Попаданец XIX века. Дилогия (СИ) - Леккор Михаил

Молодая еще, ‑ пренебрежительно подумал попаданец с высоты своих более сорока лет, ‑ была бы барыней  в тридцать дет с гаком, с тремя детьми и хозяйственными проблемами, уже бы стала орать, несмотря на крепостных.

Делая вид, что не видит неодобрение невесты, наклонился над столом. Здесь Аким развязал тряпочки и прямо в них разложил соль грудками.

Пока Нюша дойдет… взял соль с ближайшей грудки, вздохнул.

‑ Горькая ведь соль, Аким! – указал он строго.

‑ Так точно, барин! ‑ отрапортовал управляющий, мастер велел сказать, что в одном ключе очень даже неплохая соль, но потребовал не показывать ее. Пусть дескать барин сам поймет, вот тогда верно угадали.

‑ Вот же ж! ‑ недовольно подумал Макурин, ‑ всякий норовит задеть барина!

Но потом подумал, что мастер, в общем‑то, сделал правильно. Укажи  Аким указку соледобытчика, на него так или иначе довлела бы эта примерка.

Он прополоскал рот холодной водой, сплюнул в подставленный тазик, попробовал еще. и так изо всех грудок.

‑ Вот эта вкусна! ‑ уверено указал он.

‑ Так и мастер показал на пятую тряпочку. Да, ваше высокоблагородие, вы оба указали на ту же грудку соли.

‑ Это еще не все! ‑ усмехнулся  Макурин, ‑ свет мой, солнышко, скажи, эта соль действительно вкусна?

Настя, недовольно сидевшая, так нехорошо стрельнула глазами, но нехотя взяла щепотку.

‑ Довольно вкусна, ‑ призналась она, ‑ в Зимнем дворце сейчас возят из Торжка. Но она отдает какой‑то кислинкой. А этаничего.

Что же, все хорошо. Объявил:

‑ Передай, Аким, что я доволен. На днях мне надо побывать в Санкт‑Петербурге, а потом я буду на соледобыче. Как у вас там?

‑ Весна еще, холодно, да и требовалось с солью определить. Но сейчас, как только мужики закончат с посевной, то быстро поднимет.

Да, все крепостные мужики хороши, но цикл сельскохозяйственных  работ их приковывает. А что сделаешь. Не уберут крестьяне хлеб, они вместо уверенных налогоплательщиков превратятся в тяжкий груз.

‑ Ладно, Аким, иди, ‑ разрешил он. Помещику надо было после обеда еще пройти по деревне и, если удастся проехать по другим деревням. А то крестьяне даже не видели еще своего помещика. Так и верить начнут,  как в бога. Он есть, но его никогда не увидишь. Так ведь можно подойти и к следующему выводу – а зачем ему подчинятся? Но пока все!

‑ Эх, Настюшка! ‑ облегченно вздохнул он, ‑ тяжела это ноша, поместье!

Сграбастал ее, как бы не чувствуя девичьи руки, жестко, но бессильно пытавшаяся отвергнуться от жениха и сохранить свое личное пространство.

‑ Настя, дурочка такая, как я тебя люблю! ‑ так страстно казал он ей, что она не выдержала, чарующе улыбнулась. Правда, перед этим все же стукнула, но не зло  и не больно.

‑ Ты зря на меня сердишься, ‑ уже серьезно сказал он ей, ‑ что мужчины смотрят на фигуру каждой женщины, так это в нас от Бога. Ты же не ведь не озлобишься на Бога, милая?

‑  Не богохульствуй! – предупредила она его, но так по‑доброму и влюбленно, что он не выдержал и крепко поцеловал.

Она сопротивлялась, хотя как бы и не против. А потом плюнула на все эти смиренности и стыдливости, сама обняла и крепко поцеловала.

И ничего что время от времени в кабинет заглядывали крепостные со своими важными делами. Господа заняты своими господскими делами и  не фиг там заглядывать!

Глава 10

В Санкт‑Петербург они, как и договаривались, ехали вчетвером. Вообще‑то об этом договаривались только баре, но Гаврила с Марьей не обижались. Молодые друг друга любили. Будущее им было обещано хорошее и сытное, даже совместное. Ведь хотя Марья была продана Андрею Георгиевичу, но твердо оказалась охраннницей и даже подружкой (наперсницей с неопределенными обязанностями) прежней барыне Анастасии Татищевой.

