Русский флаг (СИ) - Старый Денис

Петербург

7 июля 1734

— Вот! — человек с бегающими, хитрыми глазами предъявил мне бумагу.

Я вчитался. Дал же Бог родственничка! Это была расписка кузена Александра Матвеевича Норова о том, что он должен денег.

— И что? — усмехнулся я.

— Ваш родич… Он должен мне деньги, — уже явно смущаясь, говорил Борщевский… Или Бачевский.

Запоминать фамилии разного рода проходимцев нужно только для того, чтобы после их найти и наказать. Но мне не нужно никого искать. Вот он — наказывай сколь душе будет угодно.

— У вас есть шанс просто уйти, — сказал я, предоставляя возможность Бачевскому отстать от меня подобру-поздорову.

— Но об этом узнают иные. Карточный долг… Сударь, не желаете же вы порочить свою фамилию? Скажут же, что Александр Норов долги не отдает.

— Хе! — хук справа отправил наглеца в нокаут.

— Узнаю, тать подзаборный, что говоришь на меня… Не просто убью, твои же уды засуну тебе в дышло! — я поднял за волосы шантажиста. — Все ли ты понял?

— Сразумел, — разбитым ртом отвечал мне местный бандит.

— И не приведи Господь, если станешь помышлять о мести… Я ухожу, но оставляю приказ, что и как с тобой делать. И бумагу эту забери! — я скомкал и швырнул лист в голову Бачевскому. — С того, кто тебе должен, и спрашивай. А то, что он родственник — так я не намерен за дураков платить.

Сказав это, я пошел прощаться с Мартой, давать последние инструкции, как тут жить без меня. Оставлял я, так сказать, «на хозяйстве» одного ушлого солдата, которому только два дня назад добился повышения до фурьера. Это в некотором роде нарушение устава и правил, что я оставляю пятерых солдат, тогда как предписание было отправляться в Оренбургскую экспедицию всей ротой.

Но из-за таких вот «бачевских» я вынужден идти на нарушения, списывая пятерых солдат, как больных. Все же начинает реализовываться первый мой бизнес-проект в этом мире. Вовсю идет подготовка к открытию ресторана. Даже вчера посетил трех поваров, на самом деле крепостных крестьян, которые обучены были готовить и делали это для Шуваловых. По крайней мене, майонез у них уже получается, как, впрочем, и бешамель, и тартар. Ну а иные блюда делали по моим записям.

Не скажу, что прямо шикарно, но пока что хорошо то, что оно вполне съедобно. В любом случае, когда ни в одном трактире нет и намека на изыски, лишь каши, щи, да мясо, наши блюда должны привлекать клиентов.

— Ты береги себя! По всем вопросам обращайся к Егору. Он с солдатами всегда поможет и защитит. Помирись с отцом, но не унижайся перед ним. Захочет если войти в дело, когда у тебя все обязательно получится, то можно поговорить. Двадцать долей с заработанного оставлять мне!..

— Всё уже поняла! Вы, господин Норов, лучше бы целовали меня, да покрепче… Еще раз, чтобы точно запомнила…

— Память у тебя плохая! Уже сколько раз было? Один какой могла бы запомнить! Но, хорошо, давай-ка закрепим в памяти! — сказал я и накинулся на Марту, начиная раздаривать ей десятки поцелуев.

Знаю, что девушка всю ночь прорыдала. Но… я с ней был честным, и о том, что придет ко мне Елизавета Петровна, Марта знала. А Лиза так же прощаться приплыла. Эх, сточусь я, так часто любиться. Пожалели бы они старика за сто лет жизни! Никакого уважения к старости, так и норовят.

Но и я не против.

Даже не хочу знать, каким именно местом и делом Елизавета Петровна добилась от Бирона обещания, что мне в течение года дадут новый чин секунд-майора. Это так цесаревна показала мне, что она все-таки умеет решать вопросы и что помнит обещания. Ну и ладно.

Да и не об этом я думаю рядом с нею — что может чувствовать парень девятнадцати лет от роду, когда перед ним красивая, готовая на любые плотские утехи женщина? Чины и выгоды от общения с Елизаветой все же вторичны. Ну не могу и не хочу я оставаться равнодушным, когда вижу перед собой такую манкую красавицу.

