Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит - Посняков Андрей

«Неандерталец» громко завыл, рассупонивая штаны…

Князь метнул свое оружие…

С громким противным хлюпаньем перья шестопера впились в череп врага. Прямо в лоб!

Бугай замер. По щекам его потекла темная кровь пополам с мозгами… корявые пальцы разжались, выпуская жертву…

Оскорбленные в своих лучших чувствах язычники выскочили из кустов, явно намереваясь как следует проучить наглецов, не дать им ни малейшего шанса на спасение!

Подбежав, князь схватил разбойницу за руку и потащил за собой. Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь, на опушке.

Горячие поклонники Перкунаса между тем ловили своими телами стрелы. Впрочем, эти суровые парни презирали смерть… как презирали теперь и бывшего литовского кунигаса. Видано ли дело? Не ответил на вызов. Девку вместо себя подослал, трус. Да еще так подло убил – унизил! – славного поединщика. Побоялся схватиться по-честному, один на один, как и положено воину. Поступил, как подлый трус, да падет на него вечное презрение!

Язычники-литовцы всегда отличались не только презрением к смерти, но и некой особой моралью. Только вот Даумантасу с недавних пор было плевать на мораль, особенно – на первобытную. Игорь-то был современный человек – циник. И действовал, и поступал – соответственно. Совершенно напрасно наивные почитатели ужей ждали от князя соответствующего поведения, совершенно зря! Просчитались, увы.

– Добейте всех, – покинув свое убежище, приказал Довмонт.

Кто-то из валявшихся в траве литовцев, скрипя зубами, из последних сил бросился на князя… и тотчас же наткнулся на нож.

– Только умоляю – никого не пропустите, – вытащив клинок из обмякшего тела, князь без всяких эмоций вытер его об рубаху убитого и подошел к Рогнеде.

Разбойница уже успела одеться и теперь, усевшись под дубом, натягивала сапоги. Завидев приятеля, девчонка улыбнулась, пожаловалась:

– Вот ведь свинья! Рубаху всю разорвал… Теперь только новую.

Князь присел рядом, погладил подружку по плечу:

– Да не шибко-то и разорвано. Зашить – и все дела.

Зря такое молвил! Вскинулась красавица дева, очами сверкнула, едва по загривку не огрела:

– Ты мне штопаное предлагаешь носить?

– Извини, – развел руками Довмонт. – Подарю тебе рубаху. Тебе какой цвет по нраву? Лазоревый?

– Ну да, лазоревый. Ты же знаешь! И… чтоб вставки шелковые по подолу были.

Пришлось обещать, чего уж. Главное, потом не забыть бы и про рубаху, и про вставки шелковые.

Погибших литовцев князь велел похоронить в общей могиле, в изголовье которой воткнули дубовый кол. Отправив всех прочь, Довмонт задержался, украсил кол цветными ленточками, оторванными от подола плаща:

– Прими, великий Перкунас, этих славных парней. Они были добрыми воинами здесь… столь же истово будут служить и тебе. Пусть светит их душам утренняя звезда Аушрос Варта.

Довмонт не испытывал никаких сомнений относительно правильности своих действий. Язычников нужно было добить, ибо они ничего не сказали бы. И тогда какой толк тащить за собой раненых? Выхаживать будущих мстителей? Ну уж нет, не дождетесь.

Прихватив с болотного островка Кольшу с тиуном, князь и его люди простились с разбойниками на берегу реки. Там, где их терпеливо дожидалась резная ладейка, точнее говоря – ее чернобородый хозяин и два его холопа-гребца. Попробовали бы не дождаться, ага!

Уничтожение язычников-литовцев явилось хотя и важным, но все же побочным делом: главной своей цели – отыскать пресловутых убийц и выяснить их мотивы – Довмонт и его люди так и не достигли. Разве что отыскали сбежавшего отрока – Кольшу, и это можно было считать продвижением. Раз какие-то злодеи его ищут, так можно было использовать парнишку в качестве живца. Что и делали. Правда, результатами покуда похвастаться не могли.

