Союз нерушимый... - Силоч Юрий Витальевич

— А удалённо? — спросил я. В начале карьеры я мог бы предположить, что это армейская медслужба недоглядела и демобилизовала из рядов Новосоветской Армии человека с активным боевым железом. Но сейчас, зная драконовские порядки в армии и искреннее нежелание связываться с Конторой, которую хлебом не корми, а дай кого-нибудь посадить, такая мысль мне в голову не приходила. Имплантаты Вьюнова явно кто-то воскресил.

— Нет, это исключено, — уверенно сказала Платонова. Она затушила сигарету в массивной стеклянной пепельнице, которой можно было пробивать головы.

— И всё-таки, — я не собирался просто так сдаваться. Из слова «нет» пространный отчёт составить нельзя даже при всём моём литературном таланте. — Я хочу, чтобы вы подумали и рассказали, как это можно сделать.

— Я же сказала — никак, — конструктор раздражённо дёрнула плечами. — Вся конструкция, вплоть до регулятора мочеиспускания и скобы указательного пальца, завязана на одном чипе, включить который можно, только основательно покопавшись в мозгах.

Она явно пыталась от меня отделаться и давила.

— Я не прошу говорить мне, что это невозможно, — мне снова пришлось добавить в голос металла. — Мне нужны соображения на тему того, что можно сделать. Подумайте об этом, мне нужны догадки, а не отговорки! У единственного подозреваемого по делу был имплантат вашего производства. По документам — отключенный. На деле — активный. И никаких следов хирургического вмешательства. Если не знаете, как это сделать — тем хуже для вас! Потому что кто-то другой знает. И это значит, что в Москве почти тысяча потенциально опасных снайперов. Этого более чем достаточно для того, чтобы обезглавить весь Союз, вы понимаете?!

Я говорил и с удовлетворением наблюдал, как лицо Платоновой бледнело, а алые губищи на нём становились всё заметнее. Меня самого проняло. О подобном варианте развития событий я не думал. Действительно, можно было бы проявить бдительность, копнуть поглубже, разоблачить очередной империалистический заговор и потом лежать, как раджа из «Золотой антилопы», — отмахиваться от сыплющихся мне на голову наград, крича «Хватит, довольно!»

— Так что будьте так добры, уделите время надоедливому следователю и помогите разрешить вопрос государственной важности. Если вас не затруднит, — я изобразил хорошо отрепетированную «улыбку гэбиста номер три» — устрашающую.

Конструктор кивнула и парой движений вызвала в воздухе оранжевую голограмму — чертёж «Зайцева».

По его очертаниям можно было понять, в какой части тела располагались те или иные детали.

Сверху — мозговой имплантат, центр всего. Он напоминал сосновую шишку, обвитую проводами. От него, через шею, толстый шлейф шёл к позвоночнику, в районе плеч расходясь кабелями к локтям, запястьям и указательным пальцам: их специально усиливали для того, чтобы руки не дрожали.

Основной же шлейф опускался ещё ниже — провода вели к небольшим металлическим пластинкам-обогревателям на груди и животе, овальному, похожему на яйцо, регулятору мочеиспускания, пищеварительному ограничителю и далее — к искусственным коленям и ступням, которые никогда не затекали, сколько не сиди в одной позе.

Платонова вращала голограмму так и эдак, увеличивала мозг и некоторые узлы, возле которых появлялись поясняющие надписи, какие-то цифры и куски кода. Я снова закурил, наблюдая за её работой. Сейчас она была почти красива, и я понял, как она смогла добиться столь высокого поста — целеустремлённость и искренняя любовь к своему делу.

— Простите, ничего не могу сказать, — она увеличила мозг и извиняющимся жестом указала на него. — Всё сходится к этой детали.

Судя по масштабу, её нельзя было даже разглядеть невооружённым взглядом. Маленькая такая микросхемка, запрятанная очень глубоко.

— К ней нет доступа извне, только на аппаратном уровне.

Я вполголоса выругался.

— Так что простите, но помочь и правда ничем не могу.

Я поднялся с кресла.

— Что ж, в любом случае спасибо за помощь, — «улыбка номер пять, добрая, чуть усталая». — Опровержение версии — тоже информация.

