Регрессор в СССР. Цикл (СИ) - Арх Максим

— Где я⁈

И актуальность вопроса нарастала тем сильнее, чем ближе я приближался к открытой двери.

Как оказалось, дверь меня вела не в коридор учебного корпуса, где по идее я должен был находиться, а в малознакомый коридор. Причём не просто коридор, а коридор какого-то корабля.

— Офигеть можно! Мамочки мои!! — посмотрел я в иллюминатор.

Коридор был обесточен и свет внутрь проникал именно через иллюминаторы. Но на то, чтобы понять, что я куда-то плыву, или иду, как говорят моряки, мне хватило менее секунды.

— Уплываю нахрен!!!

Ещё пара секунд мне понадобилось на то, чтобы преодолеть этот самый коридор и выскочить на палубу. И лишь для того, чтобы вновь обалдеть, правда, на этот раз не от тьмы, а от бескрайнего морского простора, простирающегося до горизонта.

Да-да, передо мной расстилалась нескончаемая водная гладь. А я, стоя на борту какого-то явно старого военного корабля плыл чёрте куда и чёрте зачем.

«О Боже! Что за хрень тут происходит⁈ В какую даль меня уносит? Куд ы я⁈» — схватился я за больную голову и так перешёл на правый борт.

А нужно признать, что после вчерашнего загула, голова побаливала. Но сейчас мне было не до неё. Сейчас мне нужно было спасать самое ценное — меня.

Побежал к задней части корабля, который у моряков называется корма. Но, даже не добегая до неё, увидел, что по правому борту (относительно движения корабля), метрах в ста от нас, простирается береговая линия.

Радостно выдохнул, понимая, что наш корабль не является судном-мишенью в каких-нибудь военных учениях. А потому, скорее всего, сейчас мы идём в Архангельск, где корабль будет разобран на металл, а не будет вместе со мной затоплен после испытания какого-нибудь перспективного вида вооружения.

«Как я здесь очутился⁈» — глядя на редкие деревья, что росли на берегу, в очередной раз задал я себе насущный вопрос, стараясь вспомнить вчерашний вечер.

После минуты страданий (потому что мыслить было ещё больнее, чем не мыслить) кое-что припомнить всё-таки удалось.

Мы сидели в своей комнате. Потом появились два матроса, и мы пошли смотреть на корабли. Мы сидели с матросами на пляже и спорили о преимуществах той или иной службы. Они мне доказывали, что в отличие от их морской службы, сухопутная — это халява. Ну а я, как представитель мотопехотных войск, доказывал им, что именно пехота — царица любых полей и вообще военных действий. Мол, сколько бы корабли по морю не шастали, а всё равно они пристанут к берегу, для пополнения провизии, боезапаса и ремонта. А там кто? Правильно! Там их будет ждать пехота. И ничего они сломанные и без снарядов поделать с царицей полей не смогут.

От таких прописных истин они заплакали, а потом, показав на тени стоящих возле пирса кораблей времён Первой Мировой войны, продолжая пить и рыдать, поведали о том, что этих красавцев всех до единого, вскоре порежут на металл и о том, что они больше никогда не увидят море.

От этих слов мы (те, кто ещё был в сознании), тоже заплакали. А затем, помянув их былые подвиги добрым словом, я дал торжественное обещание, что хотя бы одного из них я обязательно выгуляю перед переплавкой.

«Вот! Вероятно, это и была отправная точка невозврата! — наконец обрадовался я, что докопался до истины: — По ходу дела я решил исполнить свой обед и таки умудрился залезть в миноносец, чтобы тот перед смертью нагулялся. Интересно, а где в это время были патрули и охрана? Или суда, предназначенные для утилизации, не охраняют? Явный недочет! Ведь такой типа меня попадётся, и выгуляет миноносец так, что тот на Северный полюс уплывёт, или ещё куда».

Это я конечно утрировал. Кораблём в одиночку вряд ли возможно управлять. Но, тем не менее, вопрос оставался открытым: почему корабль ночью не охранялся?

«Или я сумел как-то проскользнуть мимо охраны и попасть на борт никем не замеченным?»

Однако ответить себе на этот интересный вопрос я не успел.

— Ты кто, служивый⁈ И как сюда попал⁈ — раздался удивлённый возглас доносящийся слева.

Обернулся и увидел человека в морской военной форме.

