Красный Дракон Империи (СИ) - Панов Евгений Николаевич

Так и прошёл час. Ну с Настей ничего страшного нет, сам учить буду. Мне школа без надобности, меня, как говорится, учить-только портить. С ОГПУ это серьёзно. Эти если вцепятся, то хрен от них вырвешься. Тут надо будет всё как следует обдумать. С золотом тоже интересно. Насколько я помню здесь полно приисков, а золотишко можно мыть чуть ли не в любом ручье. А золото это ресурс, который мне точно не будет лишним.

Наконец иглы из меня вытащили, всего ещё раз протёрли и напоили мясным бульоном. На этот раз дали полную кружку. Чуть осилил. Китаец поблагодарил за чай, внимательно глядя в глаза, под удивлённым взглядом Насти и тётки Дарьи, учтиво мне поклонился, попрощался и ушёл. А на меня уже привычно накатила сонливость и я уснул.

На третий день после того, как я очнулся в этом мире-времени я, наконец-то, смог заговорить. Получилось это неожиданно даже для меня. Когда китаец Шэн-ли в очередной раз поставил мне свои иглы и, когда вытаскивал их, вот тут я, на автомате, и поблагодарил его. просто сказал спасибо…По китайски. На кухне на пол что-то грохнулось. Судя по звуку железная кружка. Откуда знаю китайский (а так же японский, немецкий, английский, французский, испанский и итальянский)? Ну китайский пришлось выучить, когда ещё ТАМ, в той жизни-мире, довелось несколько лет поработать в командировке в Китае. Немецкий- спасибо школе, да и потом пришлось попрактиковаться. Английский тоже пришлось выучить из-за работы. Японский, французский, испанский и итальянский выучил уже в то время, когда был прикован к инвалидной коляске. Просто чтобы мозги свои занять и не сойти с ума. Неплохо, надо сказать, выучил. Даже общался в интернете по скайпу с такими же инвалидами из других стран. Я за те 10 лет, что провёл в статусе инвалида, много чему научился. Например играть на гитаре и на скрипке вполне профессионально. У меня даже на ютубе было выложено несколько роликов, где я музицировал и лайков они собрали прилично. В детстве мать за руку отвела меня в музыкальную школу, которую я закончил с отличием по классу фортепьяно. А как тут не станешь отличником в музыкалке, если в другом случае тебе запретят заниматься самбо с дядей Сашей. Так что кое-чего под черепной коробкой у меня было и своего. И хочется надеяться, что это кое-что сохранилось после перехода. Надо будет проревизировать свою память, хотя Болек с Лёликом и говорили, что всё, что я знаю и умею со мной и останется. Во всяком случае должно. Теоретически.

Блин. Вспомнил этих двух, таких дорогих мне, "ботаников" и слеза непроизвольно покатилась по щеке. Я их больше никогда не увижу. Наверное только сейчас я окончательно осознал это. Надеюсь ТАМ у них будет всё хорошо.

Настя, услышав мой голос, отбросила какую-то книжку, которую читала сидя у окна, и метнулась ко мне.

— Ой, Витюша, братик, заговорил, — и платочком стала вытирать мне слёзы, — ты не плачь. Теперь всё хорошо будет, правда?

— Правда, сестрёнка, — чуть слышно произнёс я.

С кухни пришёл дядька Андрей. Это он, услышав моё "спасибо" по китайски, от неожиданности и удивления выронил из рук кружку.

— Ну, слава богу. Теперь точно на поправку пойдёт, — и он широко перекрестился, повернувшись к пустому "красному" углу. Настёна неодобрительно посмотрела на это действо и с укоризной сказала, — Бога нет, дядька Андрей. И всё это мракобесие, с которым пионеры должны бороться.

Дядька Андрей на это лишь с ироничной улыбкой махнул рукой. Мда, а я как-то и забыл в какое время попал. Здесь и пионеры и комсомол и ОГПУ с КПСС. Хотя последняя, по моему, сейчас называется ВКП(б). Вот интересно, а я пионер или комсомолец? Пока память об этом молчит.

