Держатель знака - Чудинова Елена В.

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106

подхватила Лерик.

– Вы чем-то расстроены, mademoiselle Баскакова?

– Нет… – Тутти задумчиво следила за тем, как просеянный песок дорожки шевелился под носком ее «бронзовой» туфельки. – Вам не кажется, что весь Глебов, при всем том, какой-то очень русский?

– Я об этом не думал. Почему?

– Он сбивает с толку схожестью с героями выдуманных готических и романтических романов… Но именно сбивает… Ведь он на них не похож… Ведь там нужны замки и мрачные своды… Вот если, к примеру, старика и девушку из «Острова Горнгольм» перенести из замка на скале в богатый особняк посреди Москвы…

– Вдобавок на Колымажный двор, где и стоял глебовский дом, – рассмеялся Петька. – Да, все пропадет… Вы правы – он все несет в себе. Престранные они все же – русские Екатерининской эпохи!.. Очень трудно понять дух этого времени, и этот дух действительно ни на что не похож.

– А где был Колымажный двор?

– Там, где сейчас новый Александровский музей.

— Знаю, это недалеко от храма Христа Спасителя. Мы с папой в нем были, когда ездили на Пасху в Москву, к бабушке. Это было в семнадцатом году, и мне было тогда семь лет. Но я даже в Петрограде сейчас хотела бы оказаться, не то что в Москве… Знаете, наверное, это очень глупо: когда вы сказали «дуэль», мне вспомнилась одна очень забавная история, которую мне рассказал один человек, он сейчас там, в Петрограде… Когда ему было лет одиннадцать, его двоюродный брат, студент-медик, с кем-то стрелялся… Дома не было никого из старших, когда он приехал с друзьями на извозчике. Когда он поднимался в квартиру, очень бледный, его вели под руки. Мальчиков, и его, и его друга, которому тоже было около одиннадцати, тут же выставили, а сами заперлись в квартире – видимо, делали перевязку. Медикам легко обойтись без врача, который обязан регистрировать огнестрельные ранения… И вот с этого дня им, ему и Другу, стало ясно, что сами они тоже непременно должны стреляться. Они сами не могли себе объяснить, зачем это было нужно, непременно. Они только об этом и думали. Через несколько дней им удалось раздобыть оружие. Причем почему-то само собой подразумевалось, что драться им надо только друг с другом… Они долго придумывали повод для этой дуэли, нисколько не чувствуя себя врагами, напротив – они были тогда как-то особенно близки, потому что просто горели одним, общим на двоих, желанием. А желание это было – оказаться друг против друга с револьвером в руках. Выбрали секундантов в своем третьем классе…

– И действительно стрелялись?

– Да. На пустыре недалеко от гимназии. К счастью, никто никого не ранил. Но история выплыла наружу, и им, что называется, влетело, и влетело так, как ни до, ни после не влетало… Этот человек сам не мог понять этой истории, но они не только не перестали быть друзьями, но даже стали с тех пор ближе… А я не могу понять, почему эта история мне вспомнилась, когда вы рассказывали о Меритнет… Странно, да?

– Нет, не странно, так иногда бывает, – негромко ответил Петька.

Некоторое время все трое шли молча. Тутти сорвала плотный лист сирени и откусила его горький черенок. Ей было необыкновенно легко: неизвестно отчего, она впервые чувствовала, что собственная взрослость уже не так ее тяготит. Как будто какая-то внутренняя душевная одежда, которая была велика, стала наконец впору.

Послышалось тарахтенье мотора. Длинный и большой открытый автомобиль остановился, подъехав к воротам ограды.

– Это за тобой, – вздохнув, сказала Лерик. – Вадим Дмитриевич, а с ним еще какой-то господин.

Тутти подняла голову – почти одновременно с сидевшим рядом с Вишневским широкоплечим человеком в бежевом костюме и летней светлой шляпе. Жалобно, ранено вскрикнув, она сорвалась с места и стрелой, как бегают только дети, полетела к автомобилю и в следующее мгновение, забыв обо всех правилах сдержанности, повисла на шее у выскочившего ей навстречу человека, отчаянно крича:

– Дядя Юрий!! Дядя Юрий!

