Юношество (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Так что Сергей Павлович, чуть помедлив, достал чистый лист бумаги. Взял карандаш. И начал сочинять правильные формулировки. Шапку-то он потом сам напишет. В ней хитростей не имелось — все стандартно, да и читали ее разве что секретари. А вот содержательная часть письма… с ней бы не напортачить. Заодно прикидывая смету и источники финансирования. Отдавать этому юноше в руки небольшой, но хорошо вооруженный отряд не очень-то и хотелось…

[1] Стоимость дома приблизительная. Что автор нашел в сети. Хотя особой веры источнику нет, но порядок цен он отражает плюс-минус.

[2] Первые барабанные замки пошли в серию в 1860-е годы в США, где применялись в банковской сфере.

Часть 1

Глава 4

1845, апрель, 12. Казань

— Филипп Аркадьевич, я очень рад вас видеть, — радушно произнес Лев Николаевич своему гостю. — Прошу, проходите. Присаживайтесь. Как вы добрались?

— Благодарю Лев Николаевич, отвратительно. Расшиву всю дороги болтало на мелкой поперечной волне, да и шли едва-едва из-за вредного тому ветра.

— Печально, печально, — покивал граф. — Пора нам пароходы заводить, чтобы таких страданий более не испытывать. А то сплошное мучение для честных людей.

— И не говорите. Мучения, как есть мучения. Словно дочка моя накаркала.

— Дочка?

— Так и есть. Настасья Филипповна моя каждый раз ревет в три ручья, когда я отъезжаю по делам.

— Неужели так тоскует?

— Истово! Я ведь ей денег оставляю в самую малую меру. А она страсть как всякие безделушки любит покупать. Вот и рыдает, ждет любимого родителя.

— А супружница ваша не возражает против таких суровых, но справедливых мер?

— Так, она родами преставилась. Сам доченьку воспитываю. В строгости. А то и родителя по миру пустит, и мужа своего будущего, то есть, отца моих внуков. Кто же их содержать и растить станет? Вот и приучаю ее умерять свой пыл.

— То же верно, — улыбнувшись, кивнул граф, до конца, не понимая — шутит ли его собеседник, или действительно такой крохобор, да и вообще — к чему он дочку поминает. Поэтому он решил сменить тему: — Что ж, тогда предлагаю отобедать и перейти к делам.

— Если вы не против, что давайте сначала к делам, а потом уже обедать.

— Отчего же?

— Чтобы времени зря не тратить. Вы сумели меня заинтересовать. И если предложение стоящее, то у нас будет, о чем поговорить за обедом.

— Делу время, — покивал Толстой.

— Нет ничего ценнее времени, Лев Николаевич. Здоровье вы сможете поправить. Деньги подкопить. Дом построить. Репутацию очистить. А времени не вернуть. Не успел оглянуться, а жизни-то и нет — уже старость вон стоит.

— Мудрые слова, Филипп Аркадьевич. Поглядите на это, — произнес граф, достав из кармана небольшой бархатный мешочек, перетянутый кожаным шнурком.

Ювелир из Нижнего Новгорода принял его.

Открыл.

И высыпал себе на ладонь несколько красных камешков.

Нахмурился.

Ссыпал их обратно в мешочек и начал раскладываться, доставая из кофра разные приспособления. После чего добрые полчаса над камешками корпел — то так, то этак пытаясь проверить и выявить подвох.

— Как вам? — наконец, спросил граф, когда ювелир откинулся на спинку кресла, очевидно, завершив проверки.

— По всем признакам это рубины. Но меня что-то гложет. Я чую подвох, но не понимаю в чем он.

— Если желаете, вы можете взять камни на более дательное изучение.

— Это, — указал он ладонью на стол, — безусловно, рубины. Мой опыт позволяет судить о таких вещах достаточно уверенно.

— Тогда что вас тревожит?

— Их форма Лев Николаевич. Их форма. Эти выглядят так, словно их раскололи из чего-то более крупного, а потом немного обили, чтобы смягчить края и придать им более привычный вид.

— Рубины встречаются разные. Это единственное, что вас волнует?

— Второй вопрос, если позволите, откуда они у вас?

— Это так важно?

