Семь. Гордыня (СИ) - Морале А.

Фух! Пронесло…

Марьяна — симпатичная молоденькая блондинка с косой почти до пояса, и Есения — брюнетка с широкими бёдрами и тонкой талией. Обоим девушкам не больше двадцати, мои ровесницы, и у обоих в глазах шаловливые бесенята. Да уж… Если они монашки — я точно папа римский! Или сейчас все монахини такие? Хрен их поймёшь! Но симпатичные, заразы! Не удивительно, что именно они любимицы матушки — и на базар с ними, и помолиться ночью в часовне… Именно эту парочку я застал сегодня ночью с повязками на глазах…

— Марьяна… — попробовал я имя блондинки на язык. — Где-то я тебя видел. А! Ты же мне снилась сегодня ночью. — хлопнул я себя по лбу.

— Не может быть такого! — лукаво парировала девушка, принимая правила игры.

— Может! В образе Евы — грациозная, красивая и немного не одетая… С чёрной повязкой на глазах…

— С чёрной? — уточнила девушка, украдкой переглянувшись с подружкой или сестрой, хрен знает, как они правильно называют друг дружку между собой.

— Угу. — подтвердил я.

— Хм… Это довольно странно… — девушка насупилась и ненадолго задумалась, нахмурив лобик…

Через двадцать минут мы въехали в городок. Маленький, скромный — одно- и двухэтажные дома, черепичные крыши, узкие улицы, брусчатка вместо асфальта. Минут пять поблукали переулками и выбрались на центральную, торговую площадь. Здесь уже было на что посмотреть, отличия от большого города просто колоссальны — село-селом! Телеги, лошади, коровы, старые ржавые пикапы и мотоциклы с колясками — такого раритета в городе не увидишь.

Одно странно — казалось бы, городок маленький, все живут одной большой дружной общиной, должны знать друг друга и кучковаться вместе, но нет. Люди какие-то неулыбчивые все, хмурые, озлобленные, недовольные, никто не здоровается, не общается, молча покупают, иногда ругаются, спорят, скандалят, и на этом всё. Товарно-рыночные отношения. Кто-то что-то пытается украсть, кто-то всунуть фальшивку, а кому-то откровенно бьют морду не отходя от кассы. Да уж…

Мы припарковали наш бусик на окраине площади, дружно выгрузились из него и пошли бродить по большому базару. Кто-то продаёт с машин, кто-то с телег, а кто-то, выкрикивая и зазывая к себе, привлекая либо самыми низкими ценами, либо самым лучшим качеством. Ну, насчёт цен и качества я бы поспорил…

Минут десять побродив между рядами и приценившись, Иоанна принялась затариваться продуктами. Едва заприметив матушку, торгаши расплывались в фальшивых улыбках и противно лебезили, но стоило подойти Марьянке или Сеньке, как улыбки становились искренними и приветливыми. Из-под прилавков сразу доставались каки-то заначки, явно качества получше, чем на витрине, цены падали в два-три раза, и торговцы спешили угодить, упаковать и донести покупки до машины. Интересно. Это так красота молоденьких и наивных на первый взгляд монашек влияла на людей, или что-то иное?

Машину мы забили быстро. Заполнили багажник корзинами, а что не поместилось, всунули между сидениями. Овощи, фрукты, молоко, творог, мясо, орехи, сухофрукты, соль, приправы…

— Мы же сюда не просто так скупиться приехали? — на всякий случай поинтересовался я, загрузив в автобус последний ящик с провизией и смахнув со лба выступившую испарину.

— Не просто. — хмыкнула настоятельница. — Девочки, продемонстрируйте Алексею, на что вы способны…

Глава 9

Монашки загадочно улыбнулись, кивнули, развернулись и двинулись в сторону шумной базарной толпы, иногда останавливаясь, заводя разговор со случайными прохожими, время от времени ненароком касаясь людей и стараясь подержать за руку или погладить по плечу…

— Что они делают? — поинтересовался я у Софии, облокотившись на капот желтого микроавтобуса.