— Не за что, — красные губы испуганно и фальшиво растянулись, а руки скользнули к пачке сигарет. — Обращайтесь.

Я выехал с территории завода, рассеянно кивнул охраннику и скомандовал навигатору двигаться обратно в сторону конторы. Настроение упало ниже некуда, поскольку моя единственная догадка не оправдалась: снайпера никак не могли активировать извне, следовательно… Следовательно, тупик. Если уж даже главный конструктор не смогла понять, что с «Зайцевым» что-то не так, значит, в этом направлении копать точно не стоило.

Однако, несмотря на недвусмысленный ответ Платоновой, у меня оставалось стойкое чувство, будто я что-то упускаю. Что-то раздражающе близкое, лежащее прямо перед носом. Это плохо: дело начинало меня заинтересовывать, хороня надежду на полноценный воскресный отдых. Когда во мне просыпалась ищейка, я мог работать без сна и отдыха сутками.

Что ж, если Пал Палыч хотел имитацию бурной деятельности, он её получит.

— Навигатор! — приказал я через несколько минут. — Давай-ка на Горбушку.

4

Я припарковал машину там, где заканчивался асфальт и жилые районы.

Передо мной лежал дикий ландшафт, не тронутый строителями. Граница Хаоса и Упорядоченного была очень чёткой: одно от другого отделял высокий забор, украшенный унылой наглядной агитацией, поверх которой уличные художники рисовали свои полотна. Они были яркими, как сбрендившая радуга, и в половине случаев откровенно похабными.

Мне особенно приглянулся один арт: роскошные голые женщины окружали плюгавого тощего мужичка, у которого осталась всего одна конечность: та, что болталась между ног и размером превосходила самого инвалида. Он пускал из кривого беззубого рта нарисованную серебрянкой слюну и смотрел на мир слепыми глазами, а рядом в облачке-комиксе неведомый художник написал «Спасибо Партии и Правительству». Я усмехнулся: советский Бэнкси очень верно уловил самую суть явления и передал её с потрясающим цинизмом.

Здоровенный пролом, из которого торчала оборванная стальная проволока, вёл из одного мира в другой. Дыра в заборе была такой, что можно было пройти, не нагибаясь и не поворачиваясь боком.

За моей спиной оставались ровные ряды новых районов, где торжествовал порядок и урбанизм, а впереди…

Я вышел с другой стороны и окинул взглядом ландшафт.

Передо мной простиралась, насколько хватало взгляда, перековерканная взрывами пустыня. Долины древних площадей, узкие ущелья разрушенных улиц и высоченные горные хребты изуродованного железобетона. В трещинах уже давно росла высокая трава, а на горных пиках, что несколько десятков лет назад были многоэтажными домами — корявые деревца, в основном берёзки.

Они отчаянно цеплялись за серые валуны и тянулись к солнцу с упорством обречённых. Повсюду валялись перевёрнутые остовы машин. Счётчик Гейгера сходил с ума рядом с ними, поэтому я сразу же, не откладывая в долгий ящик, вытащил из небольшого футляра пару больших коричневых таблеток и проглотил, не запивая. Завтра будет плохо. Очень плохо.

Я бывал тут — давно, ещё в прошлой жизни, когда за фразу о возрождении Советского Союза меня подняли бы на смех, и сейчас, двигаясь по отдалённо знакомым улицам, старался отыскать взглядом детали погибшего мира.

Вот лежит наполовину засыпанная обломками, здоровенная оранжевая вывеска, заставившая вспомнить, что тут был торговый центр, в который я никогда не заходил, но несколько раз проезжал мимо(?).

Ощущение, что за мной присматривают, появилось с того самого момента, как я шагнул за забор, но это было нормально. Я даже не пытался высмотреть следящих, лишь брёл вперёд, перепрыгивая ямы и проломы в земле, обходя радиоактивные корпуса автомобилей и автобусов и стараясь держать направление в этом железобетонном хаосе.

Очень сильно пахло пылью и чем-то горьким. Ветер свистел в развалинах, и поэтому я не сразу уловил нарастающий гул голосов и тарахтенье древнего дизельного генератора.