Седьмого июля тысяча семьсот тридцать четвертого года, после обеда, караван из пяти десятков возов, в сопровождении ста двенадцати гвардейцев Первой роты Третьего Петербургского батальона Измайловского полка, отправился по Московской дороге.

Шли мы споро, по-суворовски. Отправляли вперед дежурную группу из обозников. Они готовили бивуак для всех гвардейцев, включая и солдат обозной службы. Они не должны были быть нам приданы. Мол, править телегой может и гвардейский солдат. Но я настоял, и… Частью сам оплатил такую блажь, как обозная служба.

Солдат должен уметь себя обслужить, это так. Но главное для гвардейца — служба. Вот они и занимаются разведкой, охраной. Да, шли мы пока что по мирной территории, по своей земле, самой безопасной дороге в России «Из Петербурга в Москву». И сколько же тут нужно бандитов, чтобы даже не победить, а просто решиться напасть!

— Тяжело в учении, легко в бою! — слышал я постоянно уже ото всех офицеров своей роты.

Выражение столь понравилось им, что уже и где надо, и где не надо его вставляют. Впрочем, как и иные мои слова. Например, про пулю-дуру и штык-молодец…

— Бах! Бах! — звучали выстрелы на поляне в двух верстах от тракта.

И это всё мы. По-богатому мы двигались. Раз в три дня решили устраивать стрельбы. В то время, как в армии они производятся в лучшем случае раз в два месяца.

Стреляли, в основном, из штуцеров. Гладкоствольная фузея выплевывает пулю каждый раз по-разному, да и пороховые дымы при таком оружии не предполагают прицеливания. Со штуцером так можно опалить роговицы глаза. Мало того, прецеденты уже есть. Но есть у меня в распоряжении еще и шесть очков. Не увеличительных, но с прочным стеклом. В них цель может чуть размываться, но солдат не боится целиться, как и того, что после выстрела искра оставит его слепым на один глаз.

Очки — далеко не дешевая вещица, даже если мастеру не пришлось полировать увеличительные стекла. А всё потому, что в Петербурге был только один мастер-немец, который мог сделать такой элемент экипировки. И ценник он задирал так, что я хотел купить десять очков, а вышло только шесть.

Но сейчас оценили новшество, поняли, что точность и меткость стрельбы увеличилась, так что было бы неплохо приобрести еще два десятка очков. Предполагаю создать внутри своей роты команду метких стрелков, чтобы они гарантированно могли попадать во врага метров с трехсот.

Перезарядка… Вот главный бич и причина того, что снайперские группы ещё не появились в России. Кроме того, стоит нарезное оружие не просто дорого, а очень дорого. Это я брал штуцера, откуда только мог. С двух сражений у Данцига получилось взять нарезные ружья. А потом еще и выменял шесть штуцеров у своих товарищей по Измайловскому полку. Две французские фузеи-карбины шли за один штуцер.

Хотя, как я знаю историю, сравнительно скоро родится новый род войск — егеря. А может, это уже и сейчас происходит.

Разные слухи распространяются о военной реформе в Пруссии. Это же еще отец Фридриха Великого начал перестраивать прусскую армию так, что после она громила всех в Европе. Ну, разве что кроме русской армии. Но там пушки сыграли большую роль. А еще необычайное упорство и мужество русских солдат.

Но это всё далеко, а нам — идти и идти. Шесть дней — и мы в Москве. Это был если не рекорд передвижения, то явно около того. Получалось, что мы, несмотря на то, что вышли на три дня позже, уже нагнали время. Вот только перегнать не получиться. И не потому, что самогонного аппарата нет, чтобы из времени дистиллят гнать. А были у меня дела в Первопрестольной.

На сколько дней, не знаю. Все зависит от того, как у меня пройдет встреча с легендарным Нартовым, Кулибиным своего времени.

Именно к нему, ныне проживающему в Москве, словно в опале, я и направился на следующий день, как только обозначился по прибытию в Московском батальоне Измайловского полка.

Ну что? Будем двигать прогресс? Я шёл и перебирал в мыслях всё, о чем так хотел переговорить. Даешь танковую башенку! Многое можно сделать, если только господин Нартов окажется адекватным человеком.