Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
Хохот грянул:
– Так мы ж в Баварию пиво и поставляем!
– А почему не в Москву?
– Дороги плохие.
– Англичане-то везут. А их пиво хуже вашего.
– Так они морем да реками… Дешевле…
Очень понравился Стасу Львов. А ведь он повидал городов немало, да ещё и в разных временах!
Дома стояли плотно, как принято в Западной Европе. Там, на востоке, такого нет. Он припомнил, как в 1927 году ездил с крёстным в Тверь и тот показывал ему десяток домишек вдоль Волги, выстроенных в таком стиле. Якобы однажды по пути в Москву из Петербурга ночевала тут царица Екатерина, и втемяшилось ей в голову, что хорошо бы было сделать из Твери западноевропейский город. И повелела выстроить «ровную фасаду» – дома для купцов, и на их же деньги, так, чтобы жильё стена к стене, а на задах – конюшни, склады и мастерские.
Разумеется, выстроили, и Екатерине, когда ехала она обратно в Петербург, предъявили. А через час после её отбытия купцы из тех домов сбежали. Устроились на другом берегу просторно, как им было привычнее: жильё отдельно, хозяйственные постройки и склады с товаром отдельно… И друг друга локтями не пихать…
Вечером в доме на Старопигийской был приём. Присутствовали главы гильдий, два консула – венецианский и баварский – и даже зашёл ненадолго митрополит. Здесь главенствовала элегантная, прекрасно одетая дама. Когда Стасу впервой показали её, он просто обомлел. Она была неформальным лидером русской купеческой общины, и звали её Дарья Ковальевна. Муж, влиятельный фабрикант и купец Тимофей Иванович, уехал с партией парфюмерии в Париж; зато при ней были дети-погодки, два мальчика и девочка, от пятнадцати до семнадцати лет.
Теперь их познакомили; представили по именам детей. Появилась возможность поговорить с нею.
Улучив момент, Стас, сделав в её сторону приличествующие моменту скользящие куртуазные шаги, прижав к груди правую руку, а левую заведя за спину, склонился перед нею и, копируя обычный для Плоскова вологодский говор – так, что никто более их не услышал, – произнёс:
– По доброму ли здравию поживаете, любезная Дарья Ковальевна?
У неё расширились глаза, и она, взяв его под руку, повлекла к креслам у стены:
– Князь Эдуард, от кого-кого, а от вас я никак не ожидала такого услышать… Вы что же, вологодский?
– Нет, сударыня, но в Мологе я бывал; останавливался у дедушки вашего, Миная Силыча. В Плоскове и Рождествене тоже бывал. Мы с вами там даже встречались.
– Ну, этого не могло быть! Я уехала оттуда тридцать лет как, а ведь вам самому вряд ли больше? – И она лукаво засмеялась. – Да и дедушка умер… – она махнула рукой, – ещё при царе Фёдоре Алексеевиче. В самом деле, князь, откуда я вам известна?
Стас призадумался. Действительно, странно получается. Не ожидал встречи, не подготовился, эх… Надо как-то выкручиваться.
Тридцатилетний отчим с нежностью посмотрел на свою сорокапятилетнюю падчерицу:
– Вы прекрасно выглядите. И достигли многого. Парфюмерная фабрика… Дети… Батюшка ваш названый вами бы гордился.
Дарья сказала с гордостью:
– У меня ещё трое, взрослые; старшенький Станислав ныне в Париже с отцом, и две дочери замужем.
Потом вздохнула и добавила:
– Правда, ещё трое умерли во младенчестве. А что до батюшки моего названого… то как вы можете судить? Ведь вы его не знали.
– Ну-у, знал, не знал… Я знал его родичей. Мы, можно сказать, одна семья.
Она внимательно вгляделась в его лицо и растерялась:
– Как же так? Вы князь, а он… кто? Матушка говорила, он с неба упал…
– Все мы в какой-то мере упали с неба… А она где нынче, матушка ваша, Алёна Минаевна?