Прошла ещё неделя. У меня начали слушаться руки и теперь я мог самостоятельно держать ложку и кружку. Теперь хотя бы было не скучно лежать. Я разговаривал с Настей, дядькой Андреем, когда он не был занят по хозяйству, с целительницей тёткой Дарьей, с китайцем Шэн-ли (блин, но почему я его не вижу в Силе?). С последним часто говорили на китайском, что его, похоже, не удивляло. Он так и здоровался со мной с первым с непременным почтительным поклоном и прощался так же с поклоном. И всё это под внимательным взглядом дядьки Андрея. И вот в один из дней, когда Настя возилась в огороде и мы остались с ним одни в доме, и состоялся очень интересный разговор.

— А скажи-ка мне, крестник, когда это ты по китайски балакать выучился? И почему это китаец Шэн-ли с тобой поперёд меня здоровкается, да кланяется тебе?

Как говорится, УПС(!!!). Самое страшное слово в ракетных войсках стратегического назначения. Это то, что называется попалился. Ну вот и как ему объяснить? Сказать правду, так не поверит, а врать как то не хочется. Эх, попробую и не соврать и правды не сказать.

— А ты, дядька Андрей, точно хочешь это знать? — я посмотрел ему в глаза, — не всякое знание может пойти на пользу.

— Ну а ты начни, а там поглядим, что в пользу, а что нет.

— Так ведь всё я тебе рассказать не могу, а лгать не хочу. Устроит тебя такое?

— Да меня сейчас всё устроит. Я уж и не знаю что и думать. То ты был как, прости господи, алахарь [3] какой и лез куды ни попадя, будто в тебя анчутка [4] вселился, то вдруг балакаешь по китайски лучше чем Шэн-ли, хоть раньше и ни слова не знал. И взгляд у тебя другой стал. Взрослый. Отцов взгляд.

— Ну что же, так тому и быть. Только, дядька Андрей, давай баш на баш. Я тебе расскажу что со мной приключилось, а ты мне расскажешь о моих родителях. ВСЁ расскажешь, — последнее я выделил голосом.

Дядька Андрей усмехнулся, — Как ты там сказал? А ты точно хочешь знать всё? Не всякое знание на пользу,-

Вот так меня моими же словами.

— Точно хочу. Точнее некуда.

— Что ж, договорились. Кто начнёт первым?-

— Да я и начну. Чать помоложе буду, — я вздохнул, набрал в лёгкие воздуха и начал, — в общем, дядька Андрей, умер я, — старый казак удивлённо вскинулся, — в тот самый миг, когда с кедра сверзился, вот тогда и умер. Здесь умер. И родился в другом времени. В одна тысяча девятьсот семьдесят пятом году. И прожил там жизнь. Сорок пять лет прожил. Всяко было. И хорошее и плохое. Женат был, сын у меня там был, да погибли они, а я стал калекой. А до того работал в своей фирме, денег много зарабатывал. Тогда и изучил и китайский и немецкий и ещё несколько языков и многое другое. А потом случилось так, что в том времени у меня был выбор, или совсем умереть там или попытаться вернуться сюда. Я выбрал второе. И вот я здесь. Ну а почему Шэн-ли мне кланяется и здоровается со мной первым, то об этом у него надо спрашивать. Мне и самому это интересно.

— Эвон оно как, — задумчиво произнёс дядька Андрей, — и ведь не врешь, то сразу видно. И говоришь как взрослый поживший человек. Дарья сказывала, что дар какой-то у тебя появился.

— Когда возвращался, то свет какой-то в меня вошёл. А как здесь очнулся, то начал видеть ауру у других людей.

— Ауру?

— Это что-то вроде энергетической оболочки человека. Гхм, мда. Как бы это объяснить? Душу, что ли. Может и ещё что есть, но это надо развивать. С той же тёткой Дарьей пообщаться на эту тему, может она что подскажет. Да и с китайцем Шэн-ли тоже не мешает поговорить об этом.

— Да, — протянул старый казак, — чудны дела твои, господи. Дарья говорила мне, что ты за гранью побывал и оттуда смог вернуться, а оно вон ещё что. Тяжко было? — неожиданно спросил он.

