Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

Восставшими захвачена большая часть города, выпущены из тюрем политические заключённые и та часть уголовных, которых сочли безобидными. Во главе восстания «Красные бригады», которых причислили почему-то к анархо-коммунистам. А среди них…

… все знакомые. Я начал вчитываться, и видел не ровные строчки и сухие цифры, а людей и события. Восстание заключённых в «Тюремном замке», и…

– … сами справились, – скалит весело зубы Коста, встречая в воротах тюрьмы Сэмена Васильевича, и тотчас почти – подхватывая на руки Софию.

– … главная, но единственная наша проблема – отсутствие единого даже не плана, а стратегии восстания, – суховато докладывает Корнейчуков на совещании штаба «Бригад», – Даже в Одессе мы в полной мере контролируем не более четверти боевых отрядов. Ещё четверть подчиняется нам через раз, но готовы хотя бы координироваться, прочие же – анархисты и сброд в худшем смысле этого слова.

– С прочими городами… – он выдохнул воздух, мрачнея лицом и ломая в сердцах карандаш, – связи почти нет.

– Есть случаи грабежей, – мрачно подтверждает Жуков, – и хотя мы их пресекаем, но многие товарищи даже не понимают нашей позиции, ставя между Революцией и возможностью грабить знак равенства.

– Кровь невинных вопиет к Небу, – немного невпопад сказал Беня.

– Есть… – медленно начал Сэмен Васильевич, сделав всем знак молчать, опасаясь спугнуть витающую рядышком мысль, – мнение…

– А почему бы, собственно, – уже уверенно прищурился он, – не организовать эвакуацию?! Семьи руководства и рядовых бойцов переправим в Османскую Империю, а оттуда…

– Африка… – улыбаясь чуточку зло от того, что ему не пришло это в голову раньше, сказал Коста, – я готов оплатить…

– Не ты! – Сэмен Васильевич воспарил, – И никто другой не будет платить, а через рабочие контракты! Через Фиму, а? Сами же и оплатят, в рассрочку.

– Голова, – восхитился Коста, – разом кучу проблем решил!

… так оно было или как-то иначе, Бог весть, позже узнаю… лишь бы живы остались!

И ведь эвакуируют… да как! Цены на рыбном рынке Стамбула взлетели почти двое, заняты рыбаки перевозкой людей! Каждую ночь сотни, а может быть, уже и тысячи лодок в обе стороны с живой контрабандой.

Власти же Османской Империи не просто закрывают глаза, но и оказывают беженцам прямую поддержку. Абдул-Хамид Второй разом отыграл свои позиции, изрядно утраченные после недавней резни армянского населения в Восточной Анатолии [84], да как отыграл! Лагеря для беженцев, горячее питание, по необходимости врачебная помощь… какой прекрасный шанс реабилитироваться…

… и какая пощёчина русскому Самодежцу!

Физиономию мою прорезал нервический оскал, да так и остался там, пока продолжал читать.

«– Ох и интересные наступают времена!»

Эпилог

Чопорную тишину огромного викторианского особняка на одной из центральных улиц Дурбана разорвал дикий переливчатый вопль, и старый чернокожий слуга, оставшийся новым хозяевам вместе с мебелью, посерев от страха, присел в углу, прикрыв седую голову метёлочкой для пыли.

– Баас… – пролепетал он, жалко улыбаясь и пытаясь всем своим видом показать безобидность и полезность, но выскочивший из кабинета хозяин, не обратив на него внимания, ссыпался вниз по лестнице, размахивая бумагами.

– Письмо! – донеслось снизу, и слуга вслушался опасливо в звуки незнакомого языка, с превеликим облегчением распознав в нём не кличь идущего в атаку свирепого воина, а звуки радости, – От Егора!

– Жив! Он жив! – вычленив главное, Эсфирь расплакалась, кусая губы и шмыгая покрасневшим носиком, а Надежда принялась растерянно утешать подругу, но потом и сама расплакалась.