— Для меня — важно. Поймите меня правильно. Ни вы, ни ваша семья не занимаетесь горной добычей. А в наследство дикие рубины едва ли кто положит. Неужели выиграли в карты? Так вы по-крупному не играете, я узнавал. Да и вообще почти что не играете.

— Мир полон чудес. — развел руками Толстой.

— Вы не ответите мне на мой вопрос?

— Понимаете… ответ будет касаться щекотливых тем. Поэтому я хотел бы предварительно условиться. Вы готовы взять эти камни для огранки, оставляя себе десятую долю от выручки?

— Половину.

— Филипп Аркадьевич, побойтесь бога! За половину я сам освою ваше ремесло.

— Обычно я беру указанные вами десять процентов, но ваши камни просто пахнут проблемами. Я рискую. Поэтому и прошу половину.

— Двадцать процентов.

— Половину.

Лев Николаевич пожал плечами и, протянув руку, взял со стола кошелек и начал собирать в него рубинами.

— Двадцать пять. — не выдержал ювелир, когда последний камешек скрылся в мешочке.

— По рукам. — чуть помедлив, ответил граф.

— Так что это за камни? Откуда? На них кровь?

— Вы, наверное, наслышаны о судьбе одного непутевого стряпчего, который решил меня ограбить?

— Кто же не слышал о трагедии Виссариона Прокофьевича? — заискивающе улыбнулся Филипп Аркадьевич. — Он даже меня сумел обхитрить, взяв денег в долг перед тем, как преставиться. Полагаю, именно вам он их отвез.

— Все может быть. Но его долги на его совести.

— Так и есть, так и есть. Хотя я даже не стал судиться в попытке вернуть свои деньги. Там образовалось столько желающих, что я едва ли на что-то значимое мог рассчитывать. Мда. А при чем здесь этот несчастный?

— То, что я сейчас скажу, должно остаться только между нами.

— Я нем как рыба.

— Поклянитесь своей душой, что станете молчать.

Ювелир замер.

Добрую минуту думал, внимательно разглядывая невозмутимого юношу, сидящего напротив него. Пока, наконец, не произнес клятву.

— Хозяйка пепла вас услышала, — как можно более замогильным и странным голосом сказал граф, а потом встряхнулся и немного поморгал, потирая глаза. Так, словно бы приходится в себя после странного состояния.

— Кто, простите?

— Хозяйка пепла. Теперь, если станете болтать, после смерти ваша душа попадет к ней и будет скормлена псам Анубиса. Их тоже нужно кормить, хотя бы время от времени.

— Так это правда! — аж пристав воскликнул ювелир. — Вы колдун?

— Вы спрашивали о том, откуда эти камни. — проигнорировал его Лев Николаевич. — После того, как душу Виссариона Прокофьевича растерзали псы Анубиса, я получил приятную возможность время от времени добывать самоцветы. Подробностей раскрыть не могу. Поверьте — не всякое знание стоит той цены, которую за него попросят. — произнес Лев и протянул ювелиру мешочек с рубинами.

Филипп Аркадьевич его осторожно принял, уставившись на собеседника. Рубины стояли дорого — от восьмидесяти до двухсот пятидесяти рублей за карат в огранке. И здесь, если на выпуклый взгляд, камней около двухсот штук. Приблизительно. Довольно небольших в основе своей, редко крупнее пяти каратов[1], но качества очень неплохого.

Сколько это могло стоить?

Ему сложно было вот так просто взять и предположить. Нужно поработать с каждым камешком. Осмотреть его. Проверить на мутность и трещины, а также удобства для огранки. Но допустив утрату трех четвертей на огранку материала, меньше чем на двадцать тысяч этот кошелек не тянул. И ведь это — не последние…

А это много.

И соблазнительно.

ОЧЕНЬ соблазнительно.

Но страшно… как же страшно…

— Филипп Аркадьевич, ну что вы так меня смотрите?

— Я хорошо помню Виссариона Прокофьевича в последние его дни.

— Ведите со мной дела честно, и вы никогда не узнаете, что с ним произошло. Строго говоря — это мое главное и основное условие сотрудничества. Честность. Это не так сложно. Главное, не поддаваться соблазну демона жадности.