Учитель. Назад в СССР 5 (СИ) - Буров Дмитрий

— Ну-у-у… может про кузькину-то мать я и приплел для полноты аргумента. А про сталинизм ни в одном глазу! Сами профессора высказались!

Как по мне, мужики спорили об одном и том же. Даже и не спорили вовсе, а делились чувствами. Я быстро потерял нить рассуждений, кто кому чего пытался доказать. Вроде бы оба за реабилитацию товарища Сталина, а никак во взглядах не сойдутся.

— То ладно, — после того как товарищи выпили, первым заговорил Митрич. — Ты мне вот чего скажи… Слыхал всеобщая воинская повинность?

— Читал, — солидно ответил Степна Григорьевич.

— Ну и чего думаешь? — пытливо затребовал дядь Вася.

— А чего тут думать? Партии виднее! Да и то, верно все: на защиту страны всем миром подниматься надобно. А то как было? — завхоз уставился на Митрича.

— Как? — чуть растерялся Беспалов.

— А то не знаешь, — цокнул языком Борода. — Вот ты мне скажи, разве справедливо, когда одни под ружье, а другие в кусты, по всяким там убеждениям.

— Несправедливо, — согласился дядь Вася.

— И по возрасту хорошо придумали. Со школы в армию вот правильно, считаю. Там и мозги-то в порядок приведут, и дисциплине опять же выучат. А вернулся и женись, и на работу! Хочешь — учись, кто мешает.

— Так не мешает никто! — и тут поддержал товарища Митрич. — Только думается мне, верно ли всех под одну гребенку, разом? Оно ж как было… и четыре, и пять годков службишка. Тут, как говорится, кто на что выучился. А теперича чего все по два годка? И чего они за два-то годика выучат? Хорошо ежели Устав.

— То ты брось, Василь Дмитрич, — не согласился завхоз. — Армия выучит. Ежели надо, и вышивать научит. Вот у нас, помню, старшина был. Зверь, а не старшина! Но — как отец родной! Тут понимать надо политику партии. Ты глаза-то разуй. Кому два годка, кому три. А как ученый, так и вовсе полтора годика.

Мужики продолжили обсуждать армейские будни, я переключился на схему светильника. Проверил размеры, количество необходимых деталей. Прикинул сколько понадобится лампочек и проводов.

— Лучше с запасом, мало ли что, — пробормотал вслух, исправляя цифру в заметках.

— А вот скажи мне, чего эта неметчина все пырхается? А? Мало им, похоже, надобно еще разок нахлобучить. Вот чего я тебе скажу! Давить их надо было всех, без разбору, к ногтю и все тут! — возмущался Митрич.

Степан Григорьевич хмуро кивнул головой, разлил по полному, друзья-товарищи подняли стаканы, помолчали и выпили, не чокаясь.

— Говорю тебе, гидра фашистская снова голову поднимает!

— Какая гидра? — буркнул завхоз.

— А такая! — навалившись на стол, принялся объяснять дядь Вася. — Мне вона внучок рассказывал. Это, понимаешь, змеюка такая, страшная. Ей голову рубишь, а заместо отрубленной новая вырастает. Две, а то и три! Вот и немчура проклятая так. С корнем драть надо с корнем!

— Брехня! — отмахнулся Борода.

— Брехня-то может и брехня, так то ж сказка из книжки. А гидра эта фашистская она самая и есть! Верно тебе говорю!

— Сдюжили раз, и другой сдюжим. Думаешь, закон на упреждение про армию-то? — задумчиво протянул Степан Григорьевич. — К войне что ли?

— Да сплюнь, тебе говорю! — Митрич смачно сплюнул через плечо и постучал по дереву. — Предупрежден, значитца вооружен! Партия знает, чего надобно!

— Я тебе так скажу: давить их, гадов, по всему миру давить, — завхоз стукнул по столу кулаком. — Чтоб неповадно было! Чтоб не расползлась зараза! Ишь, сволочи! Гидра, говоришь? Гидра и есть!

Собеседники переключились с закона о всеобщей мобилизации, о котором на днях сообщили центральные советские газеты, на зарубежную политику.

На момент моего попадания в новую жизнь, правительство Советского Союза, как я успел выяснить из газет, снова и снова обращало внимание мировых государств на ситуацию с Федеративной Республикой Германией. Даже выступило с заявлением о том, что в несмотря на Потсдамские решения в ФРГ продолжают активно процветать идеи нацизма и гитлеризма.