– Женщины… – одними губами сказал Владимир Алексеевич Саньке, и встав, обнял девочек сзади, прижав к себе. Рыдания возобновились, но несколько долгих минут спустя они всё ж таки утешились, и Гиляровский в очередной раз возблагодарил за Эсфирь, посланную им не иначе как Небесами.

Девочки на корабле ещё сошлись так крепко и искренне, как это бывает только у детей и подростков. Обыденное их девичье общение чем дальше, тем больше вытаскивало Наденьку из того проклятого депрессивного состояния. А вот сейчас эти слёзы иудейские будто прорвали плотину и Надя, вынужденная утешать подругу, будто ожила окончательно, став почти прежней.

Отплакавшись и умывшись, девочки обратили наконец внимание на необычную бумагу письма, на дату…

– Получено по дипломатическим каналам, – чуть принизив голос, сказал Гиляровский, – экспериментальная фотоэлектрическая система для передачи неподвижных изображений [85]. Преимущество едва ли не стратегическое, так што…

– Он в Париже, – перебила его Фира, прижав к груди несколько листков с видом совершенно влюблённым, – скучает и любит всех нас…

Покрасневшую, её обняла Надя, и они зашушукались, засмеялись негромко…

… и слыша впервые за долгое время этот смех, Владимир Алексеевич сделался почти совершенно счастлив. А девочки, хихикая и краснея неведомо от чего, снова и снова перечитывали те самые страницы, находя в них что-то…

… понятное, наверное, только женщинам.

Наконец, добрались они до самого конца, и сблизив кудрявые головки, принялись внимательно вчитываться.

– … даже с оркестровкой?!

– Ой, а как здорово-то получается… – выдохнула восхищённо Надя. Полуприкрыв глаза, она начала будто дирижировать невидимым оркестром, напевая беззвучно. Вид у девочки сделался одухотворённым, и…

… у Владимира Алексеевича кольнуло болезненно сердце… как раньше. Может быть…

… он взял осторожно бумаги и вчитался в текст песни, а потом, в меру разумения, попытался понять оркестровку Егора с многочисленными пометками «Примерно так» и «покажите профессионалам».

– Это можно… – начал он, и тут же поправился, – это непременно нужно записать!

Видя оживившуюся дочь, Гиляровский переглянулся с Чижом и поклялся себе, что эту песню он использует по максимуму! Если уж Наденьку она так зацепила…

Восстание так и не стало в полной мере общероссийским, оставшись серией выступлений, пусть подчас и очень серьёзных. Оно раздробилось, рассыпалось на осколки и осколочки, и разобщённые боевые дружины терпели поражение за поражением.

Отсутствие должного централизованного управления и даже единого плана восстания, вкупе с подавляющим военно-техническим преимуществом правительственных войск делало положение восставших безнадёжным. Немногочисленные сравнительно африканеры, прошедшие англо-бурскую и выступившие на стороне революционеров, показывали чудеса профессионализма и героизма, мастерски сражаясь малыми группами. Однако на общем фоне сторонников Революции, людей безнадёжно гражданских, вся их подготовка и всё мужество африканеров погоды не делали.

Разбивая баррикады артиллерией, выкатываемой на прямую наводку, пехота пошла по Пресне, ощетинившись во все стороны игольчатыми штыками. Стреляя на каждый звук и при ответной стрельбе выкатывая артиллерию, правительственные войска с угрюмой жестокостью подавляли остатки сопротивления.

Лица солдат молчаливо-озлобленны, и будто судорога запечатлела на них это выражение. Верность присяге, вбитая унтерами и отцами-командирами, впитанная в церковных проповедях вместе с кагором причастия, борется в них с пониманием правоты восставших.

Ломает судорога крестьянские лица, рвёт души страшная злая тоска, и глухая ярость выползает наружу. Вымещается она в стрельбе, в стеклянном звоне витрин и глухом стуке выбиваемых ударами приклада дверей.

Злость на себя, на восставших, на присягу и командиров, и глухо…

… на царя.

Тихий ропот, так и не ставший штормовым рокотом. Поздно… восстание уже подавлено! Или…