Зеркало грядущего - Савин Владислав

— Ну что, господа заговорщики, мятеж не может кончиться удачей — произнес Де Голль — и этот замок имеет славную историю. Здесь во рву по приказу Наполеона был расстрелян герцог Энгиенский. Ну а в прошлую Великую войну, некая Мата Хари. Я полагаю, что традицию стоит поддержать — да и для вас это будет почетнее, чем суд со всеми формальностями, а затем гильотина? Месье, если вам есть что сказать в свое оправдание, то я вас слушаю. И другого случая вам может не представиться — вашими трудами, сейчас я очень занятой человек, и иного свободного времени могу не найти. Тогда вам останется лишь излить свое откровение священнику на последней исповеди. Кстати, дозволяю встать с колен и руки опустить. Но убедительно прошу не делать резких движений — а то могут не так понять, и у моей охраны пальцы на спуске.

И заговорил тогда Рауль Салан — в послужном списке которого были обе мировые войны, а еще Индокитай, где он с сорок восьмого по пятьдесят первый был Главнокомандующим. Кавалер высшей степени Ордена Почетного Легиона, "Великий Офицер", а еще старый соратник Де Голля по Сопротивлению, кого Президент прежде искренне считал своим другом.

— Шарль, мы с тобой давно знаем друг друга, вместе воевали против немцев, я, как и ты, пережил не одну, а обе войны с ними. Поверь, я всегда считал тебя своим другом. Но сейчас ты выбрал не тот путь. Я, как и ты, готов сделать все, чтобы спасти Францию, но капитуляцией перед коммунистами этого не добиться! Я предупреждал тебя еще тогда, когда ты решил отдать Тонкин, я говорил тебе, что мы не сбросим балласт, а лишь получим легальный очаг коммунистической заразы у своих границ и покажем туземцам слабость белого человека. Ты не послушал меня, и снял с поста — но кто в итоге оказался прав? Если мы сегодня уйдем из Индокитая — величию Франции конец. Уже и в Алжире кипит, и вот-вот вспыхнет, и Марокко завтра вспомнит времена риффов — все прежде покоренные нами подумают, "если это удалось вьетнамцам, отчего не выйдет у нас?". Сдадим красным Индокитай — это ничего не решит, не принесет покоя, а лишь разожжет все еще больше. Из мировой державы мы превратимся в что-то подобное Норвегии, о которую сейчас и русские, и янки ноги вытирают. А затем нас сожрут коммунисты — поднимут мятеж, и тут же с востока начнется вторжение, и тогда Франции придется выбирать, стать полем боя между коммунизмом и свободным миром, как в опусе "Кольерс", или без боя идти в русский "kolkhoze". Когда Петен в сорок втором выбрал позор, чтобы избежать войны, он получил в итоге и позор и войну. Черт побери, коммунисты уже взрывают бомбы на улицах французских городов — и это твоя вина, Шарль! Это ты решил, что с ними можно договориться — а для них это было не более чем перемирие, для накопления сил, чтобы нас уничтожить. Но ты же не хотел ничего слушать, когда мы пытались что-то тебе объяснить — поверь, что я не хотел твоей смерти, но другого выхода не оставалось. Мне жаль, что так вышло на площади Бастилии, наши боевые товарищи этого не заслуживали — могу сказать лишь, что эта кровь не на наших руках. Все брались устроить их люди — тут Салан взглянул на американца — нам лишь сказали, что твоя смерть будет быстрой, чистой и без лишних потерь, "а подробностей вам лучше не знать". Мы думали, что будет всего лишь один выстрел снайпера, как в "Кольерс". Можешь приказать расстрелять меня, как герцога Энгиенского. Но помни — ты погубишь Францию, если не раздавишь коммунистов самыми жестокими мерами, не останавливаясь ни перед чем! Пусть будут концлагеря и газовые камеры, пусть будет жестокость, как к евреям в Рейхе, пусть весь мир вопит в лицемерном возмущении — все это необходимо, чтоб нашу Прекрасную Францию спасти!

— И чтобы спасти Францию, ты спелся с американскими подонками?! — спросил Де Голль — решил отдать страну уже им?! И много они тебе обещали?