35

«Как странно быстро наступила осень, – думал Вишневский, торопливо шагая под уже тронутыми желтизной деревьями парка Монсо. – Я уже несколько месяцев в Париже – на два с половиной месяца дольше, чем Юрий, который впал уже в состояние холодного бешенства… Но у меня есть еще одна, своя, причина стремиться обратно – возвращение туда разрубило бы узел, который я не в состоянии развязать… Если, впрочем, не удастся сделать это сегодня… Сегодня…»

– Вадим? Вы, как всегда, минута в минуту… Проходите!

…Белая свежевыкрашенная дверь в кухоньку была приотворена: в комнату проникал маслянистый теплый запах пекущихся в духовом шкафу каштанов.

– Я живу сейчас одна. Приходит Жюли, поденщица. Но мне нравится хозяйничать самой. – Ида, в бежевой блузке и светлой юбке – по-парижски узкой, собирала на стол. В ее осторожных, привыкших к милтону и китайским сервизам руках, простенькие новые чашки и блюдца почему-то казались дорогим фарфором.

– А Ирина Андреевна?

– Тетя поехала в Бонн.

– Вот как?

– Да, до конца сентября. Какие-то денежные вопросы. Что-то куда-то переводить. Сюда, кажется. Я же в этом ничего не понимаю. – Ида засмеялась. – А тетя у нас Министр Финансов, это было ее прозвище на даче. В Крыму. Одно лето это было каким-то дачным поветрием – придумывать всем прозвища.

– Дача у вас, кажется, была в Алуште?

– Нет, в Профессорском уголке. Это недалеко от Алушты, час езды верхом.

В открытом окне с темными от времени коричневыми ставнями видна была часть высокой крыши соседнего дома: золотые и рыжие листья начинающегося сентября живописно выделялись на фоне бурой черепицы.

– А что слышно на бульварах?

– Я не завсегдатай модных мест, Ида…

– А все же?

– Появилась какая-то новая ересь: насколько я могу судить, почище штейнерианской и еще эклектичнее… Тем не менее стремительно входит в моду. Попытка подведения космогонической базы под господ в черных кожанках… Очень многое нахватано из йоги, а вообще – скверновато пахнущий дилетантизм, за которым неизвестно что стоит на самом деле… Честно говоря, довольно противно: воспевание эдакого раздутого в России мистического костра, в огне которого должно сгорать все, мешающее всеобщему блаженству. Так воспевать кровь можно, только сидя за письменным столом! Впрочем, все апостолы мракобесия были теоретиками, к сожалению, кроме последних… Простите, Ида, кажется, я увлекся.

– Вы чем-то очень взбудоражены, Вадим.

– Просто узнал сегодня, что снова откладывается мое возвращение в Петроград.

«Схватился за спасительную полуправду… А ведь сейчас на этот вопрос, надо было сказать… «Мне надо поговорить с Вами, Ида Дело в том… дело в том, что я люблю Вас – люблю с юношеской силой и чистотой, каких не ожидал в себе обнаружить…

– Не мучьте себя так, Вадим. Ведь Вы нужны здесь.

– Для боевого офицера это не Бог весть какое утешение, Ида. Изумительный чай. Как надоел вечный здешний кофе…

– А вы когда-нибудь слушали самого Штейнера?

– Почему Вы об этом спросили?

– Просто так, пришло в голову, когда Вы упомянули о штейнерианцах.

– Нет, ни разу. С меня хватило речей его бешеных последователей. Я с изрядным их количеством был знаком через Женю Ржевского – одно время он было увлекся этим, но быстро охладел.

«Я же сам себя топлю… Зачем я упомянул сейчас Ржевского? И словно кто-то за язык тянул его непременно упомянуть».

– Я не знала, что Женя увлекался антропософией, но не удивлена. Непредсказуемость своего поведения он, мне кажется, сам доводил до крайности. Странно, насколько они все же непохожи были с Сережей, не правда ли?

– Не знаю. В них больше сходства, чем представляется на первый взгляд. Сережа унаследовал ту же непредсказуемость, я бы сказал – неуправляемость. Он не мог бы быть кадровым военным. Это фамильное свойство его натуры мне несколько знакомо по петроградскому подполью.

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106