Советский Союз волновало возрождение фашизма в германской республике. В то время как федеральное министерство внутренних дел ФРГ официально, но очень осторожно признавало: мол, в действия неонацистских партий и организациях присутствуют некоторые моменты национал-социалистической идеологи. СССР же открыто утверждал: новые демократические партии, которые заняли депутатские кресла в земельных парламентах Гессена и Баварии, откровенно шовинистические, спят и видят, как восстановить третий рейх.

Под равномерный бубнеж и звон стаканов я так глубоко погрузился в расчеты, прикидки и доскональную проработку, что едва не выронил из рук карандаш, когда кто-то хлопнул меня по плечу.

Выпрямившись, оглянулся и увидел завхоза. Борода стоял, подсунув оба больших пальца под ремень, чутка раскрасневшийся, хмурил брови, стараясь выглядеть серьезным и внушительным. И трезвым.

— Ну чего тут, Егор Александрыч? — сурово поинтересовался Степан Григорьевич.

— Все в порядке, — вежливо ответил я, с досадой поглядев на импровизированный стол, за котором друзья-товарищи обсуждали высокие материи. — По домам? — уточнил я, откладывая карандаш.

— Мы — да, — кивнул Борода. — На-ка вот, — на кусок фанеры, которую я разлиновывал под конструкцию каркаса, плюхнулась связка ключей. — Вот этот от мастерской, — начал инструктаж Степан Григорьевич. — Этим замкнешь калитку на школе. Оно, конечно, хулиганья у нас отродясь не водится, но порядок должен быть во всем!

Товарищ Борода строго на меня посмотрел и для важности момента даже задрал к верху указательный палец.

— Согласен, — кивнул я, мысленно потирая руки: пьяные мужички разбредутся по домам, а у меня в запасе еще полдня, чтобы довести до ума макет и приступить к созданию конструкции.

До ноябрьского юбилея оставалось всего ничего, а у нас, что называется, конь не валялся. То понос, то золотуха, то салют в честь Дня Учителя.

— Чтоб никого! — погрозил пальцем Степан Григорьевич.

— Никого, — подтвердил я, с трудом понимая, кого завхоз имеет ввиду.

— Проверю! — Борода сурово сдвинул брови. — Закончишь, запрешь, ключи занесешь.

— Так точно, Степан Григорьевич, — отчитался я.

— То-то же! — завхоз улыбнулся, похлопал меня по плечу, развернулся и слегка пошатываясь вернулся к Митричу, который деловито прибирал со стола.

Судя по свертку, в который дядь Вася складывал остатки закуски, добрые товарищи решили сменить место дислокации. А поскольку дома у Беспалова любимая жена на страже, скорей всего, отправятся мужички к Степану Григорьевичу в гости. А может и к кому третьему. Впрочем, меня их дальнейшие приключения мало интересовали. Не маленькие, разберутся. Оставили меня в мастерской — за это отдельное спасибо.

— Ушли мы, не засиживайся допоздна, — заботливо проворчал Митрич, появляясь за моей спиной.

Я пожал протянутую ладонь, пообещал следить за временем и снова углубился в работу.

— Запрешь! — раздалось от дверей.

— Сделаю.

— Ключи занесешь! — напомнил Борода.

— Сделаю, — так же машинально подтвердил я. — До свидания.

— Ну, бывай, Ляксандрыч.

— Угу, — не оглядываясь, кивнул я.

Через минуту в мастерской наступила тишина, только слабый запах огонь-воды и еды напоминал о том, что в помещении обсуждались судьбы страны и мирового сообщества.

В животе забурлило, и я пожалел, что не прихватил с собой из дома сверточек с пирожками от Марии Федоровны. Одним бутербродом с салом сыт не будешь. Я оглянулся на стол, но мужички за собой тщательно убрали. Шарить по кабинету Степана Григорьевича в поисках чайника не хотелось, не правильно это. Потому я вздохнул, затянул потуже пояс, что называется, и вернулся к работе. Процесс создания чего-нибудь эдакого всегда увлекал меня настолько сильно, что я забывал обо всем на свете, в том числе и о еде.

Итак, что мы имеем? Добротный кусок стекла, фанеру, лампочки и провода помог раздобыть завхоз. Юрий Ильич тоже поучаствовал в поисках и добыче материалов. Я огляделся, заметил школьную доску, подхватил ватман, на котором нарисовал схему увеличенной лампочки Ильича. Вот ведь, прижилось название, я даже мысленно теперь светильник только так и называю.