— Шарль, ты не понимаешь! Не ты ли говорил, что ради борьбы с дьяволом иногда приходится вступать во временный союз хоть с чертями? Они — лишь попутчики нам, во время войны мы с тобой ведь тоже принимали их помощь? Если тебя это утешит, то мы, хотя и обещали, вовсе не собирались выполнять их условия после того, как они помогли бы нам победить. Усмирить Индокитай — а после, продолжить твой же политический курс, прекрасная Франция, и "янки, вон!". И уж конечно, мы отправили на гильотину всех, кто причастен к бойне на площади Бастилии. Начиная вот с этого — снова взгляд на американца — ведь этот мерзавец наверняка все знал! И здесь приказывал нам, как своим подчиненным…. - тут Салан произнес виртуозное солдатское ругательство.

Американец держался нагло — помнил о своем дипломатическом статусе и был уверен, что ничто опаснее высылки ему не грозит. По международному праву так и есть, даже если бы он каждодневно ел на завтрак французских детей и был пойман на месте преступления — даже Гитлер, объявляя войну, чужих дипломатов убивать не решался. Де Голль вспомнил, что ему было известно об этой персоне (и представлялся американец при назначении на должность, и разведка подготовила материал своему Президенту). Томас У.Ренкин, Почетная Медаль Конгресса за бой возле Порту, осень сорок третьего, лично подбитые шесть "кенигтигров". Дальше служил в штабах, от капитана до бригадного генерала Армии США, в пятидесятом отметился в Китае, когда американский экспедиционный корпус был окружен и "интернирован" русскими, сдав коммунистам всю технику и оружие — а личный состав Сталин честно отпустил домой в Штаты, до того однако прогнав под конвоем по Пекину, на потеху китайцам [31]. После чего наш герой был уволен в отставку, где бедствовал, не найдя обычного для отставных американских высших чинов места в совете директоров какой-либо корпорации — а когда президента Баркли в Белом доме сменил Эйзенхауэр, то генерал Ренкин снова был возвращен на службу, но не в строй, а на стезю военной дипломатии… есть намеки, что подобрала его разведка, работа военного атташе это по сути, легальный шпионаж, а высшее офицерство и мастера плаща и кинжала, это все ж разные "клубы", каждый со своими интересами и гонором, так что для ЦРУ было выгодно иметь своего "карманного" служаку. Даже сейчас смотрит, будто он тут хозяин — как хотелось бы его в ров перед расстрельным взводом, но нельзя, черт побери! Однако спесь с него сбить — попробовать можно, и не только ради морального удовлетворения, может что-то и лишнее сболтнет. "Бог всегда на стороне больших батальонов", что в дипломатии, что на войне? Глобально, так оно и есть — но вот в каждом конкретном случае допустима игра сродни покеру, у кого крепче нервы и острее ум.

— И отчего это военный атташе США командует заговором — а бомбы взрывают коммунисты? Решили и здесь устроить то же что и в Камбодже, со своей дрессированной макакой Пол Потом? Сначала устроить мятеж, как пугало для таких вот дураков — взгляд в сторону генералов-заговорщиков — а после явиться спасителем, восстановившим порядок. Свой порядок, заокеанская шваль — и тебе плевать на героев Семнадцатого полка, погибших у Пномпеня, и на мирных французов, убитых на площади Бастилии в свой праздник. Тебе давно не случалось видеть, как тела рядом с тобой разлетаются в кровавые клочья — как я видел вчера?

Молчит. И смотрит вызывающе — уверенный, что за этими словами не последует ничего. Что ж, сейчас ты будешь разочарован.

— Здесь найдутся какие-нибудь солдатские обноски, чтоб нашего гостя переодеть? — Де Голль обернулся к лейтенанту, командовавшему охраной — а то, когда выведут во двор приговоренных, с глухими капюшонами на головах, то американский мундир будет не к месту.

— Вы не имеете права! — крикнул американец — я, как военнослужащий Армии США и дипломатическая персона, требую к себе уважительного отношения.

— У шлюхи будешь требовать! — рявкнул Президент Франции — чтоб она тебе, во всех позах… А сейчас я вижу перед собой не дипломатическую персону, а бандита, пойманного на месте преступления. А ты, дерьмо, имел право приказывать убить меня? Или тех, кто был вчера на площади Бастилии, кто прошли со мной еще прошлую войну.