Битвы за корону. Три Федора - Елманов Валерий Иванович

Кстати, помнится, и Кызы-Гирей тоже там похоронен. Вот интересно, как бы воспринял Сефер, если б я стал ему рассказывать о надгробии над телом его папашки? Наверное, решил бы, что я сбрендил, а я и впрямь его видел. Помнится, по торцам там располагались две стелы, украшенные резьбой, а головная почему-то венчалась чалмой.

«…Стоп! – остановил я поток собственных воспоминаний. – А ведь экскурсовод что-то говорила по поводу смерти Кызы. Ну да, точно говорила, когда мы стояли подле его могилы. Помнится, и дату называла, и причину. Правда, она быстро повела нас дальше, к мавзолею той самой Диляры, но ведь было, было, надо только вспомнить. Главное, и смерть-то какая-то необычная: неожиданная, но не боевая и не от яда….»

Я задумчиво потер лоб. Помнится, она каким-то образом связана с его отцом Девлетом…. Или нет, не связана – похожа…. Мне не хватило совсем немного времени – помешал Сефер, о чем-то спросивший меня. Язык у ханского сына явно заплетался. Мда-а, навряд ли Кызы-Гирей возрадуется, увидев его пьяным. Чего доброго решит, что мы напоили его с тайным умыслом, дабы учинить насмешку. Опять же может и слуг своих послать, чтоб с коня сняли, а лишние люди со стороны татар во время захвата хана мне ни к чему – помеха.

Ладно, позже вспомню, а сейчас займусь более неотложными делами….

Сефер в это время как раз потянулся за очередным куском баранины, придирчиво выбирая самый симпатичный, и я успел в двух словах пояснить Годунову, что сейчас скажу ему, дабы это не оказалось для него неожиданностью. Едва сопливый нуреддин запихал в рот очередной кусман, бесцеремонно вытирая руку о нарядную скатерть, как я, повернувшись к Федору и укоризненно качая головой, принялся цитировать, что на Руси говорят о падких до хмельного зелья.

– Негоже хозяину отставать от гостя, – заявил тот в свое оправдание, кивая на нуреддина.

– И впрямь негоже, – согласился я, и пока Годунов сделал вид, что приложился к кубку, склонившись к Сеферу, попросил его перестать пить, не то, боюсь, я не смогу довезти своего государя до его отца.

Тот понимающе кивнул, демонстративно вылил мед из кубка и, перевернув его вверх дном, с громким стуком поставил на стол и выжидающе уставился на Годунова. Тот развел руками и последовал его примеру. Правда, у него при этом ничего не вылилось. Выходит, не изображал, а пил на самом деле. Ну да, от таких рассказов о жизни в гареме и я бы запил.

Меж тем в дело вступили и мои гвардейцы, с натугой ворочая здоровенные сундуки. Получается, с золотом закончили и перешли на серебро. В принципе можно было бы обойтись вовсе без него, но тогда получалось слишком мало сундуков, а мне требовалось подогнать их число под шестьдесят – ровно столько, сколько изготовлено на Пушкарском дворе «органов» с «сороками». Опять же где это видано, чтоб выкуп, собранный со всех жителей города, состоял из одних золотых монет? Или народ так богат, что серебра у него не водится? Но и вместе с серебром казна уместилась в пятидесяти пяти сундуках – пришлось срочно забивать оставшиеся пять мехами.

Продолжая краем глаза наблюдать за большим столом и время от времени кивать Сеферу, я прикинул, что осталось от силы полчаса. И точно, мы едва успели поговорить про мудрость мусульман, в отличие от иудеев и христиан не давших богу никакого имени, и про иные их хорошие обычаи, вроде взимания с богатых десятины для бедных, как Фарид-мурза доложил Сеферу, что все приданое сосчитано и составило ровно триста тысяч. Сундуки им и русским боярином опечатаны, пора отправляться в гости к Кызы-Гирею, ибо хан их давно заждался.

Сефер многозначительно кивнул, с некоторым трудом оторвался от стола, стараясь сохранять равновесие, но на коня – что значит привычка, доведенная до автоматизма – взобрался легко.

И тогда я осуществил последнее из задуманного – избавился от лишних людишек, могущих помешать одним своим присутствием. Ни к чему татарским бухгалтерам, то бишь счетчикам, сопровождать телеги с сундуками, иначе мои люди не смогут их подменить. Это мне казалось самым сложным и в голове имелось аж три варианта по их удалению.