– Она после того, как батюшка разбился в храме, ушла в монастырь под Вологдой. Скончалась этой осенью…
Достала платочек, промокнула глаза, глянула виновато:
– Я даже на могилке её не побывала. Стыд-то какой…
«А я-то, – подумал он. – Был же осенью в Москве, до Вологды три дня верхами… Если б знал…»
Курфюрст баварский [71] Макс Эмануэль, говоря попросту, обалдел, получив от своего парижского портретиста верительные грамоты с подписью русского царя.
– Вот новости! – сказал он. – И вы к тому же князь, герр де Грох! Как можно дворянину картины малевать?
Но грамоты всё же принял.
Вскоре у Стаса было своё консульство. Он обустраивал его, учитывая три обстоятельства. Во-первых, нечего было и ждать бешеного наплыва русских туристов, нуждающихся в консульских услугах. Во-вторых, содержать офис ему предстояло на свои. Наконец в-третьих, настоящая задача его была – готовить европейскую общественность к будущему имперскому статусу России. А что такого статуса она достигнет, кто-кто, а уж он-то знал точно.
Купил домик недалече от замка курфюрста – благо накопления позволяли; устроил скромный офис, жилые помещения, комнату для сельских своих пареньков, помощничков Ваньки и Прошки. Они при добром барине да в богатой стране было распоясались: ленятся, пиво пьют и мясо жрут. Но Стас, когда схлынули первые заботы, привёл их в чувство. Взял Ваньку за грудки, посмотрел в глаза страшно и пообещал: «Ещё раз повторится, сдам тебя, скотина, в армию солдатом». Прошку пугать не пришлось: он посообразительнее и вообще прилежный.
Довольно быстро Стас усвоил, что дипломатия – это искусство выпятить достоинства и силу своей страны. Чтобы одно её упоминание трепет вызывало у окружающих; иначе доказывать силу придётся войной. А вот Священная Римская империя сначала воевала – захватила итальянские земли, и лишь потом её дипломаты начали запугивать остальные страны Западной Европы. Так что на самом деле дипломатия и война связаны сильнее, чем он раньше думал.
Самую мощную дипломатическую сеть, как выяснил Стас, получая со всех сторон разнообразные документы, имел Ватикан. Для распространения католичества во все края и ради своего политического господства папы без сомнения использовали оружие, шпионаж, подкуп, отлучения от церкви, интердикты [72] и тайные убийства.
Российская дипломатия была просто младенцем!
Наезжая два-три раза в год к Матвееву в Амстердам или к Урбиху, царскому посланнику при имперском и датском дворе, Стас проникся важностью дипломатического протокола. Ни буковки не должно быть искажено в титулах владык! Если дипломат позволяет своим зарубежным коллегам вольность и пренебрежение в таких вопросах – он позволит и большее. Они решили, что принятое в западных странах латинское написание слова «царь» в виде «tzar» – ошибочное, искажающее суть; следует писать «czar», что есть сокращённое «caesar» – император. И мгновенно возвращали адресату любые дипломатические документы, содержащие неправильное написание.
В Амстердаме Стас проводил свободное время в компании дьяка Шпынова. Иногда ездили в Париж; как же изумились новому его качеству прежние приятели!.. Он вытащил из-под моста оборванца Жана, некогда сведшего его с мэтром Антуаном, одел его, купил ему квартирку. А через год опять обнаружил дурака под мостом!
– Что ж, – сказал Стас. – Jeder hat sein Schicksal. [73]
Необходимость содержать резиденцию, разъезжать по всей Европе и вообще вести достойную дворянина жизнь заставила Стаса искать приработок. Имея множество друзей-художников в культурном центре мира – Париже – и заведя влиятельных знакомых в разных странах и городах, он наладил крепкую сеть сбыта картин.
Был, конечно, у него ещё один источник дохода: калужское имение. Но в первый же год, когда он послал Прошку в Россию, обнаружились трудности.
Царь Пётр запретил вывоз денег.
Стас уже слышал от коллег, которые, в отличие от него, всё же были на государственном довольствии, что им вместо денег выдавали меха, – торгуй, посол, и крутись из выручки. Теперь, оказывается, и частным лицам вывоз прикрыли. В Москве, говорил Прошка, слухи бурлят; купцы недовольны. Ввозить в Россию золото и серебро им разрешают – благородные металлы не облагаются никакими пошлинами, – а вывозить – извини. Купи на деньги русские товары и вези куда хочешь.
