуть. А в ходе передышек вёл переговоры, в которых старательно напоминал, что воюет не с Римом вообще, а только с некоторыми римлянами, слишком уж рьяно наводящими в стране неприемлемые для неё порядки. То ли дело было при прежнем наместнике — Луции Стертинии, ставленнике Сципиона? Как бы ни относился к подобным заявлениям сам Марк Гельвий, сторонник противоборствующей со Сципионами в сенате группировки Катона, ему всё-же приходилось отсылать в Рим соответствующие донесения, а сенаторам — учитывать их при рассмотрении кандидатур в преторы на следующий год. Если новые преторы окажутся из сципионовской группировки и вернутся к политике своего лидера — мятеж прекратится и сам собой.

Передал мне «досточтимый» и письмо «кое от кого», скорого ответа не требующее, но к ознакомлению настоятельно рекомендуемое и, весьма возможно, имеющее некоторое отношение к моей судьбе. Что там — его не касается, это моё дело, а не его, но и от себя он мне не забыл напомнить, как важно поскорее дать руднику нового мастера — и для клана Тарквиниев, и для меня лично…

Млять, ну и уродский же язык этот финикийский! Я и в устой-то речи на нём едва барахтаюсь, а уж в письме… Млять! Вот как прикажете понимать отдельные слова, когда без гласных и сами-то финикийцы расшифровывают их смысл лишь по всей фразе в целом? К счастью, Велия и сама прекрасно понимала, что без посторонней помощи мне её послания не осилить, и то, что посторонних не касалось, было выражено лишь нам двоим понятными намёками. А самым прозрачнным намёком как раз и был этот уродский язык письма — учи, остолоп, финикийский! Что ж, стимул у меня для этого, скажем прямо, нехилый. Деваха напоминала, что по весне снова наступит мореходный сезон, а значит — и восстановится сообщение Гадеса с Карфагеном, где живёт кое-кто, чья воля будет решающей кое в чём, немаловажном для нас. Следовательно, будет лучше, если к тому моменту я буду уже в Гадесе — имея за плечами достаточные заслуги перед кланом Тарквиниев и более-менее приемлемые познания в финикийском. Ох, млять, кто бы спорил!