Зимняя бегония. Том 2 - Тянь-Эр Шуй Жу

– Это он тот Чжоу, которого мы ищем сегодня?

Шан Сижуй изумился:

– А? Это ведь не он? Не может быть он… Этот грим, эта жестикуляция – неясно, мужчина он или женщина, вряд ли бы он приглянулся Юань Сяоди…

Чэн Фэнтай притворно пожурил его:

– Шан-лаобань! Ну что за злой у тебя язык!

В присутствии Чэн Фэнтая Шан Сижуй и впрямь не стеснялся в выражениях. Обычно он скрывал свое недовольство, опасаясь, что, если начнет высказываться, испортит отношения с сослуживцами и вызовет раскол между ними. Но сейчас у него появился человек, с которым он мог говорить обо всем свободно, который охотно слушал все, что он рассказывает. Шан Сижуй долго еще критиковал актера со знанием дела, а закончив, принялся сокрушаться:

– Все говорят, что в артистических кругах сейчас расцвет, но на деле процветает только пекинская опера, актеров, которые смогли отшлифовать куньцюй, по-прежнему немного.

Служка позади, который подавал зрителям чай, услышал это и прыснул со смеху. Шан Сижуй тут же обратил на него внимание. Служка подложил белое полотенце под заварочный чайник, подошел к ним, чтобы подлить еще воды, и с улыбкой сказал:

– Господин, ваши слова прежде уже говорили благородные господа.

Шан Сижуй улыбнулся:

– И кто же?

Служка с улыбкой покачал головой, но так ничего и не ответил. Шан Сижуй догадался, кто были эти благородные господа, и заговорил о другом:

– А этот Чжоу-лаобань, что сейчас на сцене… В труппе «Юньси» он единственный Чжоу-лаобань?

Служка ответил:

– Вы совершенно правы, он один Чжоу-лаобань. С детства рос в труппе «Юньси», выступает уже много лет.

Шан Сижуй разочарованно кивнул, больше он ничего не спрашивал. Мальчик перекинул полотенце через плечо и собрался уже уходить, как Чэн Фэнтай его остановил:

– Не говори о лаобане, спроси, есть ли у них кто-то по фамилии Чжоу? Как его могут звать…

Шан Сижуй, уловив намек, поспешно проговорил:

– Верно, например Сяо Чжоуцзы. Есть ли тут кто-нибудь, кого кличут Сяо Чжоуцзы?

Служка, должно быть, хорошо знал этого Сяо Чжоуцзы, на лице его тут же появилось презрительное выражение, он сказал с неодобрением:

– Ах! Вы спрашиваете про этого паренька! Есть такой!

Шан Сижуй и Чэн Фэнтай переглянулись, они почувствовали, что это и был тот, кого они искали.

– Когда этот Сяо Чжоуцзы выступает?

Презрение на лице служки проступило еще явственнее:

– Какое там выступает! Не поколотят его три дня, уже неплохо!

Чувствовалось, что за этими словами что-то скрывается. Шан Сижуй совершенно гнуснейшим образом бросил смотреть представление, вскочив на ноги, он ухватился за служку:

– Идем! Отведи меня к нему, хочу повидаться!

Служка вцепился в перила и взмолился о пощаде:

– Так нельзя! Господин! Это против правил! Владелец их труппы очень вспыльчивый!

Шан Сижуй отпустил служку и сам спустился по лестнице, характер у него был такой, что и минута промедления ему была в тягость:

– Тогда я сам его найду.

Чэн Фэнтай напрасно кричал Шан-лаобаню вслед, чтобы тот помедлил, но разве мог Шан Сижуй спускаться медленнее? Глядя в спину спешащему Шан Сижую, Чэн Фэнтай вздохнул, а затем преспокойно вытащил из бумажника банкноту и сунул ее служке под кофту. Служка сжал банкноту через ткань, выдавил смущенную улыбку, и Чэн Фэнтай улыбнулся ему в ответ, с усмешкой он развернул его за плечи и пинком спустил вниз по лестнице. Раз уж служке что-то перепало, он, споткнувшись, устоял на ногах и, с радостным видом переваливаясь с боку на бок, побежал за Шан Сижуем:

– Господин, позвольте служке вас проводить.

Представление как раз было в разгаре, и все актеры толпились у сцены. Двор, где они жили, был просторным, но убогим, в нем царила неразбериха – настоящие трущобы. На бамбуковых шестах висели разноцветные театральные костюмы, весьма недурные, а под шестами лежали бамбуковые циновки, на которых сушилась на солнце рыба и хранились соленья. Четверо мальчишек носились взад и вперед по двору, пытаясь отобрать друг у друга конфету. Когда Шан Сижуй шел по двору, один из бесчинствующих мальчишек врезался в него, а вместо извинений лишь сердито толкнул Шан Сижуя и собрался бежать дальше. Служка тотчас же к нему подскочил, схватил мальчишку за шиворот и потянул к себе:

– И побежал! Бежит, словно на похороны матери! Где этот сукин сын Сяо Чжоуцзы?!

