Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ) - Ежов Сергей

— Всё настолько серьёзно?

— Именно настолько. В случае ненужных вопросов, попытки задержания или любой иной опасной или непонятной ситуации прячься, и лучше в другом городе, но не слишком маленьком. Лучше — областной или промышленный центр. Оттуда звонишь по известному телефону, и, если там скажут, что погода хорошая, залегай на дно. Нежелательно выбирать места, где ты на виду, допустим, среди нерусских или в маленьком селе, где ты будешь как белая ворона и весь район будет знать, что появился приезжий.

— Ясно. Я просто приеду в город и поступлю в институт.

— Совершенно верно, именно так и нужно. Тогда попрощаемся, следующая встреча не раньше середины августа. У нас, понимаешь, сложнейшие переговоры с Китаем, работы невозможно много.

— Если нужен специалист, то порекомендую Льва Николаевича Гумилёва. Живёт в Ленинграде. Он не китаист, зато специалист по древним противникам Китая — хунну, монголов, тюркских племён и каганатов. У Льва Николаевича на редкость светлая голова и изворотливый ум. Не пожалеете.

— Спасибо, сегодня же вызову Гумилёва в Москву.

С явочной квартиры меня вывезли снова на машине, и высадили неподалёку от гостиницы, где я останавливался в прошлый приезд в Москву. Вообще-то посторонних в ведомственную гостиницу пускать не положено, на мне пошли навстречу: заведующей гостиницей очень нравятся песни ВИА «Ария», а тут я порадовал её новинками: «Узелки» и «Солнце моё», которые уже не украсят репертуары Алёны Апиной и Татьяны Овсиенко. Нина Афанасьевна тут же устроила меня в одноместном номере и ушла по делам, а вечером принесла большой как по размеру, так и по толщине песенник, и попросила записать песни своей рукой. Мне нетрудно, я выполнил просьбу доброй женщины, а заодно вклеил в альбом фотографию ВИА «Ария» со своей дарственной надписью в правом верхнем углу снимка.

Наутро я, выполняя заранее намеченную культурную программу, отправился в Третьяковскую галерею. Стыдно сказать, но за все свои предыдущие посещения столицы, я так и не добрался до этого музея. Даже во время триумфального визита «Арии», когда всех ребят возили на обязательные экскурсии, в том числе и в Третьяковку, меня именно в этот день вызвали в ЦК комсомола.

Ну что же, столичный общественный транспорт работает безупречно, и вот я стою у знаменитого музея. Как оказалось, я тут не один! Недалеко от входа припаркована уже знакомая мне бежевая волга с синими крыльями, из которой навстречу мне выходит нисколечки не забытая Катя Траутманн!

— Какая неожиданная встреча, мон женераль! — дурачась, восклицаю я — Но вынужден доложить, что за прошедшее время я не успел узнать ни одной военной тайны!

— А ты заготовил для меня бочку варенья и корзину печенья? — не даёт спуску Катя.

— Опять виноват, и здесь у меня упущение. А как насчёт завтрака вон в том кафе? Надеюсь, он заменит полбочки и полкорзины?

— А пойдём! — решительно машет рукой Катя.

Кухня в кафе оказалась выше всяких похвал, правда, и цены весьма кусачие. Но для меня деньги не имеют значения, учитывая размер клада, подаренного покойным Иваниенкой.

Потом мы весь день бродили по музею, только в обед, заглянув в кафе, чтобы покушать и хоть немного дать отдохнуть натруженным ногам.

Вечером мы пошли в Большой театр. Билетов в кассе не было, но Кате, по её дипломатическому паспорту, нашлись два билета в ложу второго яруса.

Ах, какое наслаждение сидеть в покойном бархатном кресле и слушать великолепную музыку! «Иоланта» сама по себе прекрасна, а в живом исполнении и в роскошном зале с безупречной акустикой, звучит просто ангельским хором. Я просто млею от наслаждения, а Катя всё поглядывает на меня с каким-то непонятным удивлением. Наконец, во время антракта, в буфете, пригубив шампанского, она не выдерживает:

— Юрий, сознайся, ты окончил факультет искусствоведения?

— Господь с тобой, Катя, с чего ты решила? Да и когда бы я успел, мне всего восемнадцать лет.