— Работают… Потерпи, скоро сам всё поймёшь…

Результат я увидел уже минут через десять. Настроение людей как-то резко сменилось, из фальшивых добрячков они стали рассеянными, потерянными, грустными, задумчивыми. Кто-то начал жертвовать деньги, пытаясь всунуть мятые купюры монашкам, хотя те вежливо улыбались и отказывались, сколько бы им не предлагали. Одни пустили слезу, и принялись просить у служительниц церкви прощения и искупления, другие признавались в преступлениях полицейским, третьи в измене женам или мужьям, а кто-то просто обнимал своих детей, признаваясь им в любви и извиняясь перед ними за излишнюю строгость и требовательность. Несколько человек упали на колени, крестились и со слезами на глазах смотрели куда-то в небо. Да уж, зрелище не для слабонервных!

Девчонки вернулись минут через двадцать, запрыгнули на свои места в бусе и принялись тарахтеть о чём-то своём, женско-монашеском.

— Ну и что это было? — задумчиво поинтересовался я у матушки?

— Ничего такого. Внушили толпе совесть, которой у них отродясь не было, пристыдили немного, ну и так, по мелочи. Жалко, что нельзя ума добавить. — хмыкнула Иоанна. — Ты как? Тебя не задело?

— Не похоже. Как было плевать на всё, так и плевать до сих пор.

— Ну и отлично! На другое я и не рассчитывала, — улыбнулась она, — девочки уже хорошо наловчились управлять своими способностями. Могли внушить страх или ненависть, могли стравить эту толпу между собой и заставить поубивать друг друга. Или вынудить взять вилы в руки и идти в ратушу, чтобы скинуть с поста взяточника мера. Понимаешь к чему я веду?

— Понимаю… Интересная штука. И очень перспективная.

— Ну и отлично! — довольно кивнула настоятельница. — Тогда, поехали в монастырь.

Я запрыгнул на сидение, захлопнул дверь за собой, и наш автобус резво тронулся с места…

— Тебе не кажется, что влиять на умы людей, на свою паству, это немного неправильно? — задал я вопрос матушке, едва мы покинули этот не очень приятный городок.

— Точно тебя не задело? — нахмурилась она, обернувшись ко мне на секунду.

— Точно. Меня это интересует сугубо с научной и практической стороны. Интересно, как ты и церковь к этому всему относитесь и как оправдываете свои действия.

— Всё просто. Религия так и действует, в этом её смысл. Направлять, помогать искать правильный путь, указывать людям на ошибки. Они овцы — мы пастухи…

— Пастушки… — поправил я.

— Да. Только теперь это переходит на новый уровень. Демократия отжила своё… Посмотри, сколько воин развязала эта ваша сраная демократия и сколько жизней погубила.

— Как и религия. — не остался я в долгу.

— Не поспоришь. — хмыкнула София, снова обернувшись и посмотрев в мою сторону оценивающим взглядом. — Поэтому, давно пора менять тысячелетние устои общества. Решительно и очень радикально! Иначе никак.

— А напрямую твои подопечные могут воздействовать на человека? Более… — я задумался, подбирая подходящее слово. — Более точечно, целенаправленно, более радикально. Или только так, внушая какие-то настроения или чувства? Они могут ломать волю, копаться в мозгах, приказывать и подчинять себе?

— Могут. Конечно могут! — хмыкнула София. — Именно с этим мы и работаем, ты очень точно всё описал. — она снова на секунду обернулась ко мне, оценивающе взглянула, покачала головой и отвернулась, вернувшись к управлению авто. — Они могут приказать тебе выпрыгнуть сейчас из машины и сигануть с обрыва, например. И ты ничего с этим не сделаешь.

— Пожалуй, я воздержусь от этого эксперимента! — тут же отказался я, глядя на хищную улыбку блондинки, сидевшей напротив меня. — А что с побочками? Людям из толпы ничего не грозит после таких сеансов?

— Нет, на них это никак не отразится. А вот они… — матушка кивнул на двух притихших монашек. — Им достаётся каждый раз. Мозг работает на полную катушку, и чем больше нагрузки, тем больший ресурс вырабатывается. Девочки? — заботливо поинтересовалась София.

— Всё хорошо, матушка. Чувствуем себя хорошо. Мы не сильно напрягались, старались делать всё аккуратно.