Мальчишка принялся лягаться и отбиваться от него, крича во весь голос:

– На заднем дворе стирает пеленки! Вонища страшная! – договорив, он наконец вырвался и убежал, аж пятки засверкали.

Служка, всячески заискивая, пригласил Шан Сижуя с Чэн Фэнтаем пройти на задний двор. Шан Сижуй ничего не замечал вокруг, в то время как Чэн Фэнтай с любопытством осматривался по сторонам, ему казалось, что он угодил в лабиринт. Банки с засоленными в сое овощами, эмалированные тазики для умывания, маленькие скамеечки – все разбросано в беспорядке, словно ловушки, стоит сделать хоть один неверный шаг, непременно обо что-нибудь споткнешься. Воздух казался затхлым, пропитанным ароматом чего-то ветхого. Дорогу им преградила кушетка, на которой дремал старый кот. Когда Чэн Фэнтай проходил мимо, тот открыл глаза и уставился на него золотисто-желтыми зрачками. Чэн Фэнтаю показалось, будто на него смотрит пронзительным взором старик, и по коже у него побежали мурашки.

Пройдя через зал, они оказались в небольшом внутреннем дворике. Там на корточках сидел юноша в изношенной одежде. Тяжело дыша, он усердно отстирывал в большом тазу белое тряпье, рядом стояло еще два таза с уже отстиранными тряпками, неясно было, зачем ему стирать столько ветоши, – ни один новорожденный не прописывает столько пеленок. Шан Сижуй кое-что понимал и потому невольно нахмурился. Юань Сяоди и Дун Ханьлинь рекомендовали ему этого Сяо Чжоуцзы как исполнителя амплуа дань, но ни в одной труппе актерам на женских ролях не поручают такую тяжелую работу, опасаясь испортить их прелестную манеру игры и руки. Шан Сижуй не стал подозревать Сыси-эра в злостных намерениях, а напротив, засомневался, тот ли это Сяо Чжоуцзы, и недоверчиво взглянул на служку. Служка почтительно склонился перед Шан Сижуем, прося его набраться терпения, развернулся и пнул деревянный таз с грязными тряпками, отчего мыльная вода выплеснулась на ноги юноши. Тот, впрочем, даже не поднял головы.

– Вставай-вставай! Важные гости пришли на тебя посмотреть! Вот дурная башка!

Юноша по-прежнему сидел на корточках, отстирывая тряпье, он прошептал:

– Чего на меня смотреть? Смотреть тут нечего. Брат, сделай милость, не шути надо мной. Если я запоздаю с работой, хозяин снова меня побьет.

– Кто это над тобой шутит, вставай же! Тут и правда пришли гости, хотят тебя видеть! – И, не допуская возражений, потянул юношу за руку. Рукав юноши задрался по локоть, и Чэн Фэнтай увидел, что вся кожа под ним была в синяках и царапинах. Он и в самом деле пережил немало.

Шан Сижуй долго смотрел на него, прежде чем спросить:

– Это ты Сяо Чжоуцзы?

Юноша опустил голову и угукнул себе под нос, неясно было, стесняется он или же безразличен к происходящему. От Чэн Фэнтая веяло богатством, а Шан Сижуй выглядел как человек с тонким вкусом, он будто бы весь светился. Должно быть, юноша, который и света-то белого не видел, боялся незнакомцев.

Шан Сижуй снова спросил:

– Так ты выступаешь?

Услышав его вопрос, Сяо Чжоуцзы закусил нижнюю губу и еще долго не разжимал зубы. Казалось, признание в том, что он играет в театре, стоило ему немалых усилий. Но когда он наконец заговорил, голос его звучал твердо:

– Да. Я исполняю амплуа дань.

Шан Сижуй кивнул:

– Мне посоветовали посмотреть на твое выступление, когда будет твоя очередь играть?

Сяо Чжоуцзы показал наконец лицо и посмотрел на Шан Сижуя, тот, воспользовавшись случаем, принялся его разглядывать. У Сяо Чжоуцзы было типичное лицо для исполнителей женских ролей: с правильными чертами, несколько печальное, в форме тыквенного семечка. Пусть он и не обладал несравненной красотой, все же для мальчика подобная внешность была редкостью. Когда взгляды этих двоих встретились, в тот же миг между ними возникло скрытое от глаз посторонних понимание, смешанное со взаимным одобрением.