— Тяжко это не то слово, — хмыкнул я, — теперь твой черёд рассказывать, дядька Андрей.

— Ну, мой, так мой. Родители твои не из служащих, как тебе говорили. Они потомственные дворяне. Княжеский род Головиных. Хоть и не прямая ветвь, но тем не менее батюшку твоего титуловали как князя. Отец твой был подполковник русской армии Головин Михаил Николаевич. Воевал с германцем в империалистическую, как сейчас говорят, войну. Воевал лихо, за что и имел много наград. А я при нём вроде как денщиком был. Поранили меня, службу уже нести как прежде не мог, а возвращаться некуда было, вот он меня и взял к себе в память за то, что его самого однажды контуженного с поля боя вынес. Егория за то дело мне дали. С полным бантом после того ходить стал. Матушка ваша тоже дворянского сословья. Потомственная графиня Шереметьева. Когда царь Николай отрёкся мы только что на фронт вернулись после излечения и отпуска. Да там началось, прости господи, чёрт те что. Солдаты офицеров слушаться перестали, могли и в спину стрельнуть, а то и на штыки поднять. Батюшку то вашего уважали, он завсегда для солдат старался службу облегчить. Да всё равно пришлось нам с фронта по осени уезжать. Хотел было Михаил Николаевич забрать супругу из Петрограда, да податься за границу, да только не вышло. Матушка ваша на сносях была и ехать не могла. Решили они ждать рождения дитя. Вот в день октябрьского переворота ты и народился. Потом с пол года прожили в Петрограде, да там начали разыскивать бывших офицеров и к стенке ставили прям во дворе. Отец твой как-то смог выправить документы, что он инженер-геолог и с ними уже отправились к родственникам вашей матушки, Светланы Борисовны, в Иркутск. Как добирались, так то жуть просто, но, слава богу, доехали. А тут чехословаки взбунтовались и пришлось нам ехать дальше на восток. В Чите чуть не попались в лапы чехам. А те грабили всех подряд, да и снасильничать могли. Добрались до Благовещенска. Михаил Николаевич собирался податься в Харбин, а оттуда перебраться в Америку, да не случилось. Тут после восстания атамана Гамова тоже чёрт те что творилось. Резали и стреляли людей почём зря. На том берегу Амура ещё хуже всё было. Решили переждать лихие времена, да в девятнадцатом году пришли японцы. Стало ещё хуже. Матушка ваша в больнице работала, а батюшка, да я с ним, в депо. Японцы в больнице кого штыками перекололи, кого вывели и у ближайшей стены расстреляли. В депо ввели казарменное положение и за любой проступок шомполами забивали. Убёгли мы из Благовещенска в Шимановск, а оттуда в Чагоян подались, подальше от железки. Здесь уже и поселились на хуторе, спасибо местным. Как узнали что матушка ваша лечить может, так и указали на этот хутор, что без хозяев остался. Так и стали тут жить, а в двадцатом, в аккурат на Ильин день, Настёна народилась, — тут я улыбнулся. Ильин день, второе августа, День ВДВ. Так и представил Настю в тельняшке, камуфлированных штанах и голубом берете. А дядька Андрей, тем временем, продолжал, — Жизнь потихоньку наладилась. Мы с вашим отцом ходили в тайгу, били белку, соболя, птицу, на Зею рыбалить. Сдавали шкуры, дичину, мёд. Михаил Николаевич всё ждал, когда дочка подрастёт да окрепнет, чтобы податься в Харбин. Жили мы не тужили, да однажды на контрабандистов нарвались. Те, видать, с приисков золотишко в Китай тащили. Пострелять пришлось. Вот там вашего батюшку и убили. На моих руках он помер и последним словом завещал сберечь вас. А пять лет назад Светлана Борисовна преставилась. Помчалась зимой в пургу к больному, да помёрзла сильно, захворала и слегла, да так и не встала. Вот такой мой рассказ тебе получился. Теперь и ты знаешь всё. Да ещё обо всём знает Дарья. Но о ней не думай, от неё никто ничего не узнает. А более никому ничего не известно.