Конечно, обе понимали,  что одна – столбовая дворянка одного из прославленных в России родов, а другая  ‑ обычная крепостная крестьянка, которую можно хоть продать, хоть высечь, а хоть отдать кому угодно на время для плотских утех.

Но с другой стороны, обе они были молоды, с очень похожими характерами. И Настя не раз обещала, что никогда не отдаст ее. И теперь  вот отдала замуж, только убедившись, что она тоже любит. Как же могла  относится Марья своей барыне, когда та отстояла еще и мужа его?

Макурин к этой любовной драме с определенными элементами комедии и американским хеппи эндом, относился почти нейтрально и весьма благожелательно. Гаврила влюбился и хочет жениться? Пожалуйста! Нужно для этого кого‑то продать, кого‑то купить? Где подписаться в купчей? Его охранника хотят взять к невесте? Он что, возражает?

Во многом из‑за этого Анастасия Татищева, для кого‑то просто Настя, видевшая, как его жених, такой жесткий и даже жестокий в повседневной жизни к окружающим и даже к ней, становится чутким и мягким, сама обращается  нему все ближе и добрее. И к ней все чаще приходит мысль о том, что он будет лучше всех не только, как жених и муж, но и как отец ее детей. ИХ будущих  детей!

Потому сердилась на него не так сильно и не так долго. и отнюдь не от его псевдоразумных слов, как думал Андрей Георгиевич. В своей мужской гордыни он нередко отказывал в ей разумном женском мышлении. А оно было и даже с определенной логикой, впрочем весьма своеобразной и причудливой, из‑за чего многие представители сильного пола им вообще в нем отказывали.

В Санкт‑Петербурге их на этот раз ожидалавзбаломошеная обстановка, чем они уже привыкли, и довольно теплая погода, чего никак не ожидали. Сначала проблемы их молодоженов. Хотя их было сравнительно немного и они оказались не так уж и трудны для камергера двора его величества и его невесты, урожденной фрейлины Татищевой, богатых, знатных и почти всесильных по сравнению с простонародьем.

Сначала они решили все оставшиеся формальности, потом венчали и. наконец, докончили оставшиеся бытовые мелочи в виде съемной квартиры, финансовом обеспечении медового месяца и так далее.

Многие чиновники и просто зрители считали это капризами молодых бар, но сами они прекрасно понимали, что идет репетицияих свадьбы и потому  оба шалели, даже морально старый попаданец, который, как он думал, все повидал и все прочувствовал. Как же!  Любовь зачастую очень заразна, сильней даже всесильного гриппа.

Оставив своих слуг в алькове любви, как назвала квартиру Настя, они поспешно скрылись. Не потому, что стеснялись простонародных молодоженов или хотели оставить их для плотских утех – занятие после бракосочетании весьма нужное и обязательное.

Нет, просто, они хотели разрешить и свою судьбу и также, как своих радостных слуг. И для этого поспешили в Зимний дворец, на встречу с российским императором.

Николай I сегодня был весьма радостен, почти счастлив. Его личный чиновник – письмоводитель должен явиться на службу. Ведь по правде говоря, а хотя бы в думах государь мог быть правдив и честен, господин Макурин был умен и почти начитан, а поместье свое, со своих слов, он хорошенько упорядочил. Но все же главное достоинство, отличавшим его среди других российских поданных, было умение писать.

И пусть с ним было не только приятно, но и полезно разговаривать, но все же единственно, когда он почти впадал в эйфорию, это видел четкий каллиграфический почерк Андрея Георгиевича. Откуда что  берется? В пору верить в Господа Нашего Иисуса Христа, дарующего отдельным человеческим личностям различные таланты. Почему так, император не знал и только радовался, что этот человек был россиянин и монарх мог его привлечь к своей работе.

Услышав шаги в коридоре – относительно тихие, но все равно  уверенные шаги мужчины – он удовлетворенно кивнул. Третьего дня от Макурина пришло письмо, в котором он с извинением сообщал, что в связи с семейными заботами прибудет где‑то в десять часов. Император в связи с этим даже серьезно изменил свой график жизни на этот день. Но вот он, кажется, идет. О, сколько у Николая было письменной работы! Целая стопка бумаг, исписанных дрянным почерком августейшего монарха.