Однако я волновался зря. Сработал самый первый – я всего-навсего с эдакой ленцой поинтересовался у Сефера, не пора ли отправить «счетчиков» к хану. Пусть доложат ему от имени нуреддина, что все прошло успешно. Сундуки-то все равно никуда не денутся – на каждом оттиснуто по две печати и подменить их у меня при всем старании не выйдет. И тут же, словно ханский сын уже согласился, сделал оговорку. Мол, если среди них имеются действительно знатные уважаемые люди, имеющие право присутствовать, так сказать, в первых рядах, на торжественной встрече, таких конечно же надо оставить. Сефер презрительно усмехнулся, мотнул головой, давая понять, что уважаемые люди не считают деньги, а добывают их, что-то гортанно крикнул им и они послушно потрусили в лагерь.

Ишь ты, как просто, а я боялся. Что ж, теперь можно выезжать и самим, пора, и я распорядился: «По коням». Гвардейцы, давно ожидавшие этой команды, мгновенно отреагировали и через пару секунд тоже оказались в седлах, после чего стали дружно накидывать на себя плащи.

– А это зачем? – оторопел Сефер.

– Мои люди всегда их носят, – невозмутимо пояснил я, тоже обряжаясь в него, и, улыбнувшись, спросил: – Правда, красиво?

Нуреддин непонимающе глядел, но спорить не стал – кивнул, соглашаясь. Благодаря Устюгову (не подвел, организовав выполнение работ в обещанный срок), гвардейцы успели погарцевать в них еще вчера вечером, заодно поупражнявшись, как их накидывать. Именно потому ни неопытный Сефер, ни умудренный Фарид-мурза ни на секунду не усомнились, что гвардейцы и впрямь всегда их носят, но я на всякий случай добавил:

– Да и укрываться ими, если спать на траве, тоже удобно, так что вещь в пути весьма полезная.

– А что там в руках у твоих людей? – проскрипел Фарид-мурза.

Надо же какой зоркий. Хорошо, я распорядился передать связки с мехами двум десяткам сопровождающих открыто, не таясь. Если бы мурза увидел их позже, в пути, скажем, случайно оглянувшись, думаю, мог насторожиться, а так вопрос прозвучал почти риторически. Да и не мудрено. Кому ж придет в голову, что в середине каждой связки спрятана пара пистолетов.

– У русских государей такой обычай, – равнодушно пояснил я. – Выкуп, то есть приданое, само собой, но и дары должны быть. Те, что в их руках, они вручат по прибытию самому хану, а вот в телегах пять сундуков предназначены для его сыновей и… наиболее приближенных к нему людей. Кстати, думается, почтенный Фарид-мурза, пока мы будем ехать в стан хана, любезно подскажет, кто именно является таковым у великого Кызы-Гирея, дабы нам не опростоволоситься, поскольку я знаю всего трёх таких, а их несомненно больше.

Мурза нахмурился и вопросительно уставился на меня.

– Ну как же, – развел я руками. – Вне всяких сомнений крымский хан доверил вести столь важные переговоры тем, кому он больше всего доверяет, следовательно, самым ближним. Вот и получается, что трое мне известны с позавчерашнего дня.

Фарид-мурза довольно хмыкнул и скромно пожал плечами, давая понять, что вообще-то я правильно угадал.

– Так ты подскажешь, пока нам позволяет время? – в упор спросил я.

– Хорошо, – согласился он и на сей раз голос его был далеко не такой скрипучий как обычно.

Однако вслед за этим он с подозрением покосился на пищали, сложенные на телегах. Я улыбнулся и велел принести по одной с каждой, продемонстрировав, что и здесь все честно – разряжены, и выстрелить из них не получится.

– Зажженных фитилей у моих людей, как сам видишь, нет, но дабы ты не питал опаски, что они возьмут и зарядят пищали по пути, я распорядился отправить телеги с порохом и пулями отдельно, следом за моими двумя десятками, – на всякий случай уточнил я.

– Это хорошо, – подумав, выдал Фарид.

Конечно хорошо, поскольку плен мне отныне не грозил даже в случае неудачи. А кроме того, взрыв – это не жаркий костёр, указанный в предсказании пророчицы, а значит, скорее всего до него дело не дойдет. Хотя и тут не угадаешь. Если от взрыва, к примеру, заполыхает ханский шатер, на который меня отбросит взрывной волной, то…