Как ни отпирался Кольша, а все же пришлось ему вернуться на усадьбу к тетке Мордухе. Только теперь рядом с усадьбой всегда ошивался кто-нибудь из сыскных – Осетров Кирилл или Семен, а то и сам Степан Иваныч, тиун. Впрочем, на повседневную жизнь отрока это никак не влияло. Тяжелая на руку вдовица по-прежнему заставляла Кольшу работать от зари до зари, да, не стесняясь, била. Как всегда. То затрещину влепит, то ногой пнет, а бывает – и велит выпороть на конюшне. Чаще всего – не за дело, а чтоб место свое знал.

Терпел Кольша. С обидой, но терпел. Каждый день ждал, когда же убийцы объявятся? Вот, как схватят их, так Степан Иваныч, тиун, обещался отрока к себе в рядовичи взять да приставить к сыскному делу. А что? Все по закону, по «Правде русской». Колька Шмыгай Нос ведь не челядин, не холоп обельный, не закуп и даже не смерд. Сам себе хозяин! Захочет, сей же час от вдовицы уйдет. Было бы куда только.

Одновременно с ловлей убийц на живца сыскные занялись и немцем. Тем самым шкипером с барки «Красная корова». Как помнил князь, звали шкипера Йост Заммель. Герр Йост Заммель из Ревеля. Можно, конечно, было схватить подозрительного немца за шкрябень, да в пыточную. Глядишь, и поведал бы что-нибудь… Или – не поведал бы, если и впрямь – ни при чем. Однако ссориться с иностранными купцами для Пскова было бы очень невыгодно, ни посадник, ни вече на такой шаг не пошли бы. Пришлось действовать тайно, на свой страх и риск.

– Шкипера брать покуда не будем, – лично предупредил тиуна Довмонт. – А последить – последим.

– А если он ничего делать не будет? – Степан Иваныч вскинул глаза. – Просто дождется конца торговлишки да поплывет к себе в Ревель. Так мы и не узнаем ничего.

– Уплывет, значит, и впрямь ни при чем, – нахмурился князь. – Тогда зря мы на немцев грешили.

– Как сказать, княже. Как сказа-ать, – покачав головой, тиун пригладил бородку. – Если предположить… предположить только, что шкипер Йост Заммель – соглядатай орденский… или епископа ревельского человек – не важно. Важно, что тогда он должен здесь, в Пскове, своих людей иметь. И как-то с ними связываться… как и они с ним. Сведения важные передавать.

– Немец, конечно, во Пскове птица не редкая, – вслух предположил князь. – Однако на виду, проследить можно.

– Да можно! – тиун хохотнул и устало прикрыл веки рукою. – Ежели он хоть что-то делать начнет. Встретится с кем-нибудь, записку передаст через торговых отроцев… Или, наоборот, ему передадут. Ежели во Пскове что-то важное вдруг случится.

– Случится, – неожиданно улыбнулся Довмонт. – Обязательно случится… и не вдруг, а сегодня же.

Князь громко расхохотался, уж больно забавно выглядел в этот момент Степан. Посмеявшись, кликнул слугу да угостил собеседника квасом… Заодно угостился и сам, после чего продолжил, заявив о том, что собирается внести важные изменения в строительство новой городской стены.

– У меня сегодня совет тайный… Ежели средь вечных славных мужей предатель, соглядатай немецкий… так он может и…

– Полагаете, и его возьмем?

– Если шкипер при делах – обязательно достанем! Хватило б для слежки людей.

– А вот это уже моя забота, княже.

Шкипер засуетился уже с утра! Обычно он день-деньской безвылазно сидел у себя на барке, отлучаясь разве что в выстроенную на берегу общественную уборную, а тут вдруг проявил необычайную активность. Спустился – бегом сбежал – по сходням, бросился сначала в немецкую церковь, недавно выстроенную на дворище заморских гостей – купцов, затем в корчму на Застенье, где и засел с кружкой свежесваренного пива в обществе двух рижских приказчиков и одного подмастерья.

– Собеседники, похоже, случайные, – тут же доложили князю. – В уборной же, на стенке, кто-то две полосы углем провел – условный знак, верно. Ранее никаких таких полос не было.

– Ага! – Довмонт радостно потер руки. – Все ж засуетились, суки! Теперь и у себя предателя вычислим… и немца на горячем прихватим. А, Степан Иваныч? Так?

– Так – да не так, – скептически кривил губы тиун. – Они ведь лично-то встретятся вряд ли. Разве что немца пытать… Так, а что на это посадник скажет? Вече?