— Но ты сегодня столько мне рассказывал о картинах в Третьяковке, а сейчас с таким восторгом слушаешь классическую оперу…

Ответить мне не дала парочка, подошедшая к нашему столу. Дамочка в вечернем платье и слегка обрюзгший мужчина в светло синем костюме-тройке. На лошадином лице дамочки неописуемо сладкий восторг, а мужчина деловит и решителен:

— Извините, вы композитор и поэт Юрий Бобров?

— Я. Но сейчас я отдыхаю с дамой, и не хотел бы отвлекаться. Извините.

Мужчина краснеет, хочет что-то сказать, но дама щиплет его за локоть, и он закрывает рот.

— Но в автографе Вы нам не откажете? — спрашивает дама.

— В автографе не откажу

Расписываюсь в изящном блокнотике дамы, но разговора с Катей не получается, поскольку подтягиваются другие поклонники, и приходится проводить автограф-сессию.

Да… А в провинции люди намного более тактичны и ненавязчивы. Там никто ко мне не лез, желая познакомиться. Узнавая, улыбались. Если в это время я был с общим знакомым, могли подойти, но просто лезть? Это не по-нашему.

Звучит звонок, и, оставив на столе нетронутый сок и ненадкусаный бутерброд, под руку с Катей возвращаюсь на своё место.

— Неприятные последствия бремени славы? — тон весёлый, но Катя глядит сочувственно.

— Знаешь, у нас, в посёлке, в маленьких городах, как-то не принято лезть к незнакомым людям.

— И следить за ними тоже.

Оглядываюсь, дама с лошадиным личиком смотрит мне в глаза, и, увидев в какую ложу, мы входим с Катей, разворачивается и уходит.

— Что бы это значило? — недоумевает Катя.

— Поживём-увидим.

Уже в конце, когда артисты последний раз вышли на поклоны, в ложу просочился мелковатый, полноватый, и чрезвычайно носатый человечек с орлиным взором и великолепной лысиной посреди буйных кудрей. Окинув ложу взглядом Наполеона при Аустерлице, он прямиком направился в тот угол, где сидели мы с Катей.

— Бобров? Юрий? Николаевич? — спросил он тоном фельдмаршала на параде.

Так и подмывало вскочить и ляпнуть что-то вроде: «Яволь, герр рав-алуф!» 96, но невероятным усилием воли я подавил ненужный хулиганский порыв.

— Да, это я.

— Приглашаю Вас посетить небольшую дружескую вечеринку с участием творческих деятелей Большого театра.

— Я не один.

— Приглашаю и Вашу спутницу. Не откажите, сударыня.

— Катя, каково будет Ваше решение?

— Пойдёмте, Юрий.

Пока длится наша галантная беседа, зрители, находившиеся в ложе, замерли и впитывали происходящее. Надо полагать, величественный коротышка местная знаменитость, которую и нам знать не грех, но как-то не чувствую стремления знакомиться ближе. Посмотрим, как нынче зажигают звёзды.

В очень просторной комнате, где-то в дебрях огромного здания, было накрыто несколько столов, вокруг которых дефилируют люди. Фуршет. А я и не знал, что шведский стол уже входит в обиход. Прямо от дверей наш сопровождающий объявляет:

— Юный, но уже получивший некоторую известность композитор Юрий Бобров. Его перу принадлежит «Призрак Оперы», который с успехом был представлен в Новосибирске, и вызвал огромный интерес в музыкальном мире. Ходят слухи, что ведутся переговоры о гастролях во Франции. Свою спутницу Юрий представит сам. Прошу.

— Моя спутница журналист студенческой газеты Парижской Академии, принцесса, или по–нашему княгиня, Кати Ле Кок Траутманн, инкогнито.

Присутствующие зашумели, а Катя величественно склонила голову, держа меня под руку.

— Юрий, ты приехал поступать в Московскую консерваторию? — подскочил ко мне какой-то брюнет с отвратительными бакенбардами.

— Сложный вопрос. Меня приглашают в Новосибирскую консерваторию, любой факультет, на выбор. Но мне хочется получить экономическое образование. Ленинградский Финэк прекрасный ВУЗ с прочной репутацией.

— А как же музыка?

— Музыкой я занимаюсь для развлечения.

— Как же можно заниматься музыкой «для развлечения»? — с непередаваемо ядовитым выражением лица спрашивает подошедший длинноволосый мужчина с перхотью на нешироких плечах.