Тот деловым шагом направился ко мне. А когда подошёл, то недовольно прошипел:

— Ну, говори⁈ Кто такой?

— Солдат, — вздохнул я, с тоской продолжая смотреть на всё отдаляющийся берег.

— А что ты тут делаешь?

— Я?

— Конечно, ты! Что делаешь?

— Плыву, гм, или иду.

— Э-э, а куда? — всё ещё не понимал морской волк.

— Куда все туда и я. Нельзя отбиваться от коллектива, — вновь вздохнул я.

— Э-э, ты чего, — оторопел моряк, — сумасшедший?

— Не знаю. Не замечал. Но очень может быть. Ведь, стоит признать, что сумасшедший никогда не признается, что он сошёл сума, ибо не понимает этого.

— А ну, давай тогда двигай к капитану. Там разберёмся, — сказал тот, кивнув в сторону капитанского мостика.

— Да я, собственно, туда и так собирался направиться, — ответил я, вновь с тоской глянул на слегка волнующееся море и пошёл в указанном направлении.

Капитан, увидев, что его подчинённый пришёл в компании неизвестного солдата удивлённо поднял бровь.

— Мичман? Кто это? Где ты его взял, Серёжа?

— На палубе шатался, — ответил сопровождающий.

— Но откуда он тут? — капитан осмотрел меня с ног до головы и строгим голосом произнёс: — Кто такой?

— Солдат Кравцов! — чётко отрапортовал я, встав по стойке смирно.

— Солдат? Из какой части?

— Мотопехотной.

— А что ты на моём корабле забыл?

— Я точно не помню, — шмыгнул я носом, — но, по-моему, я собирался спасти корабль от утилизации и возглавить поход.

— Поход? Куда? — обалдели моряки.

— Как это куда? В далёкие и жаркие страны, конечно.

— Что за страны? Ты хотел из СССР сбежать⁈ — ещё обалдел мичман.

— Нет, конечно, — замотал я головой. — Просто хотел по миру поплавать. Может страну какую захватить и организовать продажу сахарного тростника, — и, увидев совершенно изумлённый вид моряков, решил успокоить: — Не волнуйтесь, я не Себастьян Перейра и торговать чёрным деревом намерений у меня не было.

После моих слов мичман аж закашлялся, и прохрипел:

— Товарищ капитан, он сумасшедший! Надо докладывать на базу.

Капитан корабля усмехнулся:

— Нет, Серёжа, он не сумасшедший. По-моему, это рядовой просто над нами смеётся. Видишь, как фрагмент из фильма «Пятнадцатилетний капитан», удачно вставил.

— Смеётся? Так может зубы ему пересчитать? — зарычал мичман и протянул к моему лицу здоровенный кулак, на котором была татуировка в виде якоря.

Я немедленно сделал шаг назад и строго-настрого произнёс:

— А ну-ка отставить рукоприкладство! Нельзя бить солдат! Об этом, товарищи командиры, вам должно быть хорошо известно! Ибо ещё Александр Васильевич Суворов так прямо и говорил: «Нельзя командирам бить солдат!»

Тут я, конечно, немного врал, ибо точных слов об этом не помнил. Да и вообще не знал, говорил ли такое или что-то подобное известный и прославленный полководец или не говорил. Сейчас это было не важно. Авторитетная фамилия прозвучала, и именно с помощью её я собирался избежать конфликта.

Капитан с мичманом переглянулись.

— Никто тебя бить не будет. Это я пошутил. Юмор у меня такой — морской! — успокоил нас всех Серёжа, убрал кулак и, нахмурив брови, приказал: — А ну, отвечай на вопросы капитана!

— Так точно! — отрапортовал я.

Капитан откашлялся и относительно миролюбиво произнёс:

— Тогда давай сначала. Ты Кравцов и служишь в мотопехотной части, которая стоит рядом с Фёдоровкой. Так?

— Так точно, товарищ капитан!

— Хорошо. Идём дальше. Скажи: как ты сюда попал?

— Да вот, случайно попал — забрёл в темноте, — открыл я собравшимся настоящую истину.

— Но, как это возможно? Где была охрана? — не переставал удивляться капитан.

— Не знаю. Трап никто не охранял. В ином случае, меня бы не пропустили.

— Гм, Геннадий Петрович, а солдатик прав, — согласился мичман и, потерев своё горло, добавил: — Вероятно, после концерта отдыхали. Надо будет рапорт подать.