Если до сих пор ей и казалось, что хуже быть не может, то тут же выяснилось, что она ошибалась. Пробежав метров десять, девушка с размаху врезалась в стену. Руки ее лихорадочно шарили по мокрому камню, в поисках хоть какого-то прохода, порой даже проваливались в пустоту — чтобы метром дальше вновь уткнуться в стену. Это был тупик и Наташа обреченно обернулась, чтобы встретить свою судьбу.
Впереди забрезжил свет, становящийся все сильнее, затем послышались шаги.
— Куда делась эта сука? — послышался злой голос.
— Туда вроде свернула.
— Ага, ну только попадись мне она в руки. Погоди, — тональность голоса вдруг изменилась, став менее уверенным, — ну-ка посвети. Ах, ты же мать твою! Стреляй, блин Серега стреляй быстрее. Ааааа!!!
Наташа стояла почти не дыша, когда в туннеле загрохотали выстрелы, послышались крики, полного смертельного ужаса. В ответ раздался устрашающий хохот, сменившийся оглушительным верещанием, перешедшим, в свою очередь, в детский плач. А потом выстрелы и крики стихли, сменившись звуками от которых у Наташи захолонуло сердце: чавканье, урчание, хруст костей и — что казалось особенно страшным — шаркающие шаги, приближающиеся к месту где девушка сидела, стараясь не дышать.
Фонарь, видимо откатившийся во время схватки и почти не светивший, ныне вновь освещал стены коридора, приближаясь к входу в туннель. Вот яркий свет ударил ей в лицо, и Наташа невольно подняла руку, заслоняясь. В проеме появился темный силуэт, свет приближался, приближались и шаги шаркающие по каменному полу — медленно, неотвратимо как смерть. Холодный пот тек по спине Наташи, ноги ее подкашивались и она крепко зажмурилась, в ожидании неминуемой кончины.
Шаги остановились рядом с Наташей, сжавшейся в комочек у стены. В ноздри ей ударил сладковатый запах гниющей плоти и еще чего-то, не менее тошнотворного. В этот же момент свет стал менее ярким, словно фонарь отвели в сторону.
— Пойдем, — раздался негромкий голос, от которого у Наташи вновь пробежали по коже мурашки, — пойдем, тебе не причинят вреда.
Что-то холодное, слизкое легло на плечо девушки и та, собравшись с силами, открыла глаза и не смогла удержаться от того, что бы не заорать при виде нового союзника.
* * *
Время в подземелье тянулось медленно и Илта не могла сказать, сколько на самом деле она пролежала в этой камере, прежде чем за ней пришли. На этот раз, кроме прежних сойотов, пришел бурят или монгол, в черном удэле и шапке-майхабши, с шаманскими атрибутами на одеянии. Войдя в камеру, он простер руки и начал что-то бубнить под нос.
— Шаманы, оставшиеся верными Эрлэн-хану, ныне сидят по левую руку от него в почете и славе, — негромко сказала Илта, — а что даст тебе Мечит, когда ты сдохнешь?
За шаманской шапкой не было видно, как отрегировал на эти слова прислужник Сагаева, не сбился он и при чтении заклятий. Но простертые над Илтой ладони слегка дрогнули.
Закончив, шаман махнул рукой и стоявшие у стены азиаты, подхватили вновь скамью, вынося Илту из камеры, дабы она предстала пред ликом Небесной Обезьяны.
* * *
— Сколько вас тут?
Она сама удивилась сколь спокойно, почти равнодушно прозвучали эти слова, как будто она обращалась к коллеге по работе. Раньше ей было страшно — когда она впервые увидела лик обезьяноподобного профессора и его мерзких созданий, когда слышала рев черных чудовищ в яме, наконец совсем недавно, после всего, что произошло в пещере наверху и позже, у водопада. Однако сейчас, столкнувшись с чем-то, куда более ужасным, чем все виденное ранее, девушка поняла, что ей уже не страшно.
Она просто устала бояться.
Наташа сидела, прижавшись спиной к большому камню, на берегу большого озера, дальние берега которого она не могла разглядеть, несмотря на светяшуюся зеленую слизь покрывавшую стены исполинской пещеры. Такая же слизь плескалась и в озере вместо воды, вперемешку с ошметками чего-то бледно-розового, издающего одуряющее зловоние. И во всей этой жиже, нестерпимо воняющей нечистотами и мервечиной, словно черви в гниющем трупе, непрестанно ползали, плавали, перепрыгивали с камня на камень невообразимо отвратительные существа.
— Кто считает? — про человека бы сказали, «пожал плечами», но у собеседника Наташи плечи можно было бы найти с большой натяжкой, — каждый день прибывают новые.
Наташа посмотрела на жуткое существо рядом и с трудом удержалась от гримасы отвращения. Даже обезьяноподобные новусы не вызывали у нее такой гадливости. Тощее тело с выступающими ребрами, мертвенно-бледная кожа, покрытая темными пятнами, как у змеи или лягушки, длинные лапы с когтистыми пальцами и с перепонками между ними. Гладкая, как яйцо, голова была непропорционально огромна: лицо пухлого младенца с прищуренными желтыми глазками и огромным ртом полным острых как иглы зубов. Завершали картину торчащие кверху уши, две дыры вместо носа и жаберные щели, шевелящиеся на шее.
Но по сравнению с существами, кишащими в переполненной луже или тяжело переливающимися по берегу, собеседник Наташи выглядел более-менее привычным глазу. Здесь попадались твари непохожие на людей вообще, выглядевшие как хаотичное сочетание различных живых сушеств. Другие были схожи с людьми лишь отчасти, вернее отдельными частями тела, от чего выглядели еще более омерзительно. Из их уст, пастей и клювов раздавались лай, шипение, идиотский смех, детский плач и отборная ругань.
Наташ раз за разом задавалась вопросом — не умерла ли она, не попала в тот самый Ад, в который никогда не верила? Однако ее убеждали, что она жива, а место, что она именует Адом — предмет мечтаний любого из ползающих перед ней созданий — для них закрыто.
— Так кто же вы? — допытывалась у свого собеседника Наташа.
— Нас называют по-разному, — бесстрастно, словно вода, капающая с пещерных сталагмитов, отвечал ее собеседник, — но народ шамана, пленившего нас, именует таких как мы, шухдерами или чутгурами.
Наташа припомнила — чутгуры, злые духи в сувериях монголов и бурят, что-то вроде чертей. Порой ими становились души людей, умерших «неправильной» смертью.
— Да, — ответил чутгур и Наташа испуганно посмотрела на него, — да это мы. Души тех, кто умер до срока там, наверху. Женщины, погибшие от родов, дети, родившиеся мертвыми, те на ком ставили опыты, замученные, расстрелянные, удушенные газами, заключенные умершие от голода и болезней при строительстве Центра. Даже лабораторные животные — у них ведь тоже есть душа, заслуживающая перерождения. Но нам не дано ни переродиться, ни даже служить Господину нашему, Эрлэн-хану. Шаман удерживает нас в подземелье, заставляя служить себе. И творит он это силой Мечита, Небесной Обезьяны.
— Погоди, — растерянно сказала Наташа, — но разве вы…духи?
Она перевела взгляд на снующую перед ней массу. Несколько тварей рвали на части чей-то труп, парочка существ непонятного пола сплеталась друг с другом в сладострастных обьятиях, еще несколько вырывали друг у друга куски омерзительной пищи. Все это выглядело на редкость тошнотворно, но никак не напоминало житие